Двойное сердце агента - Андрей Болонов
– Ну что, все проспали? – трубным голосом с порога гаркнул Плужников. – Полетел наш Мандельштам в космос! Уже над Нью-Йорком кружит!
Зорин с Олейниковым вскочили и, поправляя одежду, вытянулись перед генералом.
– Товарищ генерал, – попытался доложить Зорин, – за время дежурства…
– Вижу… – махнул рукой Плужников.
– Я не понял, – сонным голосом сказал Олейников, – какой Манделштамп?
– Мандельштам. Манекен мы в космос запустили, – пояснил генерал.
– То есть победа? – поинтересовался Олейников.
– Это еще не победа, а первый шаг. Вот когда наш советский парень в космос полетит, тогда и будет победа! – сказал генерал, садясь на свое место. – Ну а у тебя какие успехи?
– Я все изучил, Павел Михайлович. Пятнадцать лет прошло, как я не был в Волжанске. Сильно город изменился, – сказал Олейников, вытаскивая из стопки фотоснимков на столе фотографию Онегина, – хотя многие люди остались…
– То есть вопросов не имеется? – прищурился генерал.
Олейников немного замялся, потом достал из кармана фотографию Кати, которую на первом допросе передал ему Зорин, и протянул Плужникову:
– Павел Михайлович, у меня только один вопрос остался…
Плужников взял фотографию в руки, помолчал, потом встал, подошел к столу, открыл верхний ящик и извлек оттуда тоненькую папочку с делом.
– Онегина Екатерина Васильевна, – сказал он, протягивая папку Олейникову. – В сорок пятом с ней проводились определенные следственные действия, но поскольку все свидетели подтвердили, что незадолго до вашего побега за линию фронта вы порвали с ней всяческие отношения, она не была репрессирована…
Олейников раскрыл папку. Воспоминания апреля сорок пятого года пронеслись перед его глазами…
* * *
– И еще, Петр Алексеевич, – говорит ему генерал Кубин, опускаясь на деревянную скамейку в центре Гоголевского бульвара, – имей в виду, что после твоего «побега» за линию фронта все будут считать тебя предателем.
– У меня мать в Волжанске, – тихо отвечает Олейников, присаживаясь рядом. – И невеста…
– Дочь директора завода?
– Да… – кивает Олейников и, немного помолчав, спрашивает: – А их будут считать членами семьи врага народа?
– Будут, – вздыхает Кубин. – Но у тебя есть еще две недели…
* * *
Уже пахнущий весной, но все же промозглый апрельский ветер носит по улицам Волжанска хлопья мокрого снега. В промокшем до нитки плаще, проваливаясь в подернутые тонкой корочкой льда лужи, по проспекту бежит Катя. Вот до боли знакомый дом, знакомый подъезд, в котором столько раз они целовались и его горячие губы шептали ей самые нежные слова… Этого не может быть, не верит она, его оболгали, это неправда! Катя отбрасывает с лица мокрую прядь волос и открывает дверь подъезда.
Взбежав по лестнице, она подходит к квартире и дрожащей рукой нащупывает в кармане ключ. Щелкает замок, она входит, и дверь захлопывается за ней с лязгом гильотины. Не замечая выглядывающих в коридор соседей по коммуналке, она подбегает к его комнате и двумя руками распахивает дверь.
На столе – какая-то отвратительная закуска, початые бутылки водки, по всей комнате разбросана одежда, а на кровати в обнимку с двумя полуголыми, вульгарно размалеванными девицами лежит Олейников.
– О! Катюха! – еле ворочая пьяным языком, выдавливает из себя он. – А мы тебя не ждали…
От отвращения у Кати дрожат губы, она молча стоит и смотрит, а из ее глаз катятся слезы.
– Ну заходи, коль пришла, присоединяйся… – глупо улыбается Олейников и делает приглашающий жест, смахивая недопитый стакан со стола на пол.
Звякает стекло, девицы ржут.
