Евгений Коршунов - Операция «Хамелеон»
«Да, — подумал Роджерс. — Что все-таки значит хорошенько поработать с прессой! Правда, кампанию ведут в основном правые, но...»
Он продолжал просматривать желтоватые, пахнущие типографской краской бумажные простыни.
«Дейли телеграф», славящаяся своим антисоветизмом, требовала немедленно закрыть советское посольство и выкинуть всех русских из страны.
«Мы всегда были против установления дипломатических отношений с Россией!» — с гордостью заявлял в передовой статье ее редактор.
«Дейли таймс», собственность английского газетного короля, старалась выдержать спокойный тон. Ссылаясь на недостаток объективной информации и на законные опасения граждан — не готовили ли красные в стране переворот, первой стадией которого должна была стать забастовка, — газета требовала от министра внутренних дел провести расследование.
Полковник Роджерс довольно улыбался. Лондонские газеты еще не пришли, но в шифровке из центра говорилось, что и газеты, и Би-Би-Си уже широко подхватили сообщение из Гвиании и теперь развертывают мощную кампанию против проникновения Советов в молодые африканские государства.
Телефон на столе зазвонил.
— Алло!
Роджерс спокойно выслушал сообщение, что посольство СССР уже передало правительству Гвиании ноту протеста и потребовало предоставить возможность немедленно установить контакт с Николаевым. Министерство иностранных дел Гвиании обратилось в министерство внутренних дел за разъяснениями.
— Что ж, этого следовало ожидать, — усмехнулся полковник. — Во всяком случае, с ответом мы спешить не будем.
Он довольно пригладил свои волосы. Все шло по плану. Операция «Хамелеон» благополучно завершалась.
Полковник знал, что по всему городу уже идут аресты и обыски. Хватали функционеров левых профсоюзов, обыскивали их квартиры, конфисковывали бумаги.
Агенты полиции, засланные в ряды профсоюзов, придерживающихся нейтралитета, распускали слухи о «красном заговоре», о готовящемся государственном перевороте.
И все же до того, как полиция опечатала типографию профсоюзов Бора, «красные» успели выпустить и распространить часть тиража своей газеты «Единство». Собственно, это была даже не газета — вышла лишь листовка с подзаголовком «Провокация!». Здесь была напечатана лишь одна статья, и была она написана самим Бора.
Листовку принесли Роджерсу с некоторым опозданием, словно боялись испортить ему настроение. Что ж, основания для этого имелись.
Роджерс внимательно прочел ее один раз, другой. Да, он не отказал бы автору в таланте. Статья была коротка и логична. А главное, она с удивительной точностью раскрывала направление операции «Хамелеон»!
Бора утверждал, что английская разведка решила нанести удар по прогрессивным силам страны и столкнуть Гвианию с пути нейтралитета и неприсоединения. Для этой цели она решила использовать пребывание в стране молодого советского ученого и обвинить его в участии в подготовке всеобщей забастовки. Таким образом, изыскивался повод к развертыванию антисоветской истерии и давлению на правительство, чтобы заставить его переориентироваться на Запад. Одновременно начиналось широкое наступление реакционных, прозападных сил на левые элементы.
Бора предупреждал, что Конгресс профсоюзов Гвиании с самого начала бдительно следил за подготовкой и ходом операции «Хамелеон» и готов представить правительству и общественности все данные по этому вопросу.
Роджерс нахмурился.
Они знали, оказывается, даже кодовое название операции — «Хамелеон»! Так вот почему Николаев задержался в аэропорту с проколотым колесом. А «счастливое спасение» Николаева от разбойников около Огомошо? А потом и в Каруне? Значит, все эти американские штучки сорвались из-за того, что левые охраняли этого русского?
Да, это был уже новый, непредусмотренный фактор в ходе операции. Роджерс вздохнул. На мгновение ему стало не по себе, но он сейчас же взял себя в руки. Отступать теперь уже было поздно.
Опять зазвенел телефон.
На этот раз звонил из Каруны Прайс. Это был его второй звонок. Впервые он звонил вчера ночью — после того, как отвез Николаева в загородную тюрьму.
— Как дела? — спросил его Роджерс.
— Не нравится мне вся эта ваша выдумка! — мрачным голосом сообщил Прайс. Он был явно недоволен, что центр приказал ему выполнять все указания Роджерса, и не думал скрывать этого.
— Он в тюрьме?
— В комнате для приезжих, — ехидно ответил Прайс.
— Но у вас же были точные инструкции — обращаться, как с обычным преступником!
