Ян Валетов - Левый берег Стикса
Он смотрел прямо ей в глаза, но уже не с ужасом, а с яростью. За столько лет знакомства она никогда не видела, как Артур приходит в ярость. Всегда корректный, спокойный, легко находящий общий язык с любыми людьми — за какие-то сутки изменился до неузнаваемости. Как же надо было испугать и унизить человека, что бы после перенесенного, он впал в такое состояние. Такими глазами мог смотреть берсерк, но не Артур Гельфер, не способный обидеть и муху.
— В этом толстом теле есть дух, — подумала Диана. — Настоящий дух. Дух бойца. Только он не умеет драться так, как они. Но если доберется до горла, то загрызет. Или задавит голыми руками. Не надо было им так его унижать. Ох, не надо было.
И вдруг, за спиной Гельфера, она увидела сына, стоявшего в полуоткрытых дверях детской. Он смотрел на неё, чуть нагнув голову, исподлобья, плотно, в линию, сжав губы, приподняв плечи. И в его глазах Диана тоже не увидела страха. Только жесткую решимость драться до конца. Уловив направление ее взгляда, Гельфер моргнул и оглянулся. Несколько секунд они с Марком смотрели друг на друга, а потом Артур спросил, обращаясь к ней:
— Он знает?
— Да, — сказал Марк. — Знаю.
— Может быть, это и хорошо, — произнес Арт. — Двое мужчин гораздо лучше, чем один.
Внизу неразборчиво бубнили чужие голоса.
Столик, который заказал Франц, располагался достаточно далеко от дверей. Скорее инстинктивно, чем по расчету, Краснов расположился лицом к входу — место мэтра было хорошо видно через плечо Франца. За столиком они были втроем — он сам, Глоба и Франц фон Бильдхоффен.
Катенькина устроили у стены, слева, за маленьким двухместным столиком, освещенным небольшой лампой с матерчатым, расшитым шелком, абажуром. В полумраке зала Краснов не сразу рассмотрел, как в помещение скользнули двое охранников, виденные им в вестибюле отеля — Худощавый и Турок, как он их окрестил, и заняли места справа от входа, почти напротив входа в кухню. С их позиции прекрасно просматривались обе двери и зал, а их самих Краснов видел за спиной Глобы.
Жилет Косте отчаянно мешал, но снять его было бы затруднительно — и места нет, и спрятать некуда. Было неудобно и душно, несмотря на кондиционированный воздух.
Франц заливался соловьем. Он, то трещал по-итальянски, обсуждая с сомелье карту вин, то шутил с мэтром, то советовал Косте и Глобе при выборе блюд, в общем, вел себя, как полагается чуть не в меру гостеприимному хозяину, скорее славянину, а не чистокровному немцу благородных кровей. Впрочем, он всегда нравился Краснову именно своей несхожестью с соотечественниками, своим несоответствием с титулами и происхождением, швейковским юмором и оптимизмом. При этом он настолько гармонично вписывался в любой интерьер, что выглядел на своем месте везде — и в современном банковском кабинете, и дешевой пивной на окраине Мюнхена, где когда-то они с Костей заканчивали обмывать свое знакомство в почти невменяемом состоянии.
И в интерьере этого дорогого итальянского ресторана Франц смотрелся просто и органично, как завсегдатай. Впрочем, он и был завсегдатаем во всех приличных ресторанах Берлина, куда переехал с Западных земель год назад — как холостяк, женолюб и настоящий эпикуреец он не ел дома никогда. Но было бы ошибкой полагать, что кроме вин, пива и еды фон Бильдхоффен ни в чем не разбирался. В свои тридцать пять, этот блестящий выпускник юридического факультета Сорбонны и Гарвардской Финансовой Школы, был хорошо известен в банковском бизнесе по обе стороны Атлантики.
Но сейчас его финансовый гений спал, а гений кулинарный жил полной жизнью — и, несмотря на усталость и нервное напряжение, Краснов не мог не отметить, что вино, выбранное Францем, превосходно, горячие закуски изысканы и нежны. А на, отказавшегося от вина в пользу водки, Андрона Глобу, Франц посмотрел, как повар на таракана. Хотя Андрон, страдавший язвенной болезнью много лет, красного вина не пил совсем.
Официанты, по-рыбьи плавно, скользили в изысканном интерьере ресторана, между столами, покрытыми тяжелыми тёмно-синими скатертями, исчезали неслышно за портьерами, закрывавшими вход в кухню. По украшенному лепниной и фресками потолку, по колонам из искусственно состаренного мрамора, колыхались тени от горящих на столах, в стеклянных шарах, свечей разбавленные светом от скрытых под абажурами настольных ламп.
Время живой музыки не наступило, за небольшим концертным роялем еще никого не было — он посверкивал черным боком из-под наброшенного на него в художественном беспорядке синего бархата. Но тихая фортепианная музыка все-таки доносилась из скрытых в стенах акустических колонок.
Зал был почти полон, свободные пока столики уже заказаны — на каждом виднелись изящные серебряные таблички «Резервировано».
Разговор на русском, который Краснов вяло поддерживал, неторопливо перетек от кулинарной сферы к сфере деловой. Оптимистически настроенный Франц пророчил скорое вхождение Украины в мировую финансовую систему и открытие отделений зарубежных банков во всех крупных украинских городах. Реалист Глоба эту возможность, в скором времени, отрицал, но, в перспективе, с таким ходом событий соглашался. Краснов же, прекрасно понимавший ситуацию, утверждал, что если такое и произойдет, то лет, этак, через 15 — 20, но не ранее. Франц требовал аргументов, рисовал блестящие перспективы — снижение учетных ставок, изобилие ресурсов.…Все кивали. В общем, шел типичный застольный разговор, только на западный манер — в трезвом состоянии, при котором каждая сторона, прекрасно осознавая тщетность беседы, излагает идеи для поддержания взаимного интереса.
Краснов не мог сосредоточиться на беседе, продолжая внимательно следить за публикой входящей и покидающей зал. Публика, все более, была почтенная. Мужчины в дорогих костюмах и смокингах, дамы в вечерних платьях. Конечно, не высший свет — для этого заведение было простовато, но ни один входящий в ресторан не вызывал у Кости чувства диссонанса, а, значит, и чувства тревоги. Вполне возможно, что Дитер преувеличивал реальность силового решения событий. Или неизвестный противник был умнее, чем предполагалось. После третьей перемены блюд, когда Франц, извинившись, ушел в туалет, Глоба, слегка разгоряченный выпитым, сказал Краснову:
— Что-то вы, Константин Николаевич, сегодня какой-то не такой. Случилось что?
— Да нет, Андрон Сергеевич, все в порядке. Устал, наверное. И голова побаливает. Еще завтра в Кёльн лететь.
— А мы — домой. — Сказал Глоба с сожалением. — Я бы, честно говоря, еще бы на пару дней задержался. Нравится мне в Европах.
Глоба, пришедший в «СВ Банк» из почившего в бозе банка «Украина», разменял уже шестой десяток и был неплохим специалистом. Основательным, с большим опытом работы. Но у Краснова всегда было впечатление, что Андрон Сергеевич никак не может забыть свое государственное и полугосударственное прошлое, а, если сказать точнее, наестся досыта.
Он трепетно относился к зарубежным командировкам, презентациям, банковским конференциям, семинарам и смертельно обижался, если его куда-либо не посылали. При этом представительствовать Андрон Сергеевич умел, писал толковые отчеты, производил положительное впечатление на партнеров и умел казаться гораздо умнее, чем был на самом деле. Дальнейший рост Глобе не светил, должность зам начальника управления была для него потолком. Но на своем месте — поставленные задачи он решал, взяток не брал, а что касаемо глобального мышления, так не всем это дано. Что и хорошо, если задуматься.
— Я бы и Кёльн с удовольствием посмотрел, — продолжал Глоба, распечатывая зубочистку, — красивый, говорят, город Кёльн.
О нем, как о потенциальном наблюдателе, Костя и не думал. Где имение, а где вода…. Да и в голову это не могло прийти, глядя на этого, быстро грузнеющего на коммерческих харчах, добродушного дядьку.
— О, Франц идет.… И я, с вашего позволения… — и тоже направился к туалетам.
Костя посмотрел на Катенькина, сидящего неподалеку. Тот ужинал, изредка бросая в сторону их стола настороженные взгляды.
— Охрана, — подумал Краснов, с сожалением. — Мальчишка. Все в игрушки играем. Это он шефа охраняет. Без пистолета. С куриной отбивной в зубах.
За столиком ребят Дитера подобных вольностей не наблюдалось. Кофе. Бокалы с водой. И Худощавый, и Турок на вид казались расслабленными, но Краснов был готов биться под заклад, такими не были.
— А теперь — паста! — Сказал Франц, устраиваясь в кресле и потирая руки. — Знаешь ли ты, герр Краснофф, что такое паста? Нет! Не знаешь! Паста — это чудо, это не пошлый макарон, не ваша русская лапша! Это маленькое итальянское чудо! И главное в нем — соус! Ах, какой соус делает здешний шеф Альбертини! Я даже завидую тебе! Сегодня, ты будешь есть это впервые!
— Я, пожалуй, тоже отлучусь, перед таким торжественным событием, — сказал Краснов, вставая.
