Эхо северных скал - Александр Александрович Тамоников
Их было пятеро. Они выскочили из-за скалы и рассыпались, поводя стволами автоматов в разные стороны, готовые стрелять и убивать. Но противника не было, никто не нападал. Один моряк присел на корточки возле убитого товарища и приложил пальцы к его шее, нащупывая пульс. Учитывая, что он не мог мгновенно открыть огонь, занятый телом убитого, против Буторина реальных противников было четверо. И они находились чуть ниже него и под его прицелом все, на расстоянии метров пяти или десяти друг от друга. Другого такого шанса уничтожить немцев не будет. Это Виктор понял. И пока немцы, присев на одно колено, целились в скалы вокруг, ожидая атаки, оперативник решил действовать.
Пять пуль он истратил, в магазине осталось двадцать пять патронов. Если стрелять короткими очередями по три-четыре патрона, можно выпустить всего пять очередей. И не факт, что у него будет возможность сменить опустевший магазин в автомате на полный. Даже толком прицелиться возможности у Буторина не было. Любое движение его тела привлечет внимание немцев, и они тут же откроют по нему огонь.
Вскинув автомат к плечу, Виктор двумя короткими очередями свалил двух моряков, успел дать третью очередь в следующего, который уже поворачивался на звук выстрелов, и прыгнул вниз. «Кажется, я третьего ранил, – успел подумать оперативник, перекатываясь по земле после падения. – Значит, еще двое». И заорав что есть мочи слово «граната», которое на немецком звучит примерно так же и подействует на психику врага, он швырнул камень. Пара секунд замешательства, пока моряки поняли, что это не граната, дали Буторину возможность дать еще две очереди, убив одного и тяжело ранив другого немца.
Три трупа, один немец корчился на земле, зажимая руками живот, и еще один с окровавленным плечом отползал. Буторин не выстрелил, думая о том, как взять этого немца, как его перевязать и довести до своих, чтобы допросить. Сам он немецкого не знал, и допрашивать фашиста бесполезно. Но тут откуда-то сбоку раздался выстрел, и раненый немец опрокинулся на спину, а из его рта ручьем потекла кровь. Виктор сразу отшатнулся к скале, выставив автомат.
Кто стрелял, почему? Друг? Откуда здесь друг, а если не друг, а скорее враг, который застрелил раненого, чтобы тот не попал в руки врага. Если друг, то почему не выбегает с радостным лицом? Что за чертовщина? Буторин разозлился. Чудом удалось спастись в дурацкой опасной ситуации и снова оказаться в еще более непонятной и еще более дурацкой ситуации. Он собрался крикнуть, чтобы тот, кто застрелил раненого, выходил и не боялся, но тут взгляд скользнул по морю, и Буторин замер с вытаращенными глазами. У самого входа в бухту стояла подлодка в полупогруженном состоянии. Даже без бинокля на расстоянии каких-то пятисот-шестисот метров он видел, что на рубке субмарины поворачивается ствол крупнокалиберного пулемета. Поворачивается в сторону берега. Сколько уже лодка стоит здесь, когда она всплыла или вошла только что? Они на подлодке поняли, что их моряки на берегу все перебиты? Наверняка в бинокль все видно! И сейчас Буторин будет отличной мишенью на открытом берегу. И тот, кто застрелил раненого, тоже отличная мишень.
Виктор бросился на камни в самый последний момент, когда пулеметная очередь прошла над его головой по каменной стене. С визгом рикошетили пули, на голову летели острые осколки камня и пыль. Вскочив, Буторин что есть сил бросился влево, перекатился, намереваясь следующим броском добраться до каменной гряды, которая его хоть как-то укроет от пуль. Но в этот момент очередь прошла как раз левее него, точно там, куда он только хотел перекатиться. В лицо полетели осколки, Буторин невольно отпрянул и откатился в сторону. Он чувствовал себя мишенью в тире. Сейчас пулеметчик пристреляется и тогда… Грохот очередей раздался рядом справа. Совсем рядом, но Буторин не видел того, кто стрелял по лодке с берега, и его позиции. А там, у самого борта подводной лодки, по воде пробежали большие фонтанчики.
