Роберт Ладлэм - Наследие Скарлатти
– Итак, господа, к делу. Я хотел бы покинуть Монбелье сегодня же ночью. – Рейнгардт сунул руку в карман пиджака и достал оттуда сложенный вдвое лист почтовой бумаги. – Ваша партия, конечно, добилась вполне определенных успехов в рейхстаге. С учетом мюнхенского фиаско можно даже сказать – весьма значительных успехов…
Гесс с энтузиазмом воскликнул:
– Это только начало! Германия очистится от позора бесславного поражения и поднимет голову! Мы будем хозяевами Европы!
Рейнгардт внимательно наблюдал за Гессом. Затем спокойно произнес:
– Нам было бы достаточно стать хозяевами хотя бы самой Германии. Быть способными защитить свою страну – это все, чего мы хотим.
– Это лишь минимум того, что мы можем гарантировать, генерал. – Скарлетт старался говорить спокойно и сдержанно.
– Этим минимумом гарантий мы и желали бы заручиться. Мы не сторонники тех крайностей, которые проповедует Адольф Гитлер.
При упоминании имени Гитлера тщедушный Геббельс всем корпусом подался вперед: его раздражал сам факт устранения от участия в беседе.
– Что такое с Гитлером? Что вы о нем говорите? – спросил он по-немецки. – Гитлер – это путеводная звезда! Гитлер – надежда Германии!
– Для вас, может быть, – по-немецки же возразил Рейнгардт.
Алстер Скарлетт взглянул на Геббельса и заметил в его глазах ненависть. Да, подумал он, когда-нибудь Рейнгардт поплатится за эти слова. Между тем, разворачивая лист бумаги, генерал продолжал:
– Времена, переживаемые нашей нацией, требуют необычных союзников… Я беседовал с фон Шнитцлером и Киндорфом. Крупп не намерен вступать в переговоры, как, вероятно, вы уже знаете… Германская промышленность не в лучшем состоянии, чем армия: и та и другая – заложницы Союзной контрольной комиссии. Версальский договор устанавливает массу ограничений. Мы живем как на качелях, никакой стабильности. И нам не на кого рассчитывать, кроме себя. У нас у всех как кость в горле Версальский договор.
– Это лишь одно из препятствий. Есть и другие, – самодовольно заметил Скарлетт.
– Я приехал в Монбелье ради одной-единственной цели! Для возрождения германской промышленности и для экспорта ее продукции должны быть созданы определенные условия. Равно как и для возрождения армии. Ограничение численности войск до ста тысяч человек при необходимости охраны границы общей протяженностью более чем в тысячу шестьсот миль! Да это просто смехотворно… Нам сначала обещают, обещают, а потом следуют угрозы. Никакого понимания. Никаких материальных средств для необходимого роста.
– Нас предали! Нас предали самым бесстыдным образом в девятьсот восемнадцатом, и это предательство продолжается! И в самой Германии предателей по-прежнему полно! – воскликнул Гесс. Больше всего на свете он желал оказаться в числе друзей Рейнгардта. Рейнгардт почувствовал это и восторга не испытал.
– Да. Людендорф все еще придерживается этой теории. Мез-Аргонн… по-видимому, с этим трудно смириться.
Алстер Скарлетт расплылся в улыбке:
– Как и некоторым из нас, генерал Рейнгардт.
Генерал взглянул на него:
– Я не стану обсуждать это с вами.
– Но однажды вам придется это сделать. Именно поэтому я здесь. Отчасти.
– Повторяю, герр Крюгер: у вас свои резоны, у меня – свои. Ваши меня не интересуют. Но вам с моими придется считаться.
Рейнгардт взглянул на Гесса, а потом – через стол – на притаившегося у стены Геббельса.
– Буду откровенен, господа, хотя никакого секрета для вас, вероятно, и не открою… На территории большевиков вдоль польской границы находятся сейчас тысячи оказавшихся там офицеров. На них нет спроса в своей собственной стране. Они обучают русских полевых командиров! Они внедряют дисциплину в крестьянской Красной армии… Почему? Иные – чтобы просто прокормиться. Другие оправдываются тем, что русские заводы поставляют нам артиллерийские орудия и некоторые виды вооружения, запрещенные Союзной комиссией… Мне не по душе такое положение дел, господа. Я не доверяю русским… Веймарская республика пала. Эберт оказался несостоятельным. Гинденбург и того хуже. Нам необходимы новые политики, способные добиться отмены Версальского договора. Мы должны преобразовать страну изнутри.
Рудольф Гесс решительно положил руки на стол ладонями вниз.
