Стивен Хантер - Третья пуля
Суэггер смотрел на него. Добрые отцы Далласа решили пресечь попытки малолетних идиотов, изображающих Ли Харви Освальда, имитировать выстрел с того самого места, занимая его тогдашнюю позицию и воздвигли плексигласовый куб, отсекающий угол помещения, который как бы впечатывал пространство в прозрачный янтарь, застывший призрак того тягостного момента.
Боб оглядел коробки с книгами Скотта Форсмана,[22] расставленные точно в том порядке, как сделал псих из Нового Орлеана, построив маленькую крепость, ограждающую его от взгляда кого-либо, зашедшего на шестой этаж и дающую прочную опору для выстрела. Всё-таки этот парень был морским пехотинцем — важность надёжной позиции была в него вбита намертво и в главный день своей жизни он об этом не забыл.
Суэггер не был уверен, что ему сейчас полагается чувствовать. Слишком много людей ходило вокруг или отдыхало на скамейках, чтобы место имело бы оттенок церемониального достоинства. Это был просто старый угол старого здания, откуда можно было выглянуть в старое окно. Подойдя к окну— не к освальдовскому, оно было запечатано плексигласом, а к соседнему, он увидел, насколько близко были те два креста на улице. Дальний был в двухстах шестидесяти пяти футах, если он верно помнил. Выстрел в голову. Без малого сто ярдов. Расстояние не так важно, как угол, а он был тут именно из-за углов. Это угол был уходящим, примерно три-четыре градуса влево, слегка нарастающим с медленным удалением цели вбок справа налево. С любым современным охотничьим оружием и дешёвой китайской оптикой из «Уоллмарта» за сто долларов вроде «BSA» или «Tasco» это был бы несложный выстрел. Учитывая угол и скорость, цель практически не двигалась, а принимая во внимание стабильность стрелковой позиции из аккуратно расставленных коробок, это был практически выстрел в яблочко со стола.
Но были и другие вещи, которые он заметил. Первым было то, что когда большой лимузин входил в стодвадцатиградусный поворот, он должен был практически остановиться или по крайней мере двигаться так медленно, что движение не сыграло бы никакой роли при выстреле. Более того, машина была очень близко. Расстояние до неё было семьдесят пять футов по прямой, а грудь и голова ДФК были хорошо видны, в то время как вертикальное стекло, отделяющее пассажирское отделение от водительского, преодолевалось бы вертикальным углом нисходящей траектории. Вот был бы выстрел. Он попытался понять, почему Ли Харви не выстрелил тогда.
Может быть, потому, что тогда ему пришлось бы тянуться. Может быть, потому, что раз он имел возможность для лучшего выстрела, то и они имели возможность для лучшего выстрела, и любой парень с четырёхдюймовым «Смитом» калибра.357 или «Кольтом».45 ACP, которые тогда были на вооружении федералов и далласских полицейских, мог вскинуть своё оружие, выстрелить и «снять» его в долю секунды. Может быть, Харви как раз и стал бы тем, кто в итоге получил пулю в голову от Смита-четыре из Секретной службы, пораскинув мозгами вокруг. А может быть, он прицел не протёр. А может, забеспокоился, пожалел, внезапно испугался, потеряв своё намерение убийцы и испытав краткий кризис веры. Всё могло быть объяснением, но что именно было объяснением?
Суэггер посмотрел направо. Ли Харви не сделал этого выстрела. Вместо этого он дал машине пройти поворот и исчезнуть за несколькими дубами вдоль дороги, после чего выстрелил сквозь них. Мда. Насколько глупо это было? Зачем он сделал такую глупость? Он был простым идиотом, поддался панике или оказался безнадёжным неудачником? И, конечно же, он промахнулся.
Затем Суэггер посмотрел на первый крест на Элм-стрит, которым было обозначено место, куда Ли Харви выстрелил во второй раз, уже после промаха. Видимо, это было его лучшая возможность после того, как он пропустил машину на повороте и оправился от первого промаха. Но этот выстрел он тоже смазал, во всяком случае в смысле попадания в голову— он попал несколькими дюймами ниже, в спину чуть ниже шеи. Да, он моментально передёрнул болтовой затвор, но цель была в двухстах футах от него и с его угла прицеливания (снова углы!) не казалось, что он попал. По его мнению, раз он не наблюдал видимой реакции президента — он полностью промазал.
Вы бы подумали, что если он собирался бы попасть в голову, то именно этот выстрел должен был попасть в голову— а не третий, на ещё большее расстояние, по ещё меньшей цели, после очередного быстрого рывка затвора. Это был уже третий выстрел. И третьим он попал. Ни сомнения, ни сожаление, ни боль, ничто и никакая сила на Земле не могли изменить того факта, что пуля калибра 6,5 мм попала в голову Джека Кеннеди[23] в 12–30 двадцать второго ноября 1963 года и ошеломила мир реальностью содержимого разбитого черепа, ошмётками мозговой ткани, животного потрясения от ужасного ранения.
Мог Освальд сделать этот выстрел? Боб задумался. Вопрос не был абстрактным: Освальд мог иметь способность, но способности следовало выразиться через оружие, которое он использовал и пройти через призму действительности. Он был отбросом, стреляющим в президента Соединённых Штатов в спешке, работая болтовым затвором, который был ему незнаком— ведь он тренировался со старым полуавтоматическим М1 «Гаранд», так же, как и Боб— так что адреналин хлестал в нём как заправочная жидкость для зажигалок. Его должно было колотить в охотничьей лихорадке: глаза широко раскрыты, слух ослаблен, потеря тонкой моторики, взгляд застыл, ощущение нехватки воздуха. Но он всё-таки выстрелил.
Выстрел этот не был трудным. Боб смог бы его и без упора сделать, как и дюжина других снайперов, которых он знал. И что? Вопрос был в том: могла ли эта мелкая обезьяна изо всех наших тёмных страшных снов, со всей своей ненавистью, озлобленностью и политическим сумасшествием, некомпетентностью и долгой чередой неудач, мог бы ОН сделать тот выстрел в тот день в то время?
Глупо было спрашивать, даже если тысячи людей делали это публично. Потому, что для ответа вам следовало бы познакомиться с возможностями винтовки— как максимальными, так и минимальными. Он обернулся— и как по волшебству она была здесь: полноразмерное изображение карабина Манлихер-Каркано модели 1938 года с серийным номером С2766, сделанного в Терни, Италия в 1941 году, который был оснащён неизвестным механиком— слово «оружейник» было бы тут слишком пышным— дешёвым 4хкратным оптическим прицелом производства Японии, которая на тот момент ещё не раскрыла свой послевоенный гений оптической инженерии, присоединённым к ресиверу через механически обработанный кусок кастрюльного железа в форме прицельного кронштейна, и всё это удерживалось вместе двумя винтами, в то время как конструкция предусматривала четыре. Вся картинка висела перед Бобом на плакате в нескольких футах от него. Он подошёл и рассмотрел поближе полноразмерное фото.
Винтовка Ли Харви Освальда как экспонат комиссии Уоррена
Баллистические специалисты из ФБР прицепили к винтовке номерок сразу же, как нашли её, но Боб, проглядывая свидетельские показания, нашёл нечто примечательное. Агент Фрейзер почитался в Бюро как эксперт по оружию, однако, как знал Боб— он выбрал путь стрелка из мощного оружия, и в этой области был чемпионом, что значило— он специализировался в дисциплине стрельбы на большие расстояния по неподвижной, крупной цели с использованием винтовок, состоящих на вооружении и имеющих открытый прицел. Его набор способностей включал выносливость, тонкую игру с ветром, обработку спуска и контроль над нервной системой. Из его опыта не следовало понимания высокоточной стрельбы или привычки к оптическому прицелу. Снайперская мантра «один выстрел-один труп» была им забыта. Суэггер понял, что к его показаниям следовало бы присмотреться повнимательнее.
Здесь, в своей двумерной славе винтовка смотрелась словно оружие восьмилетнего солдатика в красном костюме из папье-маше в детской версии «Щелкунчика». Когда Никки занималась балетом, она как-то вытащила его на представление, и с тех пор он помнил мальчиков с красными кругами, нарисованными на щеках и гусарскими шапками на головах, сделанными из картона. Винтовка была миниатюрной и старомодно-причудливой, настолько маленькой, что с трудом воспринималась как боевое оружие. Как и многие винтовки Средиземноморья, она выглядела несерьёзно: она не была мощным произведением инженерии, могущим доставить пулю за милю с достаточной точностью или обеспечить собою платформу для доставки штыка в чьи-то кишки, таким, как «Маузер», «Спрингфилд» или «Ли-Эннфилд». Из неё можно было бы пострелять кроликов, поскольку калибр был невелик: примерно.264 из эпохи до высокоскоростных порохов, а не.30 с его тоннами дульной энергии.
Баллистические характеристики также не впечатляли. Он посмотрел на кронштейн, отштампованный из плохого металла, хорошо показанный на увеличенном фото и заметил, что детализации хватало даже для того, чтобы разглядеть две пустые дырки под болты в пластине, которая соединяла прицел и винтовку. Какое влияние на события это могло дать? Как долго два имевшихся винта плотно удерживали прицел, если они вообще были затянуты? Один выстрел или два? Или, что гораздо важнее, три? Каковы были последствия ослабления прицела, который вставал в новое положение после каждого выстрела, теряя точность? Все хорошие стрелки подтягивают прицелы перед стрельбой, а Освальд? Знал ли он об этом? В Корпусе он не тренировался с оптикой, а был обучен только открытому прицелу М1, щёлкающему по гравированным показаниям дальности— замечательному механическому устройству своего времени. Понимал ли Освальд концепцию обнуления прицела? Был ли его прицел обнулён? Работал ли с ним Освальд после приобретения?
