Стивен Хантер - Третья пуля

Стивен Хантер

Третья пуля

Пора кончать с этим, дети, что это за звук?Гляньте, происходит что вокруг?

Часть 1

США. «Что-то тут происходит опять»

Глава 1

Балтимор

Тротуар пред ним вздымался и дёргался, слушаясь урагана, завывавшего в ночи.

Э, нет. Давайте-ка это поправим. Никакого вздымания и дёргания не было. То же самое и с «воющим в ночи ураганом».

Просто Эптону так казалось, потому что порывы ветра, игравшие со стабильностью тротуара, «бушевали» лишь в его голове. То были водочные ветра, и они основательно ослабляли уверенность стойки Эптона на его пути от бара, из которого он только что вышел, до дома, где он жил, находившегося в нескольких сотнях ярдов.

Эптон — алкоголик, писатель, успешный человек, меланхолик, любитель оружия— находился в зоне где-то между «более чем просто выпил» и «набрался до чертей». Он был как лист на ветру, сказали бы вы, и настолько счастлив, насколько может быть не самый устойчивый к спиртному человек от трёх стаканов водки с мартини, и тот путь, что лежал перед ним, хотя и бросал некоторый вызов, однако вовсе не выглядел непреодолимым. Всё-таки ему нужно было пройти всего несколько футов, затем пересечь улицу и…

Небольшое отступление, пауза для автобиографической интерлюдии. Такое допустимо под влиянием момента. Одна штука тянет за собой другую, и в данном случае некоторое отступление оправдано.

Улица называлась «Светлой»,[1] и это навевало мысли о хорошем завершении вечера. Свет— как свет сердца, свет духа, свет как конец туннеля, свет чарующий, неземной, радующий, свет как символ надежды и жизни. Но также свет как в «Свете для всех»,[2] что провозглашала газета, располагавшаяся на той же Светлой улице в миле отсюда ежедневно уже на протяжении ста семидесяти пяти лет, из которых он двадцать шесть лет провёл там в качестве сотрудника, а его жена усиленно трудилась там до сих пор.

Да, он был тем самым Джеймсом Эптоном, местной журналистской знаменитостью средней руки, снискавшим некоторую известность в качестве автора книг в твёрдых обложках о перестрелках и стоических героях, которые в них побеждали, и теперь находившимся в возрасте шестидесяти пяти лет, определённо состоявшимся и невероятно довольным собою. У него было всё: красивая жена, пара миллионов, отличный дом в хорошем районе города, невысокая репутация (что позволяло впускать в жизнь некоторые удовольствия), большое будущее, щедрый контракт на несколько книг, крутой проект впереди и много оружия.

Причиной трёх мартини с водкой было освобождение, а не празднование. Его жена отсутствовала — хахаха — тем хуже для неё. У них была какая-то женская вечеринка в отделе новостей — день рождения, что ли… (и почему, спрашивается, женщины так серьёзно к дням рождений относятся?) — так что он отправился сам по себе в ближайшее заведение, съел там бургер, запив «Бадом» и добавив первой водки, которая ослабила его решение сопротивляться второй водке, которая уничтожила его желание сопротивляться третьей водке. К счастью, до четвёртой не дошло, а иначе он заснул бы в местном сортире.

Итак.

Где я был до отступления?

Что это за место?

Где я?

Хахахаха.

А, точно: домой идём. Он. Идёт. Домой.

Улица наклонилась и покатилась. Впереди она поднималась и ныряла вниз, открывая вид на долину. Улицу трясло, катило, завивало спиралью, она вздымалась и причиняла все возможные трудности.

Он засмеялся.

«Ты находишь себя забавным?»— часто спрашивала его жена, и по правде сказать — да, он находил себя забавным. Его настроение, как и география его продвижения, химически усиливалось соком красной картошки, выжатым наследниками кулаков[3] и было отличным. Именно такой Эптон был узнаваемым. Вот так и сейчас получилось. Изредка такое случается с журналистами-недоучками средней руки.

— Мистер Эптон?

На полпути через третью водку он поднял глаза на серьёзного молодого человека, возможно, какого-нибудь помощника управляющего.

— Я просто хотел сказать, что читал все ваши книги. Мой отец меня на них навёл. Мне они очень нравятся.

— Ну, — ответил Эптон, — премного признателен.

Молодой человек присел и обдал Эптона читательской любовью, а Эптон попытался поделиться с ним значимым опытом. Транзакция хорошо сработала в обе стороны. Допив третью водку и воспользовавшись паузой в прославлениях, Эптон аккуратно извинился, попрощался с Томом..? Или Джеком? Сэмом? И покинул заведение. Так что настроение его теперь было лучащимся и умягчённым. Он пересёк улицу Светлую, и от цели, горизонтального положения в кровати, его теперь отделяла только узкая улица Чёрчилл.

Русский смотрел на него из угнанного «Шевроле Камаро», припаркованного на Светлой. Была уже почти ночь. Это был третий день слежки в его терпеливой, профессиональной манере, и часть его талантов лежала в области понимания того, где обстоятельства ему благоволят, а где— нет.

Поэтому полицейский сканер доносил до него обрывистые фразы полицейского разговорного кода, из которых следовало, что здесь, в зоне немедленного реагирования в районе Федерал хилл нет полиции. Поэтому было достаточно поздно для того, чтобы разыграть намеченное действие в этом районе ночного города, а улицы были практически пустыми, если не считать периодически встречающихся выпивших персонажей двадцати-с-чем-то-лет, бредущих туда и сюда. Поэтому, наконец, появилась цель, функционально подавленная алкоголем и самолюбием, бредущая вдоль улицы.

Русский видел человека в джинсах и твидовом пальто, носящего очки как у писателя, похожие на те, что были у Троцкого или у Оруэлла. Наверное, от Армани, такие вы могли в Нью-Йорке увидеть. У человека было доброе, круглое лицо, борода как у Хемингуэя, скрывающая второй подбородок, самодовольство излучалось им куда более интенсивно, нежели любое другое качество. Дорогая обувь. Красивая. Хорошо прикинутый тип.

Если не вмешается некая непредвиденная причудливая сила, которая так часто делает одолжение всем писателям триллеров, то всё случится сегодня ночью. А русский в причудливые силы не верил, он верил только в энергию быстрой машины, которая сломает спину этому ничего не подозревающему бедолаге сто раз из ста. Он видел это, он делал это и у него хватало нервов, спокойствия и хладнокровия для того, чтобы причинить такие повреждения без влияния эмоций. Он был хорошо оплачиваемым профессионалом.

Цель сегодняшней ночи на разболтанных алкоголем суставах пыталась пересечь Светлую улицу и не упасть при этом. Человек двигался с типичной для пьяных сверхаккуратностью. Продвижение вперёд, нарастание инерции, отсутствие контроля над ней— и он прибывал туда, куда его приносило, а не куда ему было нужно, в последний момент уходя с курса преувеличенно-смешной походкой.

Для русского всё это ничего не значило, и он не видел тут ничего смешного. Он подметил расстояния, углы и дорожное покрытие— всё, что нужно для того, чтобы пересчитать ускорение в скорость при ударе. Затем всунул два скрученных провода в вырванную личинку замка зажигания, пробудив к жизни автомобиль. Он не претендовал на шоу и не собирался производить впечатление, так что не стал газовать до рёва двигателя, позволяя лошадям под капотом реветь, а выхлопным трубам— бушевать ядовитым паром. Он тронулся с первой передачи, проехал по пустой улице и подождал немного, поскольку ему нужны были минимум три секунды на ускорение до пятидесяти миль в час, что давало убийственный удар.

На другой стороне был всё тот же Балтимор. В начале Чёрчилл, у церкви с одной стороны и типичного балтиморского дома, построенного в 1840х годах, с другой стороны— Эптон снова нацелил себя и пошёл через перекрёсток. Чёрчилл обозначалась в городских записях как улица, однако много лет застраивалась как переулок, небольшими кирпичными домиками, предназначавшимися для проживания слуг или расположения административных служб более крупных домов, выходивших на важные, широкие улицы. Порядка ста лет этот переулок был местом обитания свиней и вместилищем лошадиного дерьма, перемешанного с потом негров и иммигрантов, где жили слуги, незримо обеспечивающие пышное процветание людей в больших домах. Затем всё это стало трущобами, но так и не пришло в состояние для сноса, так как строения были очень красивыми. Теперь сюда пришло обустройство в виде музейного вида влажно сверкавшей брусчатки, уличных фонарей, изображавших собою газовый свет, множества садов, разрисованных стен и все маленькие здания были перестроены, став пристанищем стильной городской молодёжи. Эптон, этот Эптон даже начал развлекать себя, представляя, какие сексуальные извращения происходят в домах по обе стороны Черчилл. Затем он услышал рёв двигателя.