Грэм Грин - Доверенное лицо

Д. возразил:

— Это не мое посольство. Определенно, не мое. Так что не обращайте внимания. Продолжайте.

— Джентльмен из Индии, некий мистер Мукерджи, проживает в вашем отеле. Он заявил, что видел сегодня утром, как эта девочка раздевалась в вашем номере.

— Чепуха! Откуда он это взял?

— Он подглядывал в замочную скважину. Он признался в этом без всякого смущения, сэр. Говорит, что добывал таким образом нужные ему сведения, — не знаю уж, для чего. По его показаниям, девочка сидела на вашей кровати и снимала чулок.

— Ах да, теперь я вспомнил.

— И вы все еще отрицаете интимную близость?

— Да.

— Что же это в таком случае означает?

— Накануне вечером я попросил ее припрятать кое-какие важные документы. Она положила их в чулок. Видите ли, я имел основания предполагать, что мою комнату будут обыскивать и нападут на меня.

— Какие документы, сэр?

— Документы, выданные мне моим правительством. Они удостоверяют, что я являюсь доверенным лицом правительства и имею полномочия на заключение определенных сделок.

Полицейский возразил:

— Но этот джентльмен отрицает, что вы Д. Он утверждает, что вы путешествуете с паспортом умершего человека.

— Ну, у него есть свои причины так говорить.

Сети расставлены надежно, опутали его накрепко. Полицейский спросил:

— Могу ли я взглянуть на эти документы?

— У меня их украли.

— Где?

— В доме лорда Бендича.

Это действительно звучало невероятно, и он уточнил, сам ужасаясь всей этой дикой истории:

— Их украл лакей лорда Бендича.

Наступила тишина. Все молчали. Полицейский не потрудился даже записать последнюю фразу Д. Его спутник смотрел по сторонам, показывая, что его больше не интересуют басни, которые сочиняет преступник. Полицейский сказал:

— Ладно, вернемся к девочке. — Он остановился, как будто для того, чтобы дать Д. время еще раз все взвесить. — Можете ли вы пролить свет на это м-м… самоубийство?

— Это не самоубийство.

— Она была несчастна?

— Сегодня она была счастлива.

— Вы грозили бросить ее?

— Слушайте! Я не был ее любовником. Я не занимаюсь растлением малолетних.

— Вы случайно не предлагали ей покончить самоубийством вместе с вами?

Наконец они проболтались — уговор совершить самоубийство вдвоем, вот что полицейский называл «юридическим убийством». Они вообразили, что он убедил ее первой выброситься из окна, а сам преспокойно спустился по лестнице — чудовищная подлость. Господи, что же их навело на такое подозрение? Он устало сказал:

— Нет, не предлагал.

— Кстати, — спросил полицейский, глядя в сторону на бездарную картину на стене, — почему вы остановились в этом отеле?

— Номер был заказан еще до моего приезда.

— Следовательно, вы раньше знали эту девочку?

— Каким образом? Я не был в Англии почти восемнадцать лет.

— Вы выбрали довольно странный отель.

— Не я, а мое начальство.

— Почему же в Дувре вы на паспортном контроле заявили, что остановитесь в гостинице «Стрэнд-палас»?

Он чувствовал, что изнемогает. Каждый его поступок после того, как он ступил на берег Англии, оборачивался против него.

— Я думал, что это простая формальность.

— Почему?

— Чиновник в Дувре подмигнул мне, когда спрашивал, где я остановлюсь. Полицейский невольно вздохнул. Он явно собирался закрыть блокнот.

— Значит, вы не можете пролить свет на это, так сказать, самоубийство?

— Ее убили управляющая гостиницей и человек по имени К.

— С какой целью?

— Этого я еще точно не знаю.

— Вы, наверное, удивитесь, если узнаете, что она оставила письменное заявление.

— Я не верю в это. Полицейский сказал:

— Если бы вы во всем признались, и вам и нам было бы легче. — И добавил презрительно: — За самоубийство по сговору не вешают. Хотя, по-моему, зря.

— Могу ли я посмотреть, что написала девочка.

— Пожалуй, я прочту вам несколько выдержек, если это поможет вам сознаться. — Он откинулся в кресле и откашлялся, как будто собирался огласить поэму или эссе собственного сочинения. Д. сидел, опустив руки и разглядывая физиономию секретаря посольства. Предательство черным облаком заволокло весь мир… Это конец. Разве можно убить ребенка? Он представил себе, как она летела вниз, к заледеневшему тротуару, какими долгими казались ей две секунды падения. Слепая ярость поднималась в нем. Хватит, он достаточно долго был пешкой в чужих руках, пора начать действовать самому. Если они понимают один язык — насилие, что ж, будет им насилие. Секретарь беспокойно заерзал под его взглядом и сунул руку в карман, где, должно быть, лежал револьвер. Вероятно, он захватил оружие, когда выходил докладывать послу.

Полицейский начал читать.

— «Я не могу этого больше выдержать. Сегодня вечером он обещал, что мы вместе уедем отсюда навсегда». Видите, она вела дневник. Между прочем очень хорошо написано.

Полицейский ошибался. Дневник был написан отвратительным языком журнальчиков, которые читала Эльза, но Д. как будто слышал ее голосок, слышал, как она запинается, произнося неуклюжие фразы. В отчаянии он поклялся себе: «Кто-нибудь поплатится за это жизнью». Такую же клятву он дал, когда расстреляли его жену. Но то обещание он так и не выполнил.

— «Сегодня вечером, — продолжал читать полицейский, — я подумала, что он любит другую, но он сказал, что это не так. Я не думаю, что он из тех мужчин, которые порхают с цветка на цветок. Я написала Кларе о нашем плане. Думаю, она опечалится, когда узнает». Где она выучилась так здорово писать? Прямо как в романе, — с чувством сказал полицейский.

— Клара, — объяснил Д., — это проститутка. Вам бы следовало ее найти. Это не сложно. Если она не выбросила письмо Эльзы, вам все станет ясно.

— Все и так достаточно ясно.

— Наш план, — упрямо продолжал Д., — заключался в том, что я всего-навсего собирался забрать ее сегодня из отеля.

— То есть собирались вступить в интимную связь с несовершеннолетней?

— Я не такая скотина. Я просил мисс Каллен подыскать для нее место.

— Правильно ли будет сказать, что вы уговорили девочку уйти с вами, пообещав за это устроить ее на работу?

— Конечно, неправильно.

— Но это вытекает из ваших слов. Ну, а что вы можете сказать относительно этой Клары? При чем тут она?

— Она приглашала девочку к себе в горничные. Мне казалось, что это не лучший выход для Эльзы.

Полицейский начал писать: «Некая молодая особа предложила ей работу, однако мне эта работа показалась неподходящей, и я уговорил ее уйти со мной…»

Д. сказал:

— Вы пишете хуже, чем она.

— Шутки тут неуместны.

В нем медленно, но неудержимо, как раковая опухоль, росла ярость. Ему вспомнилось, как она говорила: «Большинство постояльцев любит копченую рыбу». Вспомнились ее манера поворачивать голову, ее боязнь одиночества, ее безграничная детская преданность.

— Я и не думаю шутить. Я говорю вам — это не самоубийство. Я обвиняю хозяйку и мистера К. в преднамеренном убийстве. Ее толкнули вниз…

Полицейский прервал его:

— Это уж наше дело, кого обвинять. Управляющую, разумеется, допросили. Она глубоко опечалена. Она признает, что, возможно, иногда была груба с ребенком за ее неряшливость. Что касается К., мы ничего о нем не слышали. Постояльца с такой фамилией в гостинице нет.

Д. настаивал:

— Я вас предупреждаю. Если вы не накажете виновных, это сделаю я.

— Ну хватит, — сказал полицейский. — В этой стране вы уже больше ничего не сделаете. Пожалуй, пора идти.

— У вас нет достаточных оснований, чтобы арестовать меня.

— По данному обвинению — пока нет, вы правы. Но этот джентльмен сообщил нам, что у вас фальшивый паспорт.

Д. проговорил медленно, отчеканивая каждое слово:

— Хорошо, я готов идти с вами.

— Машина ждет на улице.

Д. встал:

— Наручники будете надевать?

Полицейский, несколько смягчившись, сказал:

— Обойдемся без этого.

— Я вам понадоблюсь? — спросил секретарь.

— Боюсь, сэр, что вам потребуется пройти в участок. Видите ли, здесь мы прав не имеем, юридически это территория вашей страны. В случае каких-либо запросов из разных там политических инстанций нам понадобится ваше заявление, что вы сами вызвали нас. Полагаю, что могут появиться новые обвинения. Питерс, — обратился он к помощнику, — посмотрите, машина вернулась? Ждать ее в таком тумане — удовольствие маленькое.

Итак, это конец — теперь уже не только для Эльзы, но и для тысяч людей там, дома. Конец, потому что угля не будет. Смерть этой несчастной девочки была первой и, может быть, самой страшной, — она сражалась в одиночку. Другие дети будут умирать все вместе в бомбоубежищах. Переполнявшая его ярость искала выхода… Его загнали в угол. Он проводил глазами Питерса. Потом сказал детективу: