Валерий Ванико - Золото по ленд-лизу
- Вот это да! - восклицает матрос, - я такие в Эрмитаже видел, где взял?
- Там, - показывает Дим на вершину сопки.
- На ней какое-то непонятное нагромождение камней, их довольно много, вроде колонн.
- А больше ничего нету?
- Нет, - да и это я случайно обнаружил. Наколол ногу обо что-то, нагнулся, смотрю, лежат подо мхом. Сколько им лет интересно и чьи они, а, Сань?
- Наверное, викингов, они с северными народами воевали, нам учитель по истории рассказывал. Слыхал о таких?
- Угу, - бормочет старшина, - разглядывая пряжку.
- Ну ладно, давай порубаем и в дорогу, - откладывает он ее в строну.
Сашка рассекает куропатку на две равные части, протягивает одну Диму и они с наслаждением едят дымящееся мясо.
- Жирная, подъелась за лето, - произносит старшина и вытирает широкой ладонью текущий по подбородку сок. Сашка молча жует, блаженно щуря глаза и мыча от удовольствия. Через несколько минут от птицы не остается даже косточек.
Дим вытирает руки о мох, свертывает очередную цигарку и, улыбаясь, смотрит на Сашку. Тот, причмокивая, облизывает масляные пальцы.
- Теперь слушай, - произносит старшина. - Обходить озеро будем с юга, там равнинная тундра, а с севера сплошная цепь сопок. В них замаемся. Вот сейчас перевалим, ту невысокую горку, - показывает он на последнюю к югу сопку и, как говорят, «вперед с песнями».
Спустя час, их медленно бредущие фигуры, виднеются на далеком склоне.
Взобравшись на вершину, где тонко свистит летящий над тундрой ветер, друзья останавливаются. Внизу, на несколько километров, примыкая одной стороной к озеру, а другой уходя в безбрежную тундру, тянется обширная низменность, в центре которой что-то неясно чернеет.
Старшина напряженно всматривается в ту сторону, протирает слезящиеся глаза и сдавленно шепчет, - кажись самолет.
Не сговариваясь, друзья падают в мох и замирают.
- Это, наверное, тот, из которого немец выпрыгнул, - шепчет Сашка.
- Щас узнаем,- хищно ощеривается Дим и тянет из-за пояса «вальтер». - Ты, давай, лежи и наблюдай, а я малость разведаю.
После этого, передернув затвор, он ужом ползет вниз.
Сашка достает из-за пазухи ракетницу, взводит курок и ощупывает висящий на поясе нож. Тянутся утомительные минуты.
Наконец сбоку слышится шорох и появляется голова Дима.
- Кажись наш, бомбер, но вокруг никого, - сообщает он и утирает вспотевший лоб.
- Ур..! - радостно вскидывается Сашка и осекается под яростным взглядом старшины.
- Молчи, карась, - шипит тот, - я ж сказал «кажись», точно не разглядел. Вот туман рассеется, тогда и увидим.
Они вновь замирают и напряженно вглядываются в искрящееся над низиной марево. Снег под лучами солнца тает, и согревающийся воздух призрачно дрожит над тундрой.
Когда фосфорицирующие стрелки швейцарского «лонжина» на Сашкиной руке подбираются к полудню, туман редеет, и сквозь него проступают очертания уткнувшегося в землю самолета.
- Точно, наш русский, Ил-4, - взволнованно произносит старшина. Нас на таком, под Ржевом сбрасывали, после бомбежки.
- А теперь, матрос двигаем вперед, только тихо, - бросает он Сашке.
Тот молча кивает, они крадучись спускаются с сопки и, чутко прислушиваясь, медленно идут к машине.
Дим впереди, держа наготове взведенный пистолет, а Сашка чуть сзади и в стороне. Так учил его старшина.
Первое, что им бросается в глаза - оторванное от фюзеляжа, искореженное крыло, с красной звездой на нем и многочисленные рваные дыры в корпусе самолета. Погнуты и лопасти одного из винтов, а правый двигатель густо закопчен.
- Да, досталось ему, - шепчет старшина и, когда друзья приближаются к машине почти вплотную, замечает лежащее у самого корпуса, напротив большой пробоины, застывшее тело человека в оленьей одежде, с размозженной головой. Рядом с ним валяется искореженный автомат ППШ.
Старшина поднимает вверх согнутую в локте левую руку, приказывая напарнику оставаться на месте, и на секунду замирает.
