Воля народа [litres] - Шарль Левински
– Может быть, присядем?
Вежливо. Хорошо воспитанная дочь из хорошей семьи.
Она взяла себе стул из ряда у стены и поставила его посреди комнаты так, что Вайлеману ничего больше не оставалось, как сесть напротив неё, почти соприкасаясь коленями, помещение было тесное.
При допросах, наверное, так и сидят, с той лишь разницей, что допрашиваемый в наручниках.
На Элизе был брючный костюм, такой «меркель», как эту одежду называли по имени прежней канцлерши Германии. Она выглядела в нём очень молодо – как тинейджер, переодетый во взрослого.
– Мне очень жаль, что тебе пришлось так долго ждать, – сказала она. – Должно быть, у тебя накопилось много вопросов.
– На которые ты мне не ответишь.
– Но всё же попробуй.
«Кому всё досконально известно об убийстве Моросани?» Такой вопрос он мог бы задать. Или: «Вы уже определились с тем, как устранить меня?» Но Вайлеман спросил совсем о другом:
– Кто ты, собственно говоря, чёрт бы тебя побрал?
– Меня зовут Элизабет Барандун, но ты и так уже выяснил это. Я секретарша у твоего сына.
– А в свободное время секс-терапевт.
Элиза – ему никогда не привыкнуть называть её Элизабет – рассмеялась. Это был симпатичный смех, в который Вайлеман в других обстоятельствах мог бы влюбиться.
– Специализирующийся на пожилых клиентах.
– Извини, что мне пришлось говорить тебе такую чушь, – сказала она. – Но Маркус считал, что я должна придумать что-то такое, о чём тебе было бы стыдно расспрашивать.
– Мне не было стыдно! – Вайлеман сказал это более пылко, чем было необходимо, потому что на самом деле ему было мучительно стыдно.
– Но ты не расспрашивал.
– Ты сказала, что твоя квартира специально обставлена так старомодно, чтобы твои клиенты чувствовали себя как дома.
– Моя квартира обставлена так старомодно, потому что я унаследовала её от матери. У меня просто пока руки не дошли обзавестись другой мебелью.
– И ты знаешь, как пахнут пачули.
Она снова засмеялась:
– Да, я сказала, что знаю. Но поскольку мы оба не имели об этом представления, это прозвучало убедительно.
Она принимала всё это так легко, как будто речь шла об игре, в которую они вместе играли.
И в которой она выиграла.
– Дерендингер не был твоим клиентом.
Элиза – да, тысяча чертей, для него она была Элиза – отрицательно покачала головой. Её рыжие волосы, заметил он, были превосходно причёсаны и всё же выглядели совершенно естественно. Только очень хорошие парикмахеры, как он однажды читал, умеют сделать причёску, чтоб она казалась естественным состоянием волос.
– Нет, – сказала она, – я не знала Феликса Дерендингера.
– Но…
– Я никогда его не встречала.
– Ты знала о нём всё!
Элиза посмотрела на него как добрая учительница, которая не хочет позорить тупого ученика перед всем классом.
– Я же работаю в Управлении правопорядка, – сказала она.
Где стоит лишь скомандовать: «Выяснение личности» – и компьютер выдаст всё, что нужно. И тем не менее…
– В его ночном столике я нашёл твою фотографию!
– Для того она там и лежала. Это делало историю более убедительной.
– А однажды ты даже заплакала, вспомнив о нём.
– Ах, слёзы, – сказала Элиза. – Это чтобы ты сразу поверил.
Каша в башке. Вайлеман всегда использовал это выражение, но это было всего лишь выражение, оно не описывало реальное положение дел. Но теперь… Репортёр в его голове сообщал о землетрясении силой девять целых, девять десятых балла по шкале Рихтера, это не оставляет камня на камне.
– Чему?
– Про меня и Дерендингера. Не могла же я тебе сказать, что пришла на его панихиду только потому, что это был хороший повод заговорить с тобой.
Сильный повторный толчок.
– Фотографию, значит, подложили намеренно…
Элиза кивнула.
– Там всё было подготовлено для тебя. Устранено всё, что не должно было попасть тебе на глаза. Вот только книгу с эндшпилями они проглядели. Сочли её безобидной.
– Они?
– Люди, которые прибирали квартиру Дерендингера.
– И что это были за люди?
– Сотрудники Управления правопорядка. Но Маркус сможет тебе рассказать обо всём лучше, чем я.
Дружелюбно и услужливо. Как если бы она сидела за окошечком справочного бюро универмага. Мужская одежда на втором этаже, товары для дома на третьем, падение со стены Линденхофа на четвёртом.
– Ты никогда не встречалась с Дерендингером?
– Никогда.
– Но ты же мне сама сказала, что он говорил обо мне.
– Что ты единственный журналист, у кого не отнимешь журналистское удостоверение за бездарность? Маркус сказал, что этому ты непременно поверишь. «И попроси его рассказать про случай Ханджина», – тоже он подсказал, мол, доставишь ему удовольствие. Кстати: я почитала старые газеты. Действительно впечатляет уже одно то, как ты вышел на верный след.
– Это тебе тоже подсказал Маркус? Мол, говори ему комплименты, мой отец достаточно глуп, чтобы быть падким на них?
– Не надо думать о сыне так плохо, – сказала Элиза со всей серьёзностью, как будто это уже не относилось к её весёлой игре. – Он очень много сделал для тебя.
– Маркус??? – Ни у одного наборщика в мире не нашлось бы в кассе столько вопросительных знаков, сколько Вайлеман поставил их после имени сына.
– Мне приходится только сожалеть о том, что вы оба так плохо переносите друг друга. Он просил за него извиниться. Он придёт сюда, как только сможет. Но наверху ещё идёт голосование, он не может отлучиться.
– Арестованному спешить некуда. – Вайлеман не хотел проявлять сарказм, но когда его настроение падало до тёмно-чёрной отметки, такие нотки слетали с языка сами собой.
– Ты не арестован, – сказала Элиза. – Дверь открыта.
– Потому что за ней стоит человек, который меня сторожит.
– Только ради твоей охраны. – Ага, значит, я не под арестом, а под охраной. Превентивное заключение. Знаешь, откуда взялось это определение?
– Да, – сказала Элиза, и теперь это звучало уже немного раздражённо. – Я знаю это очень хорошо. Пару семестров я изучала историю. Но здесь совсем другое. Ты действительно в опасности.
– Со стороны кого исходит эта опасность?
– Маркус тебе это объяснит.
– В опасности, потому что я встречался с Дерендингером?
Она кивнула.
– И потому, что ты ездил к Лойхли.
– Вы же сами меня туда послали! Ты мне объяснила про фотомонтаж, а Маркус дал мне адрес.
– Мы тогда подумали: поможем ему в тех вещах, которые он рано или поздно узнает и без
