Евгений Толстых - Агент «Никто»: из истории «Смерш»
- А вы что ищете, товарищ капитан? - раздался за спиной мужской голос.
Кравченко обернулся и встретился глазами с лейтенантом в милицейской форме.
- Да милицию спрашивал товарищ, я ему показал. А еще госпиталь… - с готовностью доложил мужичок.
- Я как раз в отдел иду, пойдемте, провожу, - предложил милиционер. - А госпиталей у нас не осталось, вчера последний проводили… Фронт-то на месте не стоит, гоним немца, сами знаете. А что с вами, вы хромаете?
- Ранение… В лесу нарвался на мину.
- Хорошо еще, целы остались, - участливо произнес лейтенант. - Как же вас угораздило? В бедро?
- Да, выше колена…
- Странная мина… Хотя чего только на войне не бывает, я сам с сентября 41-го на фронте, всякое повидал. А можно ваши документы?
Кравченко расстегнул карман кителя, протянул бумаги, в которых значилось, что он, Доронин Борис Михайлович, является командиром батальона 269-го полка внутренних войск НКВД, выполняет задание по розыску и задержанию вражеских диверсантов. Пока лейтенант изучал документы, Кравченко достал из другого кармана партбилет и держал его в руках.
- Этого не надо, - мотнул головой лейтенант, заметив темно-красную книжицу с буквами ВКП(б) на обложке, - пусть пока побудет у вас, а 269-й полк НКВД, если я не ошибаюсь, дислоцируется гораздо севернее. Я служил в этом полку. Вы каким батальоном командуете? Э-э… Да вы сейчас упадете, товарищ капитан! - встревожился лейтенант и подхватил Кравченко под руку. - Помоги-ка, батя.
- С моей-то спиной, - заворчал «почтальон», но подставил Кравченко плечо.
Вдвоем они довели капитана до милиции, посадили в пахнущем свежей краской коридоре. Скоро появилась пожилая женщина с потертым докторским ридикюлем, заставила Кравченко приспустить галифе, осмотрела рану, цокнула языком, скомандовала:
- Его надо в амбулаторию, и поскорее. Дойдете сами? Здесь недалеко.
- Попробую, - кивнул Кравченко.
Он чувствовал, что силы оставляют его. Долгий, полуголодный переход, ночевки на голой земле, дурацкая рана - все вдруг сцепилось в один клубок.
- Какое сегодня число? - вдруг спросил он врача.
- 12 августа 44-го года, - удивленно ответила та.
- А что на фронте?
- У него начинается жар, - бросила женщина присланному в подмогу сержанту, - давайте поможем ему подняться.
- Что на фронте? - повторил Кравченко.
- Не волнуйтесь, все хорошо: наши на подступах к Варшаве, а на севере вышли к границе Восточной Пруссии! Германия в бинокль видна, скоро будем там! Погуляем по Берлину! - выпалил сержант.
- А Минск?
- А что Минск? Он уже больше месяца как наш! Сегодня по радио передавали, что там начали работать учреждения. Да вы не волнуйтесь, - успокаивал его милиционер, - вставайте потихоньку, надо дойти до амбулатории.
«…Черт возьми, как все быстро случилось! В конце июня мы вылетали с Минского аэродрома, получив благословение генерала Эрлингера. Где теперь Эрлингер?.. Где “Абверкоманда 103”?.. Где “Центр”? И помнят ли там обо мне? Надо дойти до амбулатории, все остальное - потом, потом. Хорошо бы стакан водки…»
Он очнулся в тесной комнатушке, где только успели зализать, замазать следы войны. Он лежал на чистой простыне, постеленной поверх пары солдатских шинелей. Подушку заменяла завернутая в наволочку телогрейка. Возле койки стоял белый табурет, на котором рядом со стаканом холодной воды лежала часть его документов. Облокотившись на спинку кровати, на Кравченко смотрел сержант, который говорил ему «про Берлин». На кровати, в ногах, сидел милицейский капитан в опрятной, хотя и не новой форме, перетянутой потрескавшейся портупеей.
- Ну, как вы? - спросил он.
- Лучше, - стараясь не поддаваться слабости, ответил тот. - Спасибо за помощь.
- Вам обработали рану, но зашивать не стали, сказали, что срастется так. Вы потеряли много крови и, видимо, давно не ели. Вас сейчас накормят. Давай, Сашок, - мигнул капитан милиционеру, и тот скрылся за дверью.
- Где я? - Кравченко обвел глазами помещение.
- Это районная амбулатория со стационаром на одну койку, - улыбнулся капитан. - Все приходится начинать с нуля. Нет людей, нет медикаментов. Но вам повезло: по каким-то бумажным делам задержалась врач из военного госпиталя, она и выручила. А теперь мой черед спросить: кто вы?
- Вы будете записывать?
- Пока нет.
