Дэвид Игнатиус - Банк страха

Большой угловой кабинет мистера Хаммуда сообщался с обеими частями его компании. В нем было две двери: официальная вела в просторную приемную, где сидела эффектная большегрудая секретарша-англичанка, конфиденциальная — в слабо освещенный закуток, заваленный бумагами, где сидел профессор Саркис, выполнявший по совместительству обязанности главного бухгалтера. Кроме Хаммуда, он был единственным человеком, державшим в руках все нити операций компании. Но и он вряд ли был посвящен во все секреты.

Часть первая

Век невежества

Глава 1

Сэмюэл Хофман понял, что совершил ошибку, как только этот человечек вошел в его кабинет. Посетитель оказался филиппинцем лет двадцати пяти, с плохими зубами, торчащими в разные стороны, как плохо поставленный частокол, и блуждающим взглядом. В одной руке он сжимал четки, в другой держал потрепанную фотографию. Кроме того, он плакал — не навзрыд, а подавляя всхлипы, словно стесняясь своих слез. Запинаясь, он проговорил, что в филиппинском посольстве ему посоветовали сюда прийти и что он просит ему помочь. Хофман пожалел, что вообще пригласил его подняться в кабинет.

— Пять минут, — коротко сказал он, взглянув на часы, — не больше.

Потом Хофман вышел в спальню, находившуюся позади кабинета, и вернулся с зажженной сигаретой. Это был крепко сложенный мужчина тридцати с небольшим лет, ростом чуть меньше шести футов, с узким лицом и пристальным взглядом черных глаз. Одет он был по своему обыкновению — в серый костюм и голубую рубашку с расстегнутым воротом. Он всегда носил костюм и никогда не носил галстука; пожалуй, это была его единственная причуда, из-за которой он все время казался либо чересчур вырядившимся, либо не до конца одетым — как нечто незавершенное, находящееся в процессе доработки.

Пару раз затянувшись и беспокойно пройдясь по кабинету, как зверь в зоопарке, которому явно мала клетка, Хофман притушил сигарету в пепельнице и взглянул на визитную карточку филиппинца, написанную от руки. «Рамон Пинта» — было выведено на ней аккуратными печатными буквами; ни адреса, ни телефона. Несколько секунд он размышлял, кто из филиппинского посольства мог дать такой совет, и вспомнил бизнесмена из Манилы, у которого как-то пропал в Саудовской Аравии брат — католический священник. Хофман так и не нашел священника, но приложил к этому немало усилий. И вот теперь у его стола сидел этот маленький человечек с самодельной визиткой, не знающий, куда деться от страха.

— Чем могу быть полезен, мистер Пинта? — спросил Хофман, все еще надеясь услышать ответ: «Ничем».

— Прошу вас, — промолвил филиппинец и, прокашлявшись для храбрости, с умоляющим видом протянул Хофману фотографию, которую держал в правой руке; рука его дрожала.

Хофман нехотя взял снимок. Это была фотография филиппинки двадцати с небольшим лет, с выступающими скулами, аккуратно завитыми волосами и настороженным взглядом больших глаз. На ней была форма — черное платье с белым фартуком, — делавшая ее похожей одновременно и на горничную в каком-нибудь модном отеле Вест-Энда, и на девушку, принимающую первое причастие. Рот ее был приоткрыт, словно в ожидании; на шее висел маленький золотой крестик.

— Моя жена, — сказал посетитель, указывая на снимок, и зашмыгал носом еще громче. Хофман придвинул к нему стоявшую на столе коробку с «клинексами». Молодой человек высморкался и засунул салфетку за рукав, чтобы потом использовать еще раз. Несколько секунд он неподвижно глядел в пол, словно собираясь с силами, потом поднял глаза на Хофмана, достал из кармана пиджака еще одну фотографию и протянул ее через стол лицом вниз.

В комнате было тихо, если не считать приглушенного гула лондонской улицы, доносившегося через окно. На экране компьютера с абсолютной регулярностью — один сигнал в секунду — мигал курсор, ожидая, когда Хофман вернется к работе над отчетом для одного клиента в Нью-Йорке. На полках лежала наготове юридическая литература: корешки на виду, страницы загнуты — все готово к очередному штурму. Это был мир его планов и намерений, словно замерший от столкновения с другим миром, прежде незаметным. Хофман снова взглянул на часы. Как же избавиться от этого проклятого филиппинца?

Он осторожно перевернул снимок и вздрогнул от заливавшего его мертвенно-бледного света фотовспышки: это была полицейская фотография, сделанная на месте преступления. На траве лежала мертвая женщина; на ней не было никакой одежды, кроме бюстгальтера. Лицо покрыто синяками, в низу живота и на бедрах запеклась кровь; трусики заткнуты в рот в качестве кляпа. Синевато-бурый оттенок трупа свидетельствовал о том, что снимок был сделан через несколько часов после смерти, но лицо еще можно было узнать. Хофман мотнул головой и снова, с еще большей убежденностью пожалел, что впустил филиппинца. Но теперь нужно было что-нибудь сказать.

— Мне очень жаль, — пробормотал Хофман, снова перевернул фотографию, чтобы скрыть наготу женщины, и отодвинул ее молодому человеку, но тот ее не взял. Борясь со своими эмоциями, он снова засопел и уронил голову на руки. Четки упали на пол. Какие же они все-таки жалкие, эти филиппинцы, подумал Хофман. Как половики в прихожей, о которые вытирают ноги богатые и власть имущие.

— Возьмите себя в руки, — сказал он, снова пододвинув Пинте коробку с «клинексами». Это не помогло. Тогда Хофман подошел к молодому человеку и положил руку ему на плечо. — Ну-ну, довольно. Мне очень жаль вашу жену. Но что же вы от меня хотите?

— Прошу вас, мистер Хофман, — проговорил филиппинец и молитвенно сложил ладони. — Я хочу нанять вас.

— Для чего?

— Найти ее убийцу.

Хофман отрицательно покачал головой. Он был человеком рационального склада, жил среди книг и отчетов; за преступниками он не бегал.

— Прошу прощения, — сказал он, — но я не занимаюсь убийствами. Если вам так сказали в посольстве, то они ошиблись. Я расследую финансовую деятельность, провожу анализ корпораций, проектов, инвестиций, бизнеса. Понимаете? — Он показал пальцем на свои полки, загроможденные юридической литературой, коммерческими кодексами, справочниками по инвестициям.

— Но вам будет несложно расследовать это дело, сэр, — в горестных глазах филиппинца вдруг сверкнула искорка торжества, — потому что я знаю, кто это сделал.

— Правда?

— Правда, сэр. Это один бизнесмен-араб. Мы с женой работали у него, она горничной, а я — поваром.

Хофман поднял брови.

— И у вас есть доказательства?

— Только личная уверенность, сэр. Я был там, когда обнаружили тело. Это случилось на поляне, возле его загородного дома. Он сказал, что отсутствовал весь уик-энд, и его друзья подтвердили эту ложь. А я знаю, что он там был, потому что я его видел. Ему была нужна женщина… — Он осекся от стыда и горя; потом вспомнил, что не сказал главного. — Его зовут Назир Хаммуд.

— Понятно, — сказал Хофман. Где-то он слышал эту фамилию, но не мог вспомнить где. Он еще раз взглянул на часы. Через пару минут ему надо было избавляться от этого бедолаги.

— Он все время посматривал на мою жену, сэр, — продолжал филиппинец, — но она избегала его. Видимо, это его разозлило. — Он снова отвернулся.

Хофман кивнул.

— Чем занимается этот Назир Хаммуд? — спросил он.

— Он большой бизнесмен, сэр. Из Ирака. Он самый богатый, поэтому не обращает внимания на других людей. У него в Лондоне компания, которая покупает другие компании. Может быть, вы о ней слышали?

— Как она называется?

— «Койот инвестмент», сэр. — Глаза его загорелись, он почувствовал, что Хофман, сам того не желая, заинтересовался этим делом.

— Вот как… — Теперь Хофман вспомнил, где он слышал фамилию Хаммуд. Несколько месяцев назад он занимался делом одного шинного завода в Португалии, который продали за восемьдесят миллионов долларов; покупателем оказался иракский бизнесмен по фамилии Хаммуд, о котором раньше никто ничего не слышал. Тогда Хофман сказал себе, что надо бы разузнать побольше об этом новом участнике арабских финансовых игр, но потом забыл об этом.

— Да, сэр, «Койот инвестмент». И у него много других компаний по всему миру. Вот почему он творит, что хочет. Он чересчур богат.

Речь молодого человека была прервана ревом мотоцикла, пронесшегося по Норт-Одли-стрит, и протестующим сигналом автомобиля. Этот шум отвлек внимание собеседников. Хофман выглянул в окно. На другой стороне улицы беседовали двое мужчин в костюмах свободного покроя; один из них глядел вверх на дом Хофмана. Казалось, они скучали. Хофман вновь обернулся к посетителю.

— Все это очень интересно, мистер Пинта. Но я уже сказал вам, что не занимаюсь убийствами. Обратитесь в полицию, пусть они расследуют. Это их работа.

— Я уже обращался в полицию, сэр, — тихо ответил Пинта, — но они ничего не сделали. Я обратился к ним две недели назад, а они даже не стали со мной разговаривать. Сказали, что мистер Хаммуд не подозревается в убийстве моей жены, что они ищут улики, но пока ничего не нашли, что им очень жаль, но что же они могут поделать? Они не станут этим заниматься. Он богатый араб, а я бедный филиппинец, понимаете? Вот почему я пришел к вам.