Михель Гавен - «Роза» Исфахана
— Спокойной ночи, — повторила за ней Джин и снова повернулась к компьютеру.
Взгляд упал на термос. Антидот — капризная штука, с ним тянуть нельзя. Его необходимо использовать в первые же десять минут после извлечения из морозильной камеры, поскольку даже в термосе со льдом он начинает портиться и терять свои основные свойства. И если не сделать укол вовремя, график лечения собьется, и болезнь снова перейдет в наступление. А Джин сейчас надо быть в форме, во всеоружии, так сказать, ведь скоро произойдут решающие события. Уже сегодня ночью полковник аль-Балами прибудет в Тегеран и доложит своим начальникам, что глава миссии Аматула Байян не желает не только выдавать больного радиационным нефритом Али Агдаши, его мать и лечащего врача, но и отказываться от начальника охраны. Последнее обстоятельство, безусловно, послужит для них неопровержимым доказательством её с капитаном Лахути любовной связи и, следовательно, его неблагонадежности. Какие меры они решат предпринять, Джин не знает, но встретить их в случае чего с температурой и сильными болями ей совсем не хочется. Нет уж, лучше украсить свое тело еще одним ужасным синяком, зато чувствовать себя при встрече с ними бодро и решительно.
Джин подошла к двери, заперла её на ключ. Затем вернулась к столу, достала из верхнего ящика упаковку одноразовых шприцев, оторвала крайний. Отвинтила крышку термоса: среди кубиков льда лежала пятимиллилитровая ампула с порошком, рядом с ней — пятипроцентный растворитель. Джин взяла ампулу с растворителем, отломила верхушку, набрала жидкость в шприц. Затем, проткнув иглой резиновую крышечку, развела этой жидкостью димеркапрол, полученную смесь снова набрала в шприц. Закатав рукав, медленно ввела себе лекарство. Инъекция димеркапрола была очень болезненной, поэтому от сильной ломоты в мышцах Джин даже зажмурилась и стиснула зубы. Когда боль чуть улеглась, сбросила пустые ампулы и шприц в термос и закрыла его: Марьям утром заберет. Голова слегка кружилась, во рту пересохло, но пить сейчас нельзя — надо выждать определенное время. К горлу подступила легкая тошнота. Ничего, это закономерная реакция организма на лекарство. Скоро пройдет…
Джин перевела взгляд на монитор, подтянула курсор к значку почты, снова открыла отправленную Ахмету фотографию Королевского моста. Включенный в нее секретный текст уже самоуничтожился, так что теперь на фотографию можно было смотреть сколь угодно долго, не опасаясь, что из нее выскочит какой-нибудь компромат. Сам текст Джин запомнила хорошо, поэтому сейчас, глядя на фотографию, мысленно повторила его. И вдруг осознала, что впервые не передала никакого послания Майку. А ведь раньше никогда не забывала о нем. Конечно, Дэвид вряд ли обратит на это внимание: ему хватает забот и без её личных проблем, тем более что ситуация вокруг представительства Красного Креста в Исфахане сложилась достаточно серьезная. И все-таки: намеренно или случайно она не посвятила сегодня Майку ни одной строки? Наверное, всё же намеренно. Да, она подсознательно испугалась почему-то вдруг, что Майк даже издалека почувствует её неискренность. «Так вот ты каков, страх разоблачения?!» — с горечью подумала Джин.
Да, теперь она честно могла признаться себе, что боится встречи с Майком, боится признаться ему в своей неверности. А тут еще последний разговор с Лахути не давал покоя: по сути, он открыто обвинил её в измене мужу. Конечно, она и без него это понимала, просто старательно убеждала себя, что поступает так ради дела, ради выполнения задания… И вдруг оказалось, что это далеко не так. Судьба Шахриара, как вдруг выяснилось, была ей отнюдь небезразлична. Джин не только искренне волновалась за него, но и испытывала к нему чувства, которые, как замужняя женщина, не должна была позволить себе испытывать. Тем не менее сейчас она уже почти кожей осязала тончайшие, но прочные нити, связавшие её с Шахриаром. Однако и с Майком Джин не готова была порвать отношения, их тоже очень многое связывало. Так что же ей делать, как поступить, кого из двух мужчин выбрать? К сожалению, пока она ответов на эти вопросы не знала. «Вот уж не думала, что угожу в любовный треугольник, — грустно усмехнулась Джин. — А может, внутри этого треугольника расположен лабиринт, из которого и вовсе нет выхода?..»
Боль от антидота постепенно улеглась. Лекарство впиталось в кровь, теперь можно и жажду удалить. Джин подошла к небольшому столику у окна, налила из эмалированного, украшенного розовой вязью кувшина в такую же розовую чашку холодный чай, настоянный на мелко нарезанной цедре цитрусовых, отпила несколько глотков. Напиток подействовал освежающе. Отставив чашку, Джин направилась к двери, чтобы отпереть её: работа в миссии до сих пор кипела, и в любой момент к ней мог заглянуть кто-нибудь из коллег. Приблизившись к двери, услышала с обратной стороны шаги. Рука, поворачивающая ключ в замке, дрогнула. Джин узнала Шахриара. Она распахнула перед ним дверь еще до того, как он успел в нее постучать.
— Ты знала, что я приду? — шагнул он в комнату.
— Нет, не знала. — Джин оставила ключ в замке, но проворачивать его не стала: просто прикрыла за Шахриаром дверь. — Наоборот, думала, что не придешь.
— Почему?
— Не придешь, пока не примешь окончательное решение, — объяснила она.
Легкая белая занавеска на окне взметнулась вверх, подхваченная потоком воздуха. Направление ветра поменялось: теперь он приносил с собой не горную свежесть, а приторный и одновременно острый запах, напоминавший аромат хорошо прожаренного на костре мяса. На самом деле это был запах хны. Ветер приносил его с частной фабрики, расположенной на противоположном берегу реки, сразу за Королевским мостом. Источаемый крайне вредным производством запах ощущался всегда, когда ветер дул с северо-запада. А рабочих с этой фабрики привозили в миссию независимо от метеоусловий.
Когда Джин столкнулась с ними впервые, она ужаснулась: люди были совершенно зелеными, в прямом смысле этого слова. Хну на заводе производили старым, столетиями не менявшимся способом: высушенные листья лавсонии измельчали в порошок, и образующаяся в ходе этого процесса зеленая пыль сначала поднималась в воздух, а потом опускалась, оседая на одежде работников, въедаясь им в кожу, забивая их легкие. Практически все они страдали тяжелыми формами астмы. Нередко на фабрике случались и тяжелые увечья, ведь людям, подбрасывая сырье и собирая готовый продукт, приходилось постоянно уворачиваться от безостановочно вращающихся многотонных жерновов. Особенно же Джин возмущала широкая эксплуатация на фабрике детского труда. Дети перебирали сырье и складывали готовую продукцию в большие белые мешки, которые потом отправлялись во все концы света. Среди малолетних тружеников встречались как пяти- и шестилетки, так и дети школьного возраста, вынужденные вместо учебы работать на фабрике. Все они, как правило, набирались из окрестных деревень и, в силу бедности их семей, уродовали свое здоровье за гроши, даже не подозревая о существовании в мире другой жизни. Астма и прочие полученные на производстве недуги сводили их в могилу уже годам к тридцати.
— Так что ты решил, Шахриар?
Джин закрыла окно, отдернула занавеску Над двумя знаменитыми качающимися минаретами, венчающими гробницу шаха Аббаса, висела полная желтая луна.
— Насчет бегства в Ирак? — Он подошел к ней сзади, положил руки на плечи.
— Хотя бы. — Она не повернулась к нему: продолжала смотреть в окно на мерцающие в воде бассейна лунные блики.
— А тебе известно, где находится сейчас мастер, который, как ты меня уверяла, сможет мне помочь перейти границу? — спросил Лахути неожиданно.
У Джин замерло сердце: неужели Тарани все-таки выследили и арестовали?
— Нет, не известно, — ответила она спокойно, стараясь ничем не выдать своего волнения. — Знаю только, что он уехал из Исфахана на заработки. Ремесло литейщика часто заставляет переезжать с места на место в поисках куска хлеба. А почему ты спросил о нем?
— Потому что выяснил, где он обосновался. — Шахриар привлек Джин к себе, поцеловал в висок. Продолжил: — В Ширазе. Кстати, у него теперь другое имя — Абдул аль-Махри. Он по-прежнему занимается своим ремеслом и живет рядом со старыми городскими воротами, которые в Ширазе называются воротами Корана. Когда-то каждый путник, входящий в город через эти ворота, считался, по преданию, благословленным свыше. А жены, оправляя мужей в дальнюю дорогу, провожали их до ворот и держали над их головами Коран, чтобы Аллах оберегал их в странствиях и помог благополучно вернуться домой. С тех пор их и прозвали воротами Корана. А твой мастер, между прочим, обосновался в очень даже неплохом местечке: Шираз расположен на высоком холме, и от ворот Корана вся Персия — как на ладони…
— Как ты его нашел? — спросила Джин настороженно: красоты Шираза волновали её гораздо меньше, чем судьба Тарани. — Его арестуют?