Роджерс с трудом сдерживал раздражение.
— Бросьте, полковник! — холодно возразил Прайс. — Вот когда я отсюда уберусь ко всем чертям, пусть тогда белых арестовывают и эти черномазые. Пусть белые сидят с ними в одних камерах и едят ту же самую бурду. Но вы-то меня знаете, Роджерс, я из семьи строителей империи. И при мне ни один белый не будет поставлен на одну доску с черными.
Он помолчал и добавил:
— Надеюсь, я не доживу до этого!
«Старый осел! Болван!» — обругал его про себя полковник.
— Прайс! Алло, Прайс! — сдерживаясь уже изо всех сил, сказал он в трубку.
— Слушаю, — сухо отозвались на том конце провода.
— Нашли ли при нем какие-либо бумаги, письма?
— Письмо от Стива Коладе. Бред какого-то старика.
— Отлично! А еще что-нибудь?
— Паспорт. Рекомендательное письмо профессора Нортона с просьбой оказывать содействие.
— И все?
— Он потребовал немедленно связать его с посольством.
Роджерсу послышалось в голосе Прайса злорадство.
«Хорошо, что этот старый идиот не знает всей схемы операции! Вот бы наломал он нам дров!» — подумал полковник.
— Подождем, — спокойно сказал он в трубку. — А что мисс Карлисл?
— Вчера осматривала город. Рынок, мечеть и все такое. На завтра заказала билет на самолет в Лондон.
— А предсмертное письмо доктора Смита? Где оно?
На том конце провода послышалось невнятное ворчание.
— Слушайте, Прайс! — не сдержался полковник. — Мне наплевать на ваши эмоции. Но письмо это нужно и нам и американцам!
— У художницы его нет! — твердо сказала трубка.
— Я знаю. Она передала его русскому, чтобы сделать фотокопии! Но у русского вы ничего не нашли. Вы должны достать его во что бы то ни стало. Вы слышите меня. Прайс?
— Слышу. И прекрасно понимаю.
Прайс помолчал.
— Сегодня американцы дважды чуть было не угробили вашего русского. И все из-за этого письма. Они до смерти боятся, что вся эта история с плато Грос попадет в газеты. Вы только представьте — мы начинаем возню с русским, а в это время выясняется, что американцы испытывают на гвианийцах бактериологическое оружие. Причем в таких масштабах, что даже один американец не выдерживает и кончает жизнь самоубийством!
В голосе Прайса было злорадство:
— Слухи об этом уже ходят по всей Каруне. По нашим данным, красные хотят распространить это письмо в листовках.
Роджерс стиснул телефонную трубку: именно этого-то он и опасался!
Прайс вздохнул и сказал примирительно:
— Извините, полковник. Американцы, как всегда, нагадили нам и здесь. Но об этом мы с вами еще найдем время поговорить. Когда окажемся без работы!
Прайс хохотнул, довольный собственным остроумием.
— Кстати, «Хамелеон» вылетает к вам частным самолетом Д-127.
Трубка легла на аппарат. Полковник задумался.
Где же письмо и фотокопии? Ведь русский ни с кем не встречался с того момента, как вошел в номер.
Нда... дела! Теперь будет неприятный разговор с Девоном. Начнет обвинять в невыполнении условий. Впрочем, американцы сами нарушили эти условия — ведь договорились же, что они не будут соваться к русскому. Идиоты!
Опять внутренний телефон...
— К вам пришел профессор Нортон, сэр.
Профессор Нортон пользовался большим авторитетом и уважением не только в университете. Даже сэр Хью предпочитал с ним не ссориться. «Это только начало! — подумал Роджерс. — Хлопотливые наступают деньки!»
— Пусть идет, — вздохнул полковник.
Профессор взобрался на третий этаж гораздо быстрее, чем на это рассчитывал Роджерс.
Он без стука вломился в дверь, задыхаясь и вытирая толстой ладонью ручьи пота, текущие со лба.
Роджерс встал ему навстречу:
— Дорогой профессор! Вы у нас такой редкий гость. Чем могу служить?
— Уф! — шумно выдохнул профессор, не замечая протянутой ему руки, и тяжело плюхнулся в кресло, поближе к кондишену.
«Ладно, — отметил про себя Роджерс. — Так даже лучше».
Он вернулся к столу и сел на свое вертящееся, обитое пластиком кресло.
— Итак, чем могу быть полезен, профессор? — повторил он опять — уже официальным тоном.
Профессор уставился на собеседника свирепым взглядом:
