Михель Гавен - «Роза» Исфахана
— Ну полноте вам, Сухраб, — смутилась она. — Я просто выполняю свой долг врача.
— О нет, Аматула, к доброте нельзя принудить никакими приказами и медицинскими клятвами! — воскликнул доктор. — Смелость и самопожертвование невозможно воспитать в человеке, если они не были заложены в нем самой природой. У вас были благородные предки, Аматула!
«В этом вы правы, Сухраб, — мысленно согласилась Джин с коллегой. — И даже куда более благородные и достойные, чем я. Так что мне еще многому предстоит у них научиться».
— К нам кто-то приехал, ханум! — крикнула с порога Марьям, распахнув дверь. — Кажется, тот самый полковник!
— Я не понимаю, что ему здесь надо? — проворчал за спиной Марьям доктор Маньер. — Чего ради он сюда зачастил? Может, желает пройти обследование на европейском уровне? Так сразу бы так и сказал.
— Боюсь, что цель визита полковника далека от медицинского обследования, — задумчиво проговорила Джин.
Нассири подошел к окну, отдернул занавеску, доложил:
— Аль-Балами и его люди.
— Вы с ними знакомы, Сухраб? — спросила Джин и посмотрела на часы: без двадцати двенадцать. Явились на двадцать минут раньше, чем предполагал Лахути.
— Только с полковником, — признался Нассири, — Шахриар нас однажды познакомил. Не скажу, что мы были с аль-Балами друзьями: напротив, мне он всегда был отчего-то неприятен. А моя Парванэ и вовсе на дух не переносила ни его самого, ни двух его жен. У нее просто в уме не укладывается, как можно жить с мужчиной, зная, что он на таких же законных основаниях живет еще и с другой женщиной. Причем не где-нибудь на соседней улице, а в их же общем доме. Признаться, у моей Парванэ старые, дореволюционные представления о браке. Равно как и о жизни вообще. Впрочем, у меня тоже. Поэтому в свой дом мы аль-Балами никогда не приглашали.
Джин тоже подошла к окну, посмотрела вниз. Увидела легковую машину и мини-вэн. Полковник аль-Балами стоял около легковушки и о чем-то разговаривал с лейтенантом исламской стражи, оставшимся старшим за Шахриара.
— Франсуа, Сухраб, — обратилась она к коллегам, — прошу вас пойти к больным и заняться самыми неотложными делами. Если полковник аль-Балами нанесет вам визит и спросит вас о Шахриаре, скажите ему то, что знаете: что сегодня в девять часов утра капитан Лахути уехал в Тегеран. Марьям, ты можешь даже повторить слова капитана, которые он сказал тебе перед отъездом. — Джин взглянула на девушку, и та понимающе кивнула. — Вас, Франсуа, я думаю, полковник вообще ни о чем не будет спрашивать, поскольку вы не говорите на фарси, а сам он — ни на одном другом языке кроме родного. Так что зовите Кристофа и Жерома и начинайте готовить к операции Симин Туркини. А вот вас, дорогой Сухраб, полковник допросит всенепременно. Я надеюсь, вы помните всё, о чем мы с вами договорились? — Доктор ответил солидным молчаливым кивком. — Кстати, хочу вас всех предупредить: поскольку на территории миссии вы пользуетесь полной неприкосновенностью, то на время беседы с представителями местной власти имеете право пригласить юриста миссии. Для соблюдения юридических формальностей, так сказать. Во избежание возможных недоразумений советую вам именно так и поступить. Неизвестно, что предпримет аль-Балами, если кто-то из вас останется с ним наедине. Отказать ему в праве разговора с нами мы не можем, но осторожность не помешает. Вы меня понимаете?
— Да, конечно, ханум, — ответил за всех Нассири. — Лично я обязательно приглашу на время беседы с полковником вашего юриста.
— Что ж, тогда разойдитесь пока по рабочим местам, — распорядилась Джин и снова выглянула в окно. Козырнув полковнику, лейтенант побежал к зданию, где располагались казармы охраны, а аль-Балами, одернув мундир, двинулся к входным дверям миссии. — Кажется, аль-Балами направляется сюда. Что ж, я поговорю с ним сама.
— Но, мадам, — предложил Маньер осторожно, — может быть, вы позволите мне поприсутствовать рядом? В качестве свидетеля, так сказать…
— Благодарю за поддержку, Франсуа, но не стоит, — отказалась Джин. — Полковнику прекрасно известно, о чем он может себе позволить беседовать со мной, а о чем — нет. В конце концов я ведь не гражданка Ирана, собирающаяся покинуть страну, а официальный представитель очень солидной и уважаемой в мире гуманитарной организации. Так что не волнуйтесь за меня, Франсуа: аль-Балами не позволит себе в моем присутствии ничего такого, что выходило бы за рамки общепринятых правил и приличий. Тогда как в присутствии постороннего лица разговор может не получиться. Поэтому возьмите с собой Марьям, Франсуа, и отправляйтесь с ней к Симин Туркини. — Она подошла к Марьям, ласково погладила по руке. — Всё обойдется, Марьям, не вешай носа.