– От имени Адольфа Гитлера и нашего собственного мы, присутствующие здесь, заверяем, что во главу угла своей политической платформы Национал-социалистическая рабочая партия Германии ставит безусловную отмену Версальского договора и его ограничений!
– Я учту это. Мне важно знать, способны ли вы реально объединить различные политические группы рейхстага. Я не стану отрицать, что вы имеете влияние. Куда большее влияние, чем другие… Но нас и наших соратников в деловом мире интересует ваша стабильность. Способны ли вы выстоять? Мы не можем делать ставку на политическую комету, которая сгорит без следа.
Алстер Скарлетт поднялся и с высоты своего роста посмотрел на пожилого немецкого генерала:
– А как вы отнесетесь к тому, что мы располагаем такими финансовыми возможностями, о которых даже и помышлять не смеет ни одна политическая организация в Европе? А может, и во всем западном полушарии.
– Я бы сказал, что вы преувеличиваете.
– А если я сообщу, что мы обладаем достаточно обширной территорией, где можно обучать тысячи и тысячи отборных войск вне бдительного ока версальских инспекционных групп?
– Вам придется привести соответствующие доказательства.
– Я могу сделать это без промедления.
Рейнгардт также встал и, неотрывно глядя на Генриха Крюгера, произнес:
– Если вы говорите правду… вам обеспечена поддержка высшего генералитета германской армии.
Глава 36
Джанет Саксон Скарлетт, еще не вполне проснувшись, потянулась к Кэнфилду, но его не оказалось рядом. С трудом открыв глаза, она окинула взглядом комнату. Джанет подташнивало, голова раскалывалась от боли, веки словно налились свинцом – все признаки тяжелого похмелья.
Мэтью Кэнфилд сидел за письменным столом и, подперев рукой подбородок, изучал лежавшие перед ним бумаги.
Джанет устроилась на постели так, чтобы удобнее было наблюдать за ним.
Да, он явно необычный человек, подумала она, хотя, с другой стороны, ничем вроде бы и не выдающийся. Интересно, и что такого она в нем нашла? Он не похож на мужчин ее круга. Те энергичны, изысканны, выхолены и обеспокоены исключительно самими собой. Мэтью Кэнфилд выбивался из этого привычного для нее ряда. Он не просто полон энергии – он постоянно готов к действию, присущая же ему уверенность была дарована не богатством, а давно приобретенным умением просчитывать все свои шаги и действия до мелочей.
Те, другие, были и внешне куда более привлекательны – он скорее относился к категории мужчин «с приятной, но простоватой наружностью». Именно это ее забавляло: и внешне, и в своих поступках он выглядел человеком абсолютно независимым, но наедине с ней менялся, становился мягким, нежным и даже слабым… Но был ли он действительно слабым? Сейчас он был чем-то озабочен. Она подозревала, что Элизабет Скарлатти давала ему деньги, и немалые. А он явно не привык к большим деньгам – она поняла это еще в те две недели, которые они провели в Нью-Йорке. Ему явно было велено не скупиться – главное, установить с ней отношения, и они ужасно потешались над тем, что и впрямь правительственные деньги шли по назначению – позволили им лучше узнать друг друга. Да за такое она и сама с радостью заплатила бы – ведь ей уже приходилось платить. Но никто в жизни не был еще для нее дороже Мэтью Кэнфилда, естественно, «дороже» – не в смысле денег. Да, он не принадлежал к ее кругу. Он предпочел бы мир иной, попроще, менее аристократичный, космополитичный – это она понимала. Но она, Джанет Саксон Скарлетт, сделает все, чтобы удержать его, она приспособится к его взглядам и вкусам.
Когда все это кончится – если это когда-либо кончится, – они изыщут возможность быть вместе. Должен же быть какой-то выход! Она любит его, тревожится за него. Как же замечательно, – подумала Джанет Саксон Скарлетт.
Накануне, вернувшись в гостиницу в сопровождении сотрудника Дерека, Фергюсона, она застала Кэнфилда в гостиной Элизабет. Казалось, он был в ярости, лицо у него осунулось, постарело, и она не знала почему. Он извинился за свое настроение, а потом без всяких объяснений, чуть ли не силком, увел ее из гостиницы.
Они поужинали в маленьком ресторанчике в Сохо. Оба изрядно выпили – его страх передался ей. Но он так и не сказал, что тревожило его.
Они вернулись в его номер, прихватив с собой бутылку виски. Они занимались любовью, но Джанет чувствовала, что он чего-то боится и изо всех сил старается скрыть свой страх.
