Вольфганг Шрайер - Неоконченный сценарий (журнальный вариант)
— Вылезайте! И живо в укрытие! — закричал американец.
Бернсдорф повиновался, чтобы не раздражать его. Вилан весь покрылся потом, указания свои он отдавал отрывисто, лающим голосом.
От второй машины к ним подполз Фишер.
— Это стреляли из охотничьего ружья…
— Не думаю, — ответил Вилан. — Видите дерево? Кто-то устроил нам ловушку.
— Тогда дайте мне оружие, — сказал Фишер.
— Рядом с сиденьем…
Фишер взял в машине автомат и быстро разобрался, как с ним управляться. Происшествия он всерьез не воспринял, но фантазия бывшего вояки разыгралась.
— Поздравляю с началом третьей мировой войны, — съязвил Бернсдорф, увидев продюсера рядом с собой.
Фишер прицелился в невидимого врага.
— Два немца и одиннадцать «кока-кол» под предводительством янки, — пошутил он.
Ничего больше не произошло. От туч москитов звенело в ушах, стало жарко. Некоторое время все прислушивались, но ничего подозрительного не произошло. Два солдата оттащили с дороги препятствие. Это было единственное деревце на сотни метров вокруг: на склонах рос один чертополох. Может быть, естественная растительность была уничтожена напалмом. Снизу, с плато, в небо тянулись жиденькие дымы.
— Угольщики запрета на охоту не придерживаются, — заметил Вилан с такой горечью, будто дичь в округе принадлежала лично ему. — Поедем дальше?
— Если не возражаете, — ответил Фишер и попросил Роблеса сфотографировать его с оружием в руках.
— Думаю, мы видели достаточно, — сказал Бернсдорф. — Господин Вилан отвечает за нашу безопасность, не будем усложнять ему жизнь…
— Нет, до Мараньона мы доедем! — голос Видана даже охрип от ярости.
Он сел за руль и, подняв руку, дал конвою приказ трогаться в путь. С каждым поворотом серпантина настроение Бернсдорфа ухудшалось. Взгляды, которые бросал на него Вилан, не могли не беспокоить: в зрачках его глаз тлела ненависть. Когда знаешь, что струсил — а какой трус не знает, когда именно испытал это постыдное чувство, — никогда не забудешь, кто был свидетелем. Он возненавидел Бернсдорфа, потому что тот видел его в момент слабости.
И поэтому Бернсдорф испытал облегчение, когда Вилан вновь заговорил с ним — они подъезжали к Мараньону, — пусть и для того лишь, чтобы продолжить спор.
— Я принял решение не добиваться вашего выдворения из страны, сообщил ему Вилан негромко, с затаенной угрозой. — Это было бы нетрудно, поскольку вы пытались обмануть официальные инстанции страны, но я не вижу нужды в столь крайних мерах. Мы неделовой критики не боимся. Чего вы рассчитываете добиться вашим фильмом? В Гватемале он на экраны не выйдет, а в Европе лишний раз подтвердит, насколько наша демократия широка, какие возможности предоставляет. Распространяйтесь насчет романтики герильерос сколько вам заблагорассудится. Единственное, что нам мешает всерьез, — это коммунисты с идеями Народного фронта. А в остальном… Я даже готов пожелать вашему фильму успеха. Видите, насколько мы великодушны! Нам не до мелочей…
Ветер принес на плоскогорье дождь, его тугие струи так и хлестали по крыше дома Ридмюллера, но около одиннадцати утра сквозь тучи пробилось солнце и преобразило все вокруг. Озеро Атитлан, казавшееся час назад огромным блюдом расплавленного свинца, превратилось в овальное зеркало.
После обеда Ридмюллер пригласил всех на свою яхту, которая горделиво покачивалась на волнах у причала. На побережье озера, объяснил он, расположены двенадцать индейских селений, названных по именам двенадцати апостолов; каждое из селений отличается своей одеждой. Он хвалил индейцев за их умение приспосабливаться к меняющимся условиям жизни, рассказывал, какие они искусные ткачи. Но Кремп слушал его вполуха, ему хотелось побольше узнать о никеле, где БОА набирает горняков.
