Воля народа [litres] - Шарль Левински
– Вы недослышите? – его соседка по сиденью прокричала вопрос ему прямо в ухо. – Я уже дважды вас спросила, а вы всё не отвечаете.
– Простите. Я задумался.
Женщина понимающе кивнула:
– Совсем как мой второй муж. Он тоже никогда не хотел признаться, что у него перестали действовать уши. А потом всё пошло очень быстро. Опухоль мозга. Она давила ему на слуховой нерв. Вы ещё не пробовали обследоваться?
– С моими ушами всё…
Женщина не дала ему договорить, видимо, слушать не входило в число её привычек.
– У него тоже всё начиналось так же. Спросишь его о чём-нибудь, он не слышит.
– Мне очень жаль, я действительно… О чём вы меня спросили?
– Как вы относитесь к смертной казни. Я-то нахожу, что хорошо было бы снова её ввести. Тюрьмы обходятся нам слишком дорого. А если отпускать людей, они будут делать то же самое, опять и опять. Это же пустое дело. Если ботинок прохудился, его же не носят в ремонт вечно, когда-то это уже не окупается, и его лучше выбросить. Если вы меня спросите: все беды начались с тех пор, как запретили бить детей. Чему не научился Гансик, тому Ганс уже не научится, а затрещина ещё никому не повредила.
– У вас есть дети?
– Да при чём здесь это? – обиженно спросила женщина и после этого действительно молчала пару километров.
Их автобус был единственным на обширной парковочной площадке, что мужчина с кулинарными интересами нашёл весьма отрадным. Потому что однажды было так – он говорил об этом как об античной трагедии, – что в Бургкеллере оказались съедены все жареные цыплята, когда наконец прибыл их автобус, и подобное разочарование он не хотел бы пережить ещё раз.
Отказаться от осмотра крепости нельзя, это привлекло бы внимание, понимал Вайлеман, и в нём – хочешь не хочешь – придётся поучаствовать. Его тазобедренный сустав в качестве отговорки тут не годился; экскурсионная группа была составлена так, что, пожалуй, этот недуг был у каждого второго. К счастью, обзор длился не так долго, как он боялся, настоящей экскурсии с сопровождением не было, они просто брели по не слишком многочисленным помещениям, при этом группа – стадность, думал Вайлеман, или просто швейцарская боязнь беспорядка – всё время держалась вместе. Смотреть там было особо нечего, пустующую крепость несколько лет назад меблировали кое-каким реквизитом, чтобы снять хоть какие-нибудь сливки с нового патриотического бума туризма. Старую мебель такого качества можно было найти и в магазине подержанных товаров Брокенхаус в переулке Нойгассе, а рыцарские доспехи в оружейном зале, около которых можно было делать селфи, были слишком велики, чтобы принять их за настоящие; видимо, не хотели показать былых богатырей такими малорослыми, какими они были на самом деле. Широко разрекламированная в проспекте картинная галерея состояла сплошь из копий картин с отечественными ассоциациями: гористый ландшафт Сегантини, ходлеровский народный трибун и, разумеется, неотвратимая школьная учительница Альберта Анкера с гурьбой её радостных учеников. Правда, копии были отменные, в этой новой трёхмерной технике, которая в точности передавала каждый мазок кисти и каждый густовато нанесённый слой краски.
Окрылённая перспективой фирменного блюда Бургкеллера, экскурсионная группа нигде надолго не задерживалась. Самую интересную часть выставки – пыточное подземелье – можно было посетить только в сопровождении экскурсовода, что было предусмотрено как кульминация программы лишь на вторую половину дня.
Когда они покидали выставку, из своего автобуса как раз высаживалась ещё одна группа туристов, после чего все автоматически ускорили шаг; никто не хотел промахнуться мимо последней порции жареного цыплёнка. Вайлеман преувеличенно хромал – в надежде, что ему будет извинительно идти помедленнее и незаметно ускользнуть, но его соседка из автобуса уже поджидала его у спуска в Бургкеллер, нет, она не поджидала, а подстерегала его, опять была сахарно-любезна и сказала, что можно продолжить за обедом тот разговор, который так мило начался у них в автобусе. Кстати, заметила она, он забыл приколоть значок своего кантона, мужчины иногда бывают так рассеянны, так из какого же он кантона?
Когда Вайлеман изложил ей свою заготовленную отговорку для отказа от обеда – «желудок, вы же понимаете», – женщина кивнула так, будто ничего другого и не ожидала от него, и сказала, что у её первого мужа начиналось так же,