Валентина Мальцева - КГБ в смокинге-2: Женщина из отеля «Мэриотт» Книга 2
— Ее никак нельзя использовать в этой операции? — подумав секунду, спросил Цвигун.
— Трудно сказать… Боюсь, что нет.
— А почему боитесь?
— Мне всегда боязно, когда речь идет о жизни людей.
— А если ее отпустить, как говорится, на все четыре?
— Девушка она меченая, — негромко, словно рассуждая вслух, произнес Никифоров. — Кое-какие моменты ее странствий лично мне внушают серьезные сомнения. Я недостаточно глубоко вникал во все нюансы этой истории, но чутье подсказывает мне, что эта самая Мальцева, как минимум какое-то время, использовалась ЦРУ. Но даже не это самое главное. Она была в прямом контакте с моими людьми в Сан-Пауло и Амстердаме. Она выводила кадровых офицеров ГРУ на банк, а это — весьма важная деталь предстоящей операции. Кроме того, Мальцеву, насколько мне известно, днем с огнем разыскивает ваш уважаемый шеф, Семен Кузьмич, и у меня нет оснований предполагать, что вы хотите сделать ему подарок.
— Думаете, надо списать? — пожав широкими плечами, спросил Цвигун.
— Если только вы не хотите поговорить с ней в Москве и накопать для себя какую-то информацию, которая, возможно, пригодится вам в оборонительной войне против Андропова.
— Овчинка выделки не стоит, — отмахнулся Цвигун.
— Тогда можно считать вопрос решенным?
— Поступайте как считаете нужным, — равнодушно пожал плечами Цвигун и направился к выходу.
— Вы меня не совсем поняли, Семен Кузьмич, — мягко возразил Никифоров. — Для ликвидации Мальцевой мне нужна ВАША санкция.
— Что?! — Цвигун, уже стоявший в проеме двери, резко обернулся. — Что вы сказали, я не расслышал?
— Я сказал, генерал, что вы должны будете подписаться под документом, санкционирующим ликвидацию Мальцевой, — спокойно повторил Никифоров.
— Но зачем? — изумленно воскликнул Цвигун. — Какое право имею я, первый зампред КГБ СССР, отдавать приказы на ликвидацию, да еще письменные, первому заместителю начальника ГРУ? Ерунда какая-то! Вы вообще в своем уме, Никифоров?
— Давайте-ка я вам кое-что объясню, Семен Кузьмич… — Голос генерала ГРУ звучал ровно и даже дружелюбно, однако суровое, безжизненное выражение его лошадиного лица было настолько решительным, что Цвигун невольно поежился. — Вступив с вами в эту… сделку, я, в случае неудачи, естественно, о чем думать не хочется, рискую своим служебным положением, репутацией офицера и, возможно, свободой. Убрав же по собственной инициативе хотя бы одного человека, я, тем самым, автоматически подписываю себе приговор военного трибунала — смертная казнь через расстрел. Поскольку никому не смогу доказать, что сделал это в интересах безопасности Советского государства. Ваша подпись под документом, санкционирующим ликвидацию Мальцевой, — это гарантия, что при самом плохом раскладе, я смогу после пяти-шести лет тюрьмы умереть на своем приусадебном участке, вот в этом доме…
— Но вы же не требуете от меня санкций на ликвидацию Мишина! — возразил Цвигун.
— А кто вам сказал, что я собираюсь его ликвидировать? — пожал плечами Никифоров. — Насколько я помню, задание формулировалось иначе: по-возможности, взять живым. И потом, нужно ли мне объяснять вам разницу между совершившим предательство и заочно приговоренным к расстрелу офицером КГБ и обычной советской журналисткой, никакого отношения к спецслужбам не имеющей? Понятно, что в первом случае ликвидация будет означать исполнение уже вынесенного приговора, а во втором — откровенное убийство ни в чем не повинного человека. Принципиальный момент, не так ли, Семен Кузьмич? Надеюсь, вы не сочтете меня чересчур мелочным?
— Хорошо… — Цвигун оперся локтем о притолоку и с нескрываемым уважением посмотрел на Никифорова. — Я, возможно, дам разрешение на эту… акцию. Но только после того, как будет окончательно закрыт вопрос с Мишиным и с… банком.
— А почему «возможно»? — поджал губы Никифоров. — Напомню вам еще раз, Семен Кузьмич: в настоящий момент ее присутствие в Амстердаме крайне нежелательно. Содержание этой женщины в известном смысле связывает руки моей резидентуре в Голландии. За Мальцевой необходим присмотр, а лишних людей у меня там нет — каждый на счету, и каждому отведена роль в предстоящей операции.
— Ничего, пусть пока поживет, — пробормотал Цвигун.
— Боюсь, я не совсем вас понял, Семен Кузьмич.
— Мальцева — один из свидетелей провала андроповской операции в Латинской Америке. Если захват Мишина окончится… неудачей, возможно, эту даму стоит приберечь на какое-то время. Ну, чтобы было чем торговать в случае чего… Кроме того, вы ведь еще не решили окончательно насчет этого банковского клерка, ведь так? Кто знает, как все повернется, если вы развяжите ему язык…
— Ладно, будь по-вашему… — По тону Никифорова чувствовалось, что он недоволен. — Хотя, признаюсь честно, логики особой в ваших рассуждениях, вы уж простите за откровенность, я не улавливаю.
