Василий Ардаматский - Сатурн почти не виден
Его вывел из этого состояния неугомонный Будницкий, которому было сказано прийти, когда он освободится, и вот в третьем часу ночи он счел себя освободившимся.
Марков ему обрадовался: можно заняться делом и отвлечься от тревожного и бесплодного раздумья. Они расстелили перед собой подробную карту района.
— Придется вашим людям еще поработать для вашего хозяйства… — медленно сказал Марков, он еще не освободился от сонного оцепенения.
— А мы и не думали, что все уже сделано… — Будницкий по-хозяйски оглядел землянку. — Потолок будем укреплять.
— Погодите вы с потолком, — недовольно сказал Марков. — Тут новое дело. Нам надо в разных местах, но обязательно в лесу и в большом отдалении от базы отрыть три маленькие землянки. Чтобы сбивать противника с толку, если он займется пеленгацией, мы должны нашу рацию систематически перемещать.
— Ясно. Укажите места и размер землянок… — старшина вытащил из-за голенища замусоленный блокнот.
Будницкий ушел.
— Что-нибудь новое есть? — крикнул Гале Марков. Полог пошевелился и чуть приоткрылся.
— Ничего, товарищ подполковник.
…Поезд с пленными продолжал идти на запад. Рудин подсчитал, что от места отправки он удалился не меньше как на сорок-пятьдесят километров. Хорошо помня карту этой местности, он подсчитал, что скоро поезд должен проходить через большой лесной массив. Рудин встал. Разглядеть, что делается в вагоне, он не мог. За грохотом колес ничего не было слышно. Рудин сделал шаг в сторону от двери, наткнулся на чье-то тело. Он пригнулся и, ощупывая руками сидящих и лежащих людей, начал продвигаться к чуть светлевшему в темноте окну. Ему пришлось влезть на нары. Возле окна, прижавшись лицом к проволочной решетке, сидел бородатый человек в изодранной тельняшке. Рудин протиснулся к нему вплотную и немного отжал его от окна.
— Я решетку попробую, — шепнул ему Рудин.
Бородач ничего не сказал, но отодвинулся. Рудин ощупал и осмотрел крепления решетки. Колючка была прибита гвоздями к деревянной раме. Не раздумывая, Рудин обвернул руку полой пиджака, ухватился за центральное сплетение проволоки и изо всей силы рванул на себя. Сорванная сразу с нескольких гвоздей решетка обвисла. Еще рывок, и вся решетка была в руках Рудина, он выбросил ее в окно.
— Я с тобой, — жарко, в самое ухо ему проговорил бородач в тельняшке.
— У тебя товарищи есть? — спросил Рудин. — Может, они тоже?… Я выберусь, и минут через пятнадцать вылезайте вы… Помоги…
С помощью бородача Рудин ногами вперед спустился из окна и стал на карниз вагона. Прижавшись к дрожащей стене вагона, ощущая упругие толчки воздуха, Рудин осмотрелся. Поезд шел в сумрачном коридоре леса. И вдруг Рудин рядом увидел небрежно повязанную проволокой щеколду вагонной двери. Держась одной рукой за окно, Рудин размотал проволоку и откинул щеколду. Подтянувшись на руках к окну, Рудин увидел бородача.
— Я дверь открыл.
— Спасибо… — бородач исчез в темноте вагона и тотчас Рудин увидел, что дверь стала отодвигаться.
Теперь надо самому прыгать как можно скорей: бегство большой группы пленных может быть замечено охраной поезда. Рудин уперся ногой в карниз вагона и сильно оттолкнулся. Воздушным вихрем его перевернуло в воздухе и отшвырнуло в сторону. Он врезался в густой кустарник и провалился в канаву.
Поезда уже не было слышно. Саднила правая сторона лица. Рудин попробовал это место рукой и нащупал глубокую царапину возле уха. «Ладно, неважно, — сказал он себе. — Самое главное — нужно немедленно уходить подальше от этого места».
Он выполз из кустов и, поднявшись на ноги, сделал приседание. Ноги были целы, а вот левая рука тупо ныла в плече. Попробовал поднять ее вверх и чуть не вскрикнул от резкой боли. Сжав зубы, правой рукой несколько раз дернул левую, превозмогая страшную боль. Он почувствовал, как выбитый сустав встал на место. Боль стала гаснуть. Лес молчал, только все шумел и шумел дождь. Рудин перешел через железнодорожное полотно и стал углубляться в лес. Отойдя от дороги километра на три, он повернул направо и пошел параллельно дороге. Никакого реального плана действий сейчас у него не было. Им руководила только одна мысль: он должен как можно скорее снова оказаться вблизи заветного города. Он шел всю ночь и сделал первый привал, когда рассвет пробился в лес и можно было отыскать сухое местечко, чтобы присесть., «Продолжать идти или до ночи спрятаться? — вот о чем думал Рудин, прислушиваясь к ровному шуму дождя. — Нет, сидеть нельзя. Еще осторожнее, но все равно идти. Во что бы то ни стало идти».