Пулеметную дуэль Виктор видел вот так близко впервые. Два крупнокалиберных пулемета: один на рубке подводной лодки в пятистах метрах от берега, второй на берегу, где-то среди камней. Но теперь пулемет с лодки оставил в покое Буторина и сосредоточил свой огонь на другом противнике. Очередь, еще очередь с лодки, и в ответ начал бить длинными очередями пулемет из скал. Снова запрыгали по воде фонтанчики, Буторин мысленно крикнул неизвестному пулеметчику, чтобы тот взял выше, сместил прицел. Но лодка уже пошла прочь из бухты. Еще несколько минут, и она исчезла, а вдали послышались характерные «вздохи» и плеск: немецкая субмарина стала погружаться.
Буторин поднялся, держа наготове автомат, хотя в магазине осталось всего несколько патронов. Он хотел крикнуть, позвать того, кто там за уступом скалы сейчас вел бой с немецкой подлодкой. Но на берегу стояла тишина, нарушаемая только шелестом прибрежной волны. Неужели… Буторин нахмурился и поспешно двинулся вперед. За уступом оказалась довольно вместительная пещера. И, судя по всему, недавно основательно расширенная и расчищенная. У самого края на выходе стоял крупнокалиберный пулемет на треноге, а возле него на патронном ящике сидела молодая женщина в брезентовой рыбацкой куртке, башмаках и высоких полосатых шерстяных норвежских гетрах.
– Витя! Ты… – голос женщины, громкий и резкий, вдруг стал совсем тихим. Она жалобно улыбнулась и добавила: – А меня ноги совсем не держат.
Глава 5
На ухабах и на камнях расшатанный кузов полуторки стонал и скрипел. Двигатель завывал, но Тимофеевна только белозубо улыбалась и подмигивала.
– Ничего, Боря, не боись. Моя таратайка всю тундру обегала. Выдюжит!
Коган усмехался, старясь одновременно держаться руками за приборную панель и не выронить автомат. Эта немолодая полная женщина с увесистой грудью ловко управлялась с баранкой своего грузовичка. Ни старенькая промасленная фуфайка, ни платок, который то и дело сбивался на ее голове, ни кирзовые сапоги на два размера больше ее ноги – ничто ее не смущало, не омрачало ее лица. Улыбчивая, задорная, она как будто любила весь мир. Но только Борис прекрасно знал, что все это видимость, что не показывает женщина того, что у нее внутри. А у нее полгода назад погиб на фронте муж. Двое детей на ее руках, причем младшая не ходит, какие-то проблемы с ножками у девочки. А тут еще сестра умерла от тифа, и свалился на плечи Тимофевны еще и пятилетний племянник.
«Эх, бабы, бабоньки, – думал Коган, глядя на каменистую зеленую тундру, расстилавшуюся перед ним. – Во все века вы тянули на себе дом и тыл семьи, пока мужики воевали, обороняли землю русскую от врага. И ведь вытягивали, справлялись. Нет на свете никого сильнее русской бабы».
Тимофевна крутила баранку и рассуждала, как умела, о смысле жизни. Ничего нового в ее словах и суждениях Коган не услышал. Но сам факт, что эта работящая, малограмотная простая женщина из глубинки так мудро расставляет все приоритеты, заставлял слушать с большим вниманием и удовольствием.
– Вот все говорят, что бога нет, бога нет, – говорила Тимофеевна. – Церкви разрушают. Я не осуждаю, нашему правительству и партии виднее. Они поумнее нас головы имеют. Но я вот тебе скажу свое, Боря! Человеку веру надо оставить все равно. Не может человек без веры. Во что-то верить надо обязательно. Ведь почему он к богу бежит? Потому что верить больше не во что. Это ж как за соломинку хвататься. А вот когда есть вера в людей, тебя окружающих, в народ наш весь дружный, вера в то, что в войне этой проклятой победим, что детей все равно поднимем и в люди выведем, тогда и жить легче. И вроде как сил прибавляется, и отчаяние отходит куда-то, как и не видел его.
Женщина говорила, рассуждала, приводила простые и не очень убедительные доводы, а Коган думал, что она сил ищет в себе самой, потому что негде ей их брать. Вера в людей, которые тебя окружают? Это хорошо, но когда все вокруг голодные, несчастные, когда война всех обделила счастьем и принесла только горе, то где