— Да какая уж тут к черту логика?! — резко отмахнулся Цвигун и, неожиданно улыбнувшись, добавил. — Вы знаете, генерал, почти все в своей жизни я делал не по логике, не по уму, а от фонаря. Понимаете? Словно кто-то невидимый толкал меня в решающий момент под локоть и жарко шептал на ухо: «Сделай так, Сеня, только так и не иначе!» И, знаете, впоследствии выяснялось, что решение было верным, хотя и нелогичным до ужаса. Я, генерал, ненавижу это слово — «интуиция»! От него за версту несет снобизмом моего лощенного шефа. Но, видно, судьба моя такая: жить с тем, что ненавидишь!..
— Если память мне не изменяет, — не без язвительности в голосе протянул Никифоров, — буквально минуту назад вы были полностью согласны на списание
Мальцевой. Однако стоило только вам услышать, что ликвидация этой женщины должна быть санкционирована лично вами, как тут же невесть откуда возникло слово «интуиция»…
— Ничего страшного, — улыбнулся Цвигун. — Просто минуту назад я об этом не подумал.
…В шесть утра Никифорова подняла с постели трель телефонного звонка. Старомодный черный аппарат с тяжелой трубкой и металлическим наборным диском всегда стоял на прикроватной тумбочке, по правую руку от хозяина, — так для душевного равновесия злостные курильщики кладут на расстоянии вытянутой руки пачку сигарет и спички. Даже если ни разу в жизни не просыпались специально, чтобы закурить.
— Да! — хриплым со сна голосом откликнулся генерал Никифоров.
— Извините, что беспокою, — рокотнул в трубке голос его заместителя. — Только что пришло сообщение из Амстердама. Что-то важное. Я уже выслал машину…
— Через сорок минут буду, — сказал после небольшой паузы Никифоров и положил трубку.
* * *
Обычно, если не было никаких срочных совещаний или экстренных вызовов в Кремль, Андропов обедал в своем служебном кабинете, в комнате отдыха. Шеф КГБ проявлял труднообъяснимую и даже абсурдную для партийных сановников его ранга щепетильность, внимательно следя за тем, чтобы его завтрак или обед доставлялись непосредственно из офицерской столовой центрального аппарата КГБ и состояли только из блюд, официально значившихся в меню. Об этом, кстати, мало кто знал, — только несколько человек из обслуживающего персонала. Таким образом, о показном характере андроповской скромности не могло быть и речи: нюансы повседневной жизни председателя КГБ оставались для большинства работников центрального аппарата тайной за семью печатями, что, естественно, создавало богатую почву для фантазий некоторым, склонным к перемалыванию начальнических костей, сотрудникам. Естественно, шеф КГБ знал ВСЕ, что говорят о нем его подчиненные. Однако, выслушивая очередную порцию сплетен о своих роскошных трапезах с экзотическими фруктами, иранской черной икрой и гусиным паштетом, который ежедневно доставляется на стол председателя КГБ спецрейсом из Страсбурга, Юрий Андропов никогда не делал «оргвыводов» и неизменно улыбался. Этот человек был слишком искушен в тонкостях жизни «наверху», чтобы не понимать: подобные слухи весьма полезны, ибо не способствуют его ВЫПЯЧИВАНИЮ из колоритной шеренги членов и кандидатов в члены Политбюро. Куда хуже было бы, если НАВЕРХ просачивались другие сведения. К примеру, что председатель КГБ ест на обед то же самое, что молоденький лейтенант из службы охраны.
Единственное роскошество, которое позволял себе Андропов во время обеда, было требование беспокоить его только в самых экстренных случаях. И вовсе не потому, что шеф КГБ относился к категории людей, считающих что тишина и покой максимально способствуют процессу усвоения пищи. Просто, дожив до весьма зрелого возраста, Андропов так и не сумел избавиться от юношеской привычки читать за едой. Почему-то он считал эту привычку несолидной, а потому много лет назад, еще в начале шестидесятых, попросил жену зайти в музыкальный магазин на Неглинной и купить ему небольшой настольный пюпитр со специальным зажимом для нотных листов. С тех пор нехитрый, удобно складывающийся пюпитр, приспособленный Андроповым в качестве подставки для книг, стал неизменным спутником этого странного человека. Единственное, что шеф КГБ никогда не читал во время еды, были служебные документы, включая его собственные выступления на пленумах и конференциях, которые он обычно прочитывал и редактировал в присутствии составителей. Поскольку к еде Андропов всегда относился с известным равнодушием, предпочитая любому, даже самому вкусному и изысканному обеду, тарелку с фруктами, шеф КГБ уравновешивал утомительный, но необходимый процесс поглощения пищи чтением беллетристики. Вот и сейчас, флегматично поглощая за круглым столом в комнате отдыха желтоватый, разваренный суп с вермишелью и мелко нарезанными кусочками курицы, Юрий Андропов стремительно пробегал глазами мелко набранные строчки романа Роберта Пена Уоррена «Вся королевская рать», аккуратно развернутого на пюпитре. Он любил политические романы, особенно, если речь в них шла о западных демократиях. Такого рода литература в лишний раз убеждала Андропова, что многообразие форм социально-политического устройства — все эти республиканские, консервативные, демократические, лейбористские, клерикальные, пацифистские и прочие движения, являлись всего лишь фасадом, витриной, тесно заставленной броскими игрушками лозунгов и обещаний, за которой искусно маскировался сложнейший МЕХАНИЗМ реальной власти. И этот механизм, принцип его функционирования, по глубокому убеждению Андропова, имел единые законы как при социализме, так и при капитализме.
