Лен Дейтон - Берлинские похороны
— Да, сейчас приду и заберу вас.
— Приходите, но планов особых не стройте.
Глава 14
«Поправляю» — шахматист произносит это слово, когда дотрагивается до фигуры, но хода не делает.
Лондон, пятница, 11 октября
Саманта жила в районе, который инструкторы вождения машин выбирают для отработки маневрирования. За сикертовскими[17] затонами Камден-тауна находился район тихих домов, где когда-то жили любовницы тех викторианских бизнесменов, которые не могли содержать их в Хэмпстеде.
В глубине парка стоял увитый плющом замок, современная вывеска «Хитвью-хауз — квартиры с гостиничным обслуживанием» выглядела странно на готическом портале. Неподвижные скульптуры в зарослях кустарника были похожи на партизан в джунглях. Я толкнул бирюзовую парадную дверь и вошел в холл. Сквозь витражи свет падал на мраморный пол ярко-чернильными пятнами. Тот, кто разгородил замок на квартиры, заработал достаточно денег, чтобы украсить холл эстампами в рамках и живыми цветами. Высокое резное готическое окно с рисунком больших желтых цветов освещало лестницу. В столбах света стояли пылинки. Поднимаясь по лестнице, я, видимо, напоминал муху в янтаре.
На двери наверху висела машинописная карточка: «С. Стил». Я нажал на звонок, изнутри раздался ксилофонный перезвон.
Открывшая дверь Саманта Стил была в банном халате и тюрбане из полотенца.
— Кто вы такой? — сказала она. — Вы от Фуллера Браша?
— Я из «Америкэн экспресс»[18], — сказал я. — Местную воду пить можно.
— Я была в ванной, — сказала она.
— Может, я могу помочь.
— Да, — сказала она. — Идите и приготовьте два коктейля, один принесите мне.
Я пошел в гостиную. Густой ковер покрывал всю большую комнату с задрапированными шелком стенами. Бар находился в углу. Я открыл дверцу, и мне в лицо ударил розовый неоновый свет. Я порылся среди множества бутылок, приготовил мартини и бросил в него кусочек льда.
Ванная представляла собой сплошные мозаики и лучистое отопление. На низеньком мраморном столике стояли десятка три лосьонов и пудр, над столиком висело громадное розовое зеркало и множество сверкающих душевых приспособлений.
Сама ванная была сделана из какого-то черного камня. В ванной лежала Саманта в полудюжине браслетов и жемчужных ожерелий.
— Не стойте там. Дайте мне выпить, — сказала Сам. Она была не очень высокой, но чтобы рассмотреть ее в горизонтальном положении и в черной ванне, требовалось время. Я спросил:
— Вы всегда принимаете ванну со своими причиндалами?
Она ухмыльнулась.
— С причиндалами всегда, а вот с украшениями — время от времени. — Она отхлебнула из бокала — Какую дрянь вы туда налили?
— Вермут и джин, — сказал я.
— Отвратительно, — сказала она. — Вылейте эту гадость и приготовьте мне другой коктейль.
Я принес ей более крепкий коктейль. Она проглотила его залпом, выбралась из ванны и прошла по ковру, роняя капли воды и сверкая серебром, бриллиантами и мокрой кожей. Потом начала одеваться быстро и безучастно.
— Поставьте какую-нибудь музыку, — крикнула она, завернувшись в большое красное полотенце. Я открыл проигрыватель и включил его. Звукосниматель плавно проплыл над черным диском, и Клэр Остин запела «Я разделалась с любовью», все было предусмотрено. Сам взяла сигареты, я приготовился дать ей прикурить.
— Не смейте. Этого не надо, дружище.
— Я только хотел дать вам прикурить, — сказал я.
— Я справлюсь, — сказала она и щелкнула по пачке «Кэмела», потом взяла сигарету, в рот и прикурила Глубоко затянувшись, она выпустила большое теплое веселое облако дыма. Я сидел на диване, она внимательно рассматривала меня своими большущими глазищами. Комната была обставлена дорого и обезличенно, так обычно домовладельцы обставляют квартиры для состоятельных иностранцев. В ней было много настольных ламп с сатиновыми абажурами и громадных стеклянных пепельниц. Сам подошла к дивану, на котором я сидел.
— Вы — лучшее, что со мной произошло в этом вшивом городе, — сказала она. — Где вы прятались?
— Я ждал вас у здания «Заморской лиги», — сказал я. — А вы так и не появились.
Она села рядом со мной. Кожа ее была теплой и влажной, тело пахло свежим тальком и зубной пастой «Пепсодент».
— Можете поцеловать меня, — сказала она, откинув голову на спинку и закрыв глаза. Я неспешно поцеловал ее.
Она вскочила на ноги.
— Я вам не смятая пятифунтовая банкнота, — сказала она. — Меня не надо разглаживать.
Она подошла к бару, обняв себя за плечи и придерживая локтями полотенце. Налив себе выпивку, она обернулась ко мне с очаровательной широкой улыбкой — с такой рекламируют зубную пасту.
— На рынке появился новый транквилизатор, он не успокаивает...
— А заставляет тебя получать удовольствие от напряжения, — закончил я хмуро. Она кивнула и поднесла бокал ко рту.
— Мы не в женском клубе, — сказал я. — Как только вам надоест развлекать меня, тут же дайте знать.
Она снова кивнула и посмотрела на меня долгим тяжелым взглядом. Проигрыватель продолжал петь шелково-наждачным голосом Клэр Остин.
— Хватит дуться, одевайтесь, — сказал я. Она подошла ко мне и стала коленями на диван. Ее серые глаза под широким лбом внимательно изучали мое лицо. Когда она улыбнулась, лицо ее стало чересчур морщинистым, но теперь она заговорила свежим, почти детским голосом, в котором не осталось и тени суровости.
— Если вы так хотите, — сказала она. Я нежно поцеловал ее в губы.
— Я так хочу, — сказал я. — Одевайтесь, и мы поедем посмотрим английскую деревню.
— А потом? — спросила она.
— Концерт или театр.
— А потом?
— Ужин.
— А потом?
— Посмотрим, — сказал я. Она ехидно улыбнулась. Настроение ее неожиданно изменилось.
— Мне больше нравится концерт, — сказала она. — В Ройял-фестивал-холле сегодня...
— Чарльз Ивс и Олбан Берг, — закончил я.
— И Шенберг, — сказала она. — Сегодня исполняют «Вариации для духового оркестра» Шенберга. Это мое любимое произведение. Давайте пойдем. Я надену мое огненное шифоновое платье. Можно?
— Разумеется, — сказал я. — Билеты купить нетрудно, современная музыка особой популярностью... — Она снова поцеловала меня. На моих губах остался ее волос. Когда она отстранялась от меня, глаза ее блестели — и не от слез, а так, словно она помыла их, — к щекам прилипло несколько прядей волос. Я ждал, что она скажет что-то соответствующее мягкой ранимости ее взволнованного лица, но она промолчала. У меня возникло ощущение, будто она никогда не говорит, не взвесив всех последствий. А если такое и случилось в ее жизни, то лишь однажды.
Грубо толкнув меня в грудь, она закричала:
— Мой закрепитель!
— Что? — сказал я. Она вырвалась из моих объятий.
— Мой закрепитель, — повторила она. — Я завивку делаю. Надо было его поставить еще десять минут назад. А теперь я вся буду в мелких кудряшках.
Она скрылась в ванной, срывая полотенце с головы и бормоча безостановочно английские ругательства. Я снял длинный шелковистый волос с губы и приготовил еще один коктейль. Волос был крашеный, но что здесь такого уж необычного?
Глава 15
«Двойной удар» может нанести даже пешка.
Англия, пятница, 11 октября
Мокрые листья блестели под ногами, как миллион только что отчеканенных пенни. Засохшие папоротники напоминали абстрактные скульптуры, блестящие листья таинственно свисали с невидимых веток.
Не дойдя до кабачка, мы постояли немного на церковном дворе, прислушиваясь к вою ветра и шелесту листьев и разглядывая различимые в тусклом свете могильные камни. Саманта читала длинную надпись вслух:
— "Хвала на камне — пустое дело.
Доброе имя человека — лучший ему памятник.
Тома Меррик. Скончался 15 августа 1849 года".
В сумерках она двигалась, словно привидение.
— Тут какой-то чокнутый лежит, — сказала она.
"Здесь лежит прах Билли Пейна.
Не тревожьте Билли Пейна.
В день, когда его убили,
Много мыслей погубили".
Из-под ног поднимался сладкий запах влажной травы. На деревьях, которые выделялись на фоне кровавого заката большими хирургическими щипцами, все еще пели птицы. Сам настояла, чтобы мы вошли в маленькую церковь. Дверь открылась со скрипом. На двери была прикреплена написанная от руки записка: «Чистка бронзовой утвари прекращена до особого уведомления». Свет, проникающий сквозь витражи, ложился полудрагоценными камнями на старые вытертые пыльные скамьи и блестел в бронзовых подсвечниках, придавая им вид средневековой нефтяной лавки. Она крепко держала меня за руку.
— Вы лучшее из всего, что происходило со мной в этой жизни, — сказала она с деланной искренностью.
* * *В кабачке, когда мы пришли туда, было уже полно народу. Местные мужчины в джемперах грубой вязки сидели, развалясь в лучших креслах.