— Работает у нас кое-кто из старых, опытных кадров, — сказал Ридмюллер, стоявший у поручней в белых брюках, блайзере и капитанской фуражке — ни дать ни взять охотник на львов, любимец дам и яхтсмен в одном лице. — Во время второй мировой войны они разрабатывали залежи свинца, цинка и олова, тогда цены были подходящими.
— С тех пор прошло уже тридцать лет. А где вы обучаете новых специалистов?
— Об обучении в полном смысле слова говорить не приходится. Кое-кто из них посещает курсы… Знаете, технология добычи руды заметно изменилась. Современные рудники — это уже не штреки и не штольни; сегодня предпочитают снести целую гору, а потом уже получать и обогащать руду из обнаженных срезов.
— А кто обслуживает подъемные механизмы?
— В основном специалисты из Штатов…
Ридмюллер, прикусив мундштук курительной трубки, искал глазами Ундину.
— Североамериканцев у вас, конечно, больше?
— Вовсе нет. Тем не менее две трети заработной платы выдается в долларах, хотя только ведущие специалисты — иностранцы. Но куда большие суммы, чем на зарплату, уходят на материальное снабжение: на транспорт, запасные части, горючее, взрывчатку. Десятки тысяч тонн одной взрывчатки в месяц!
Кремп сделал вид, будто поражен.
— Материал и технических специалистов вы, значит, ввозите, а сырье вывозите, — подытожил он. — Ваше огромное предприятие находится посреди диких лесов, где нет никаких населенных пунктов, кроме рабочего поселка, ни местной промышленности, обычно развивающейся вокруг таких индустриальных гигантов. А ведь экспорт никеля связывается в стране с надеждой на развитие всей экономики. Так как же ваша фирма участвует в экономической жизни страны? Или она живет исключительно собственными интересами?
— Не только… Мы даем хлеб и деньги тысячам семей. К тому же платим умопомрачительные налоги. Пока что кофе стоит еще на первом месте в экспортном списке, но большие деньги теперь нигде на кофе, сахаре или бананах не заработаешь. Только на нефти и рудах!
— По законодательству 1965 года все природные ископаемые принадлежат государству. Может ли правительство Гватемалы, а не лондонская биржа, диктовать вам повышенные экспортные цены?
— Оно не имеет даже права совещательного голоса! Не забывайте, странам — производителям нефти потребовались десятилетия, чтобы объединить усилия на мировом рынке. В «рудных» государствах мы никогда до этого не допустим. Запад предупрежден. В случае осложнений Вашингтон прибегнет к самым строгим мерам.
— Даже к высадке войск?
— Будет достаточным свергнуть правительство. Но это все немыслимо. Любое из возможных здесь правительств будет самым тесным образом сотрудничать с нами.
— А разве местная руда не принадлежит государству?
— Это как посмотреть, — сказал Ридмюллер. — О полезных ископаемых «третьего мира» идет столько споров лишь потому, что в высокоразвитых индустриальных государствах с их трудолюбивым населением сырьевые запасы постепенно исчерпываются… Кому же принадлежит сырье? Деловому и пытливому человеку, способному не только найти, но и добыть руду, или апатичному и бездеятельному хозяину, в чьей земле она находится? Меня удивляют левые, которые обычно утверждают, что цена труда превыше собственности, а в данном случае считают, будто все наоборот!
— А меня удивляет, что люди, для которых частная собственность святая святых, напрочь отказываются от своего же закона, как только что-то нужное им находится за пределами их границ.
— Вся мировая история полна примеров, когда народы воевали из-за сырья, господин фон Кремп, и вам, как сыну крупного промышленника, полагалось бы это знать, — раздраженно проговорил Ридмюллер. — Так уж устроен наш мир.
Около трех часов дня яхта взяла курс на юг, к подножию Атитлана, конусообразного вулкана, высеченного, казалось, из пестрого мрамора на зеленом берегу озера. К удивлению Кремпа, из бухты Сантьяго им навстречу вылетела яхта еще более роскошная, чем у Ридмюллера. Она принадлежала Альфонсо Гандаре, министру экономики республики. Тот, размахивая руками, приказал матросам изменить курс, чтобы Ридмюллеру было легче подойти к левому борту… Извинившись, Ридмюллер взял в руки «дипломат» и перешел на борт яхты Гандары: необходимо-де обсудить кое-какие