Роберт Ладлэм - Патрульные апокалипсиса
— Ты хочешь сказать, что и ты, и Адольф Гитлер переметнулись, заняв эти страшные посты?
— Я бы сказал по-другому, женушка. Не мы нашли дело своей жизни, а само дело нашло нас.
— Какая мерзость!
— Вовсе нет. У новообращенного убеждения зачастую самые сильные, ибо к ним надо прийти.
— Но чтобы осуществить ваши замыслы, надо пойти на огромные человеческие жертвы.
— Поначалу да, но это быстро кончится, быстро забудется, и мир станет намного лучше. Не будет крупных войн, ядерного противостояния — наше продвижение станет постепенным, но уверенным, ибо многое уже существует на деле. Пройдет несколько месяцев, и сменятся правительства, появятся новые законы в пользу самых сильных, чистых, и за несколько лет ненужный мусор,отбросы общества, вытянувшие из нас соки, будут сметены.
— Не надо для меня произносить речи... Фредди.
— Это правда! Тыразве не видишь?
— Я не вижу даже тебя, а ты, признаться, меня так взволновал своими речами... Необыкновенный человек, каким я тебя знаю. Включи свет, пожалуйста.
— С этим небольшая проблема.
— Почему? Ты так изменился за пять лет?
— Нет, но я в очках, а ты нет.
— Я ношу их, лишь когда глаза устают, ты же знаешь.
— Да, но у меня другие очки, позволяющие видеть в темноте, и я вижу оружие в твоих руках. И не забыл, что ты левша. Помнишь, ты решила играть со мной в гольф и я купил тебе клюшки, только не те?
— Да, конечно, помню, они были для правшей... У меня с собой оружие, потому что ты сам учил меня никогда не ходить ночью на встречу даже с тобой без пистолета. Ты говорил, ни один из нас не знает, следят за нами или нет.
— Я был прав, ибо защищал тебя. Твои друзья снаружи знают, что у тебя оружие?
— Я никого не видела. Я пришла одна, меня не посылали.
— А вот теперь ты врешь, по крайней мере в чем-то, но это не важно. Брось пистолет на пол!
Карин бросила, и де Фрис-Ягер включил свет, рефлекторную лампу, освещавшую небольшой алтарь в часовне, на котором возвышалось золотое распятие на пурпурном фоне. Новый фюрер сидел справа на молельном стуле в белой шелковой рубашке с расстегнутым воротником, его белокурые волосы блестели, а лицо с красивыми тонкими чертами он повернул в самом выгодном ракурсе.
— Ну и как я выгляжу спустя пять лет, женушка?
— Как всегда красив, ты же знаешь.
— Да, обаяния у меня не отнять, и это то, чем герр Гитлер не обладал. Он был человеком маленького роста, с вечно недовольным выражением лица и носил ботинки на толстой подошве. Моя внешность большое подспорье, но я демонстрирую потрясающую скромность и делаю вид, что создан изо льда, когда женщины заостряют на ней внимание. Физическое тщеславие не идет лидеру нации.
— Другим не все равно. Я полагаю, они благоговеют перед твоей внешностью. Я, например, и тогда... и сейчас.
— Когда вы заподозрили, что Гюнтер Ягер — это новый лидер неонацистов?
— Когда на допросе раскололся один из зонненкиндов. Не без помощи наркотиков, я подозреваю.
— Этого не может быть! Я никогда никому из них не открывался.
— Очевидно, все-таки ты это сделал, вольно или невольно. Ты говорил с людьми, устраивал встречи, выступал с речами...
— Только перед теми, кто в бундестаге! Все остальные записывались на пленку.
— Значит, кто-то тебя продал... Фредди. Я что-то слышала о католическом священнике, который пошел исповедоваться и оставил все на совести своего духовника.
— Боже мой, этот дряхлый идиот Пальтц. Сколько раз я говорил, его надо исключить, так нет, Траупман утверждал, что того поддерживает рабочий класс. Я прикажу его расстрелять.
Карин задышала спокойнее. Она затронула ту тему, которая была так необходима. Имя Пальтца всплыло у нее из списка опознанных на пленке людей. Монсеньера Пальтца открыто ненавидели католические власти в Германии, это выяснилось в телефонном разговоре с боннским епископом. Тот высказался весьма откровенно: «Это заблудший фанатик, которого надо отправить на пенсию. Так я и Риму сказал». Карин подождала, пока успокоится ненужный ей теперь муж.
— Фредди, — спокойно, сдерживаясь, начала она. — Этот Пальтц или как его там, этот священник проболтался, будто с Лондоном, Парижем и Вашингтоном случится нечто ужасное. Такая крупная катастрофа, которая унесет сотни тысяч жизней... Это правда... Фредди?
Молчание фюрера в контрасте со стуком дождя наэлектризовывало атмосферу. Наконец Гюнтер Ягер заговорил. Его голос звучал напряженно, глухо, как готовые оборваться струны виолончели.
— Так вот зачем ты пришла, шлюха. Они послали тебя разузнать, а вдруг, что совершенно невероятно, я раскрою тебе суть нашей ударной волны.
— Я сама пришла. Они не знают, что я здесь.
— Возможно, врать ты никогда не умела. Однако ирония приятна. Я и раньше говорил, нас ничто не остановит, так оно и есть. Видишь ли, как все великие вожди, я наделяю ответственностью других, и более всего в тех областях, где мне не хватает знаний. Мне обрисовывают план или стратегию, особенно конечные результаты, но не технический аспект, не сообщают даже имен тех, кто их отрабатывает.
— Мы знаем, это касается воды трех городов, резервуаров, водопроводных станций или как они там называются.
— Правда? Уверен, монсеньор Пальтц знает все технические детали. Спросите его.
— Это не сработает, Фредерик! Отмени операцию. Ведь всех поймают. Там сотни солдат, готовых стрелять во всех и во все, что приблизится к воде. Их захватят, и они тебя выдадут.
— Выдадут? — спокойно спросил Ягер. — Кто? Дряхлый старик, который даже не знает, какой сейчас год, не говоря уже о месяце или дне недели? Не смеши меня.
— Фредерик,вчерашнее собрание заснято на пленку. Всех, кто там был, арестовали и держат отдельно. Все кончено, Фредди! Отмени, ради Бога, «Водяную молнию»!
— "Водяную молнию"? Боже мой, ты говоришь правду, я чувствую по голосу, по глазам.
Гюнтер Ягер поднялся с молельного стула, тело и лицо его были как у Зигфрида в свете рампы.
— Все равно, шлюшка, это ничего не меняет, ибо ударную волну никому не остановить. Меньше чем через час я буду на пути в страну, которая аплодирует моей работе, нашейработе, и стану наблюдать за тем, как мои ученики по всему Западу занимают влиятельные посты.
— Тебе не выбраться!
— Как ты наивна, женушка, — усмехнулся Ягер, подходя к центру алтаря и нажимая на кнопку под золотым распятием. И тут же, от одного лишь прикосновения в полу открылся квадратный люк, внизу плескалась речная вода.
— Там, внизу, двухместная подводная лодка, предоставленная заводом, директор которого с нами заодно. Она доставит меня в Кенигзвинор, где ждет самолет. Остальное — обновленная история.
— А я?
— Ты хоть представляешь, как давно у меня не было женщины? — тихо сказал Ягер под светом над алтарем. — Сколько лет я носил мантию и следовал строгой монашеской дисциплине, сделав вывод, что те, кто поддается плотским искушениям, легче идут на сделку, их легче подкупить.
— Уволь, Фредерик, мне твои настроения не интересны.
— А ты бы поинтересовалась, жена!Я жил так более пяти лет, доказывая, что яи только янеподкупный верховный лидер. Неодобрительно смотрел на женщин в слишком откровенных нарядах и не позволял в своем присутствии даже непристойных анекдотов или двусмысленных шуток.
— Это, наверно, было для тебя невыносимо, — сказала Карин, ее взор блуждал по затемненной комнате. — Когда бы ты ни возвращался из своих набегов в Восточный блок, ты всегда привозил оставшиеся презервативы и список телефонных номеров с женскими именами напротив.
— Ты шарила по карманам?
— Надо же было отдавать твою одежду в химчистку.
— У тебя, как и прежде, на все готов ответ.
— Я отвечаю честно, первое, что приходит на ум, как подсказывает память... Вернемся ко мне, Фредерик. Что будет со мной? Ты собираешься убить меня?
— Мне бы этого не хотелось, женушка, ибо ею ты и являешься юридически и в глазах Господа Бога. В конце концов, моя подводная лодка рассчитана на двоих. Ты можешь быть мне супругой, товарищем и, наконец, возможно, императрицей при императоре, как фрейлейн Ева Браун для Адольфа Гитлера.
— Ева Браун покончила жизнь самоубийством со своим «императором» с помощью цианистого калия и выстрела. Это меня не привлекает.
— Так ты мне не окажешь такую услугу, жена моя?
— Не окажу.
— Окажешь, но по-другому, — еле слышно проговорил Гюнтер Ягер, расстегивая белую шелковую рубашку и снимая ее, затем взялся за ремень.
Карин вдруг резко подалась влево, зависнув в воздухе в надежде дотянуться до пистолета Лэтема, валявшегося на полу. Ягер метнулся вперед, выбросив правую ногу и с такой силой ударил ее мыском ботинка в живот, что она скорчилась и застонала от боли.
— Теперь ты мне окажешь услугу, женушка, — уверенно сказал новый фюрер, по очереди вынимая ноги из штанин, складывая брюки, чтобы не смялись складки, и аккуратно укладывая их на молельный стул.