Рудин встал и зашагал дальше, напряженно следя за всем вокруг. Но лес был точно вымерший: За несколько часов пути Рудин не увидел ни одной птицы, и ничто не говорило о том, что здесь прошла война.
Во второй половине дня Рудин заметил, что лес редеет, и вскоре он кончился совсем. До самого горизонта простиралась равнина с очень редким кустарником. Выяснилось, что он приблизился к железной дороге. Или, может быть, дорога еще в лесу сделала поворот. Во всяком случае первым звуком жизни, который он услышал здесь, на окраине леса, был протяжный гудок паровоза, а затем он увидел вышедший из леса поезд. Значит, снова надо брать влево.
Около часа Рудин наблюдал за равниной, но ничего подозрительного не заменил. Пройдя километра два по окраине леса, он вышел на равнину. Идти здесь было труднее, чем по лесу. Размокшая от дождя земля липла к ногам, дождь хлестал в лицо так сильно, что приходилось идти, выставив вперед плечо. С наступлением темноты стало еще хуже. Он то и дело попадал в ямки с водой, спотыкался, напарывался на кусты.
Внезапно перед ним возник черный силуэт одинокой избы. Пахло дымом. На отдалении обойдя вокруг избы и не заметив там никаких признаков жизни, он, бесшумно ступая, приблизился к ней.
— Ты кого ищешь, божий человек? — услышал он тихий старческий голос из темноты.
Рудин сжал в руке тяжелую палку, с которой шел.
— Попить не дадите?
— Почему не дать? Вода — не золото, заходи.
В темноте возле избы что-то шевельнулось, и от стены отделился сгорбленный человек. Рудин подошел ближе и разглядел старика, на котором были коротенькая солдатская шинель и шапка с торчащими в стороны ушами.
— Держись за меня, тут склизко, — предупредил старик, направляясь к двери.
В избе Рудин остался у двери. Старик, чиркнув спичкой, зажег коптилку, сделанную из немецкой консервной банки, и оглянулся на Рудина.
— Чего стоишь? Проходи. Садись с дороги.
Рудин сел на лавку. Старик поднес ему ведро, в ко тором позвякивал ковшик:
— Пей на здоровье.
Рудин жадно выпил целый ковшик и зачерпнул еще. Старик взял его за руку.
— Погоди, а то, как конь, сядешь на задние ноги. Поесть не хочешь?
— Хочу.
— То-то же, а то пьет, пьет, будто чем объелся… — ворчал старик, доставая что-то из настенного шкафчика. Он положил на стол перед Рудиным кусок ржаной лепешки и поставил глиняную миску.
— Макай, там конопляное масло.
Пока Рудин возился с окаменевшей лепешкой, старик молча смотрел на него, делая беззубым ртом жевательные движения.
— Откуда же ты и куда путь держишь? — спросил он, садясь рядом с Рудиным. — Войну что ли догоняешь?
— Иду, дед, в город… по делам… — устало ответил Рудин. — Спасибо тебе за еду, а заплатить мне нечем.
— А с тебя плату разве кто спрашивал? — сердито сказал старик.
— Спасибо. Мне надо идти.
— Вроде же ты и не солдат. Что же это у тебя за дела, когда кругом война? Или ты, может, к новым господам в услужение поступил?
— Нет, дедушка.
— Стало быть, ты партизан? — вдруг быстро спросил старик.
— Нет, дедушка, — ответил Рудин. — А что?
— Да ничего… для интереса спросил.
— Слушай, дедушка, если отсюда идти прямо на город, могу я на немцев напороться?
— Да как тебе сказать? — старик явно соображал, говорить ему или нет, по все же решился. — Если пойдешь версты на две стороной от железки, то их вроде и не будет. Но они ведь что твои клопы — по всем стенам ползают. — Старик помолчал. — А партизан не боишься?
— Нет, дедушка, не боюсь.
— Тогда иди от железки стороной версты на четыре, так тебе будет еще спокойнее.
— Спасибо, дедушка! — Рудин встал. — Как звать-то тебя?
— Степан, а все вокруг зовут меня Ведьмаком. — Он тихо рассмеялся. — Это за то, что я на болоте живу.
— Спасибо, дядя Степан. До свидания.
— Бог тебе по пути.
Рудин пошел, как советовал старик, значительно левее. Под ногами по-прежнему чавкала раскисшая земля, но идти теперь было легче; это, наверное, потому, что после встречи со стариком на душе у него стало чуть светлее…
— Эй, ну-ка стой! — приказал сиплый голос из темноты. — Руки, руки подыми, а то не ровен час…