Закрыв глаза руками, Катя пятится к двери и, растолкав сгрудившихся в проеме соседей, выбегает из комнаты.
Олейников встает, подходит к двери и резко захлопывает ее перед носом у любопытных жильцов коммуналки.
– Какая неженка… – язвит одна из девиц, и они обе опять хохочут.
– Пошли вон, дуры! – неожиданно трезвым голосом говорит Олейников.
– Но мы еще не допили… – пытается возразить одна из дамочек, но, увидев суровый взгляд Олейникова, осекается.
Суетливо похватав одежду, девицы быстро собираются и уходят.
Олейников встает, закуривает, ходит по комнате. Останавливается около Катиной фотографии в шкафу, с грустью смотрит на нее…
– Прости… Так надо… – шепчет он, вглядываясь в любимое лицо.
* * *
– Петр Алексеевич! Петр Алексеевич! – прервал воспоминания Олейникова голос Плужникова. – Все в порядке?
– Да… простите, – возвращаясь к реальности, ответил Олейников, по-прежнему сжимая в руках фотографию Кати. – А мальчик?.. Мальчик рядом с ней… кто это?
– Ее сын, – ответил Плужников.
– Сколько ему лет?
– Пятнадцать.
– Пятнадцать… – задумчиво произнес Олейников, подошел к окну и, закурив, стал смотреть куда-то вдаль.
– Товарищ генерал, – подал голос из угла кабинета Зорин, – может быть, мы план действий обсудим?
– Действительно, – справившись с минутной слабостью, обернулся Олейников. – Сопли можно и потом пожевать.
Уверенной походкой он вернулся к столу.
– Мне вот какая мысль пришла в голову. Чтобы найти человека – потенциального объекта, который мог бы быть завербован Томасом на заводе, надо искать дырки…
– Дырки? – удивился Плужников.
– Дырки, – кивнул Олейников. – Но не в заборе, а в душах человеческих. Так нас учили в «Дабл ЭФ»!
И Олейников рассказал генералу, как в декабре 1949 года, когда его обучение в «Дабл ЭФ» уже подходило к концу, перед курсантами школы с лекцией о методах вербовки выступил сам директор разведывательного центра Холгер Тоффрой.
* * *
– Уяснив психологический портрет объекта, – вещает с трибуны Тоффрой, – обычно удается выйти на мотивы, способные склонить его к вербовке. Чаще всего побуждающими моментами при этом являются: политические или религиозные убеждения, стремление к власти, преувеличенное мнение о своих способностях, месть, материальные затруднения, страх, жадность, житейские слабости и пороки.
Вместе с остальными курсантами Олейников старательно конспектирует, успевая при этом еще и делать в тетради наброски портретов нескольких своих коллег и самого Тоффроя.
– Имейте в виду и главную заповедь, – завершает свое выступление директор «Дабл ЭФ», – чтобы проникнуть через забор, не нужно искать в нем дырки, достаточно найти их в душах человеческих!
* * *
– Дырки в душах, говоришь? – задумался Плужников. – И как же их искать?
– Поеду в Волжанск, – сказал Олейников. – Но мне нужна легенда. Я ведь по-прежнему для всех там – предатель…
– Вот справка о досрочном освобождении, – сказал генерал, доставая из стола документ и протягивая его Олейникову. – Здесь написано, что «ударным трудом искупил свою вину» и так далее… Чтобы не регистрировать фамилию в аэропорту, поедешь поездом. А майор Зорин…
Зорин вскочил, вытягиваясь по стойке смирно.
– …вылетает на завод ближайшим самолетом, – продолжил Плужников, – для проведения расследования по фактам саботажа и диверсии. Но это официальная версия. Основная твоя задача, майор, – оказывать содействие товарищу Олейникову.
– Но… – попытался возразить Зорин.
– Никаких «но», – осадил его генерал. – Это приказ.
– Авторучку подаришь? – подмигнул Олейников Зорину.