Потом скользит вперед, поднимает атомат, и прижимается к обшивке машины чуть в стороне от пробоины. Затаив дыхание прислушивается - вокруг тишина, нарушаемая только размеренной капелью, где-то внутри самолета.
- Гранатой саданули, - мелькает в голове Дима, когда он замечает на одежде убитого многочисленные и разные по величине дыры.
Он делает Сашке жест занять позицию с другой стороны от зияющего в корпусе отверстия, и, когда тот выполняет это, прикладывает палец к губам. Затем левой рукой швыряет ППШ через пробоину внутрь машины. Там раздается металлический грохот и снова наступает мертвая тишина.
Держа в полусогнутой руке «вальтер», старшина осторожно переступает мертвое тело и сквозь дыру ныряет внутрь самолета.
- Саня, залазь, - слышится через минуту оттуда, и матрос следует за напарником.
Тот молча стоит посреди искореженного отсека, в который из повреждений и дыр в корпусе, проникают солнечные лучи.
В их свете видны разбросанные по отсеку в самых немыслимых позах, тела людей в военной форме и с оружием.
- Точно, наши, - произносит Сашка и поднимает с пола новенькую фуражку с синим околышем и рубиновой звездочкой на ней
- Да, судя по всему из НКВД, наверное, на задание летели.
- Смотри, Дим, этот даже полковник - шепчет Сашка и показывает пальцем на одного - в плаще и хромовых сапогах.
- С чего ты взял? - хмыкает старшина.
- У него погоны с тремя звездами. А вон тот, что рядом лежит, в кожаной куртке - майор.
- Я таких знаков различия в 41-м не встречал.
- Точно Дим, погоны совсем недавно ввели, после Сталинграда, а ты не знал?
- Нет - коротко отвечает старшина и поднимает с пола отсека валяющийся автомат.
- Новенький, - ласково проводит он рукой по лакированному прикладу и отстегивает диск. Тот полностью снаряжен.
- Теперь и воевать можно, - вщелкивает диск старшина на место и вешает ППШ на плечо.
- Знаешь, Сань, не люблю я этих чекистов. Очень уж они въедливые. Один майор из особого отдела стрелковой дивизии, когда мы вышли на ее охранение, возвращаясь с задания, мордовал нас трое суток. Пока не выяснил, что десантники. И потом смотрел волком, очень уж ему хотелось нас в расход пустить. А еще, сука, «парабеллум» мне так и не вернул. Мол, младшим командирам не положено.
- Ну ладно, Сань, на тебе тоже ППШ, - выворачивает он из мертвых рук одного из солдат автомат, - собери у всех документы, а заодно и личные вещи. Они мертвым ни к чему. А я пока летчиков в кабине посмотрю, вдруг есть кто живой?
Он отпихивает ногой, какой-то валяющийся на проходе блестящий кусок металла и выбирается наружу.
Когда Сашка появляется из самолета, с туго набитым вещмешком и полевой сумкой на шее, Дим сидит неподалеку и молча курит папиросу.
- Ну, как? - интересуется матрос.
- Всем хана, - безнадежно машет рукой старшина. - А ребята, видно, смелые были. Пилот так со штурвалом в руках и застыл. Капитан, и с двумя орденами «Красного Знамени». Штурмана расшибло в лепешку о приборную доску. Оба стрелка тоже мертвые - верхний в турели завис, а нижнего при ударе вдрызг раздавило. Это видать они того немца и завалили. Только вот что, непонятно. Парашютов у экипажа нет. Или сейчас без них летают?
- А мне вроде все ясно, Дим, на вот, погляди.
Сашка достает из кармана и протягивает ему вспыхнувший на солнце, таким же светом, небольшой слиток.
- Что это? - берет его старшина в руку и едва не роняет.
- А ты посмотри повнимательней.
Тот вертит слиток перед глазами и обнаруживает на одной из его граней небольшое клеймо в виде герба СССР и какие-то цифры.
- Никак золото?
- Именно. Там, в самолете, два ящика с ним, и на полу еще много валяется. Ты этот брусок ногой пнул, - смеется Сашка.
- Ну, де-ла-а, - тянет Дим, - теперь и мне дошло, отчего у летчиков парашютов нет. Они перевозили особо ценный груз, а те, которые в бомбовом отсеке - охрана. Видать «нкэвэдэшники» заставили оставить парашюты, что б те не выпрыгнули, если собьют. Не доверяли, гады. Интересно, а куда мог лететь этот бомбардировщик?
- Судя по документам, которые у полковника - из Москвы в Мурманск.