— Ладно, мадемуазель, прошу следовать за мной, — тронул доктор Маньер готовую вот-вот расплакаться девушку за рукав. — Думаю, тут и без нас разберутся. Сухраб, вы с нами?
— Да, да, конечно, — взволнованно поправив очки, Нассири поспешил за французским доктором и Марьям. На пороге не выдержал — остановился. — Я вас очень прошу, Аматула, будьте с полковником осторожны, — попросил проникновенно, почти отечески. — Я знаю эту породу людей: они способны на любую пакость, на любой бесчестный поступок. Не доверяйтесь ему, ханум. Будьте начеку!
— Я знаю, Сухраб, с кем имею дело, — улыбнулась в ответ Джин. — Да и полковник знает, что я крепкий орешек и что у меня надежная защита, которую в сложившихся обстоятельствах ему лучше не испытывать на прочность. Так что, я думаю, он будет предельно вежлив со мной.
— Я буду молить Аллаха, чтобы всё закончилось благополучно. Для всех. — Нассири многозначительно посмотрел на Джин, и она поняла, что он имеет в виду и Шахриара.
— Надеюсь, что Аллах услышит ваши молитвы, Сухраб.
* * *— Ага, Нассири, вот вы-то как раз мне и нужны! — раздался в коридоре грубоватый окрик полковника. — Кстати, почему, интересно, у вас сегодня не раздают противорадиационные фартуки? Радиация закончилась, а?!
— Господин полковник, будьте любезны оставить пока доктора Нассири в покое, — поспешила вмешаться Джин, увидев на лице Нассири растерянность, вызванную внезапностью появления аль-Балами. — Согласно международному закону о защите личности, господин Нассири имеет право объясняться с представителями властей страны, от которой потерпел политические притеснения, в присутствии адвоката. И наш адвокат, месье Буа-Канн, сейчас подойдет. Пожалуйста, Франсуа, пригласите его сюда, — попросила она французского доктора, в замешательстве застывшего от наглости полковника в коридоре. — И приготовьте вместе с ним помещение, где господин полковник мог бы побеседовать с доктором Нассири так, чтобы ничьи права не были при этом нарушены либо ущемлены.
— Хорошо, мадам, сейчас позову, — несколько севшим голосом ответил Франсуа. И прошипел вполголоса доктору Нассири: — Идемте уже скорее, Сухраб! Не мозольте ему глаза!
Джин же тем временем сухо осведомилась у незваного гостя:
— Не могу ли пока удовлетворить ваше любопытство я, полковник? Что вас привело к нам на этот раз? Пожалуйста, входите, — жестом пригласила она его в свой кабинет. — Не волнуйтесь, помещение уже обеззаражено, — наградила его Джин ехидной улыбкой, заметив, что тот слишком уж нерешительно переступает через порог. — Дело в том, господин полковник, что полоний… — на этом слове аль-Балами вздрогнул и втянул голову в плечи, — распространяется в окружающей среде с поистине молниеносной скоростью и цепляется ко всему, даже к частичкам пыли. Но незначительные количества его легко удаляются даже с помощью обычной влажной уборки. Моя же болезнь тоже уже практически побеждена, так что и меня вам бояться не следует. Присаживайтесь, — она указала ему на кожаный диван. — Я слушаю вас.
— Благодарю, ханум.
Аль-Балами тяжело, с сопением, опустился на диван. Поерзал, устраивая свое тучное тело поудобнее. Джин заметила, что выглядит он гораздо хуже, чем в предыдущую их встречу: лицо опухло, глаза, и без того малюсенькие, превратились в узкие щелочки, украшенные снизу массивными синеватыми мешками. Судя по всему, переживания минувшей ночи не прошли для полковника даром: явно трясется и за свою карьеру, и за будущее благополучие.
— Известно ли вам, ханум, — приступил к «допросу» аль-Балами, предварительно промокнув платком покрывшийся испариной лоб, — где сейчас находится капитан Лахути?
— А почему это должно быть известно мне? — ответила Джин встречным вопросом, недоуменно пожав плечами и присев в кресло напротив. — Разве капитан Лахути — мой подчиненный, чтобы докладывать мне о своих планах? Впрочем, со слов нашей медсестры Марьям — она встретила его сегодня утром, — мне известно, что капитан уехал в Тегеран. А уж зачем он туда отправился — это, я полагаю, вам, господин полковник, известно лучше, чем мне.