- Как хотите. Я - Кравченко Борис Михайлович, по документам - капитан Доронин, командир специального разведывательно-диверсионного отряда группы армий «Центр», был заброшен на территорию СССР с особым заданием в конце июня…
В дверь постучали и, не дожидаясь ответа, протиснулся в комнату милицейский сержант с каким-то свертком в руках.
- Это ты, Сашок? Помоги товарищу капитану поесть, а потом мы с ним поговорим, - сказал офицер, глядя Кравченко прямо в глаза. - Да смотри, чтобы товарищ капитан не вставал, ему доктор строжайше запретил подниматься. А я пока покурю…
Спустя два дня Кравченко сидел перед сотрудниками отдела контрразведки «Смерш» Орловского военного округа.
- Я прочитал вашу автобиографию, - продолжал длившийся уже час допрос капитан Захаров, - для того, чтобы проверить изложенные вами факты, нам понадобится некоторое время. Но я хотел бы кое-что уточнить. Давайте по порядку. Итак, вы родились…
Кравченко понимал, что «уточнение фактов» - это попытка поймать его на проколах в легенде: где-то что-то забыл, перепутал даты, имена, детали.
- Я родился 5 января 1922 года в Москве, в районе Сокольников, на улице Матросская Тишина, в семье рабочего Кравченко Михаила Васильевича, - ровным, немного усталым голосом начал он. - Отца я лишился, когда мне было два года, так что я знаю о нем только по рассказам.
- А кто вам о нем рассказывал?
- Мать, она умерла в 1928-м, мне было шесть лет. Меня отправили в детдом. Учиться я начал в том же детдоме. Но успел проучиться лишь год. В 1930-м меня взял на воспитание военный инженер, прекрасный человек, Василий Павлович Сметанин. У них с Ниной Федоровной не было детей, и они относились ко мне как к родному сыну. В то время Сметанины жили на Таганке, там же я ходил в школу, неподалеку от Рогожской заставы.
- Это была начальная школа?
- Семилетка. Но и в ней я проучился недолго. Сметанина направили на работу во Фрунзе Киргизской ССР. Следом за Василием Павловичем в Киргизию поехали и мы с Ниной Федоровной.
- Вы говорите, что Сметанин был военным инженером?
- Да, но чем он занимался, я не знаю, меня это не интересовало - ребенок! Года через два- два с половиной мы опять паковали чемоданы: Сметанина перевели в Липецк Воронежской области - мы, понятно, за ним! В Липецке Сметанин работал на заводе «Сокол». Видимо, там его очень ценили, потому что жили мы в отдельном доме, который стоял в рабочем городке из восьми бараков.
- У вас были друзья?
- Конечно, вместе лазали по заборам, воровали яблоки - там очень вкусные яблоки.
- Я спросил вас о друзьях.
- Я помню имена и дворовые прозвища, они вам ни о чем не скажут. В Липецке я окончил среднюю школу, а тут - новый переезд. Правда, на старое место - во Фрунзе. В школьном аттестате у меня были хорошие отметки, поэтому мне удалось поступить в Киргизский строительный институт.
- Где он располагался, не помните?
- За городом, в одной из старых мечетей. А общежитие института стояло в самом центре города, на Ленинской. Там было весело, хоть и не всегда хватало денег на лепешку, а уж о куске баранины мы только мечтали. Я поговорил с Василием Павловичем, он меня понял и отпустил пожить среди однокурсников, в общежитии. Время от времени я навещал Сметаниных, Нина Федоровна кормила меня обедом, а Василий Павлович незаметно совал в карман деньги. Так было все три года. Когда я пытался отказаться от помощи, они искренне обижались, говорили, что я для них роднее родного. Словом, добрейшие люди. Защитить диплом мне не удалось…
- А на каком факультете вы обучались?
- Ирригации… Каналы, арыки, трубы, вода… Мы сдали последние экзамены, и меня призвали в Красную Армию. Это было 3 мая 41-го. По иронии судьбы я снова оказался в Липецке. Там нас обмундировали, мы прошли короткий курс обучения и были зачислены в 635-й стрелковый полк, я оказался в роте связи. А тут - война. 6 июля мы уже обороняли Витебск, а 9 июля полк был разбит и отступил к Смоленску.
- Так для вас знакомые места?
- Да, мне пришлось здесь потопать. Под Смоленском, на Днепре из всех отступивших частей сформировали 1-ю Московскую пролетарскую дивизию, но и ее в августе разбили. Мы отступили к Вязьме, попали там в окружение, но кое-как выбрались. Собрались на переформирование в районе Клина. Там меня легко ранило. Царапнуло. В деревне Бобра…
Контрразведчики переглянулись. Захаров посмотрел на Кравченко и улыбнулся.
- Я что-то путаю? - спросил Кравченко.
- Нет, нет, там есть такая деревня, продолжайте.
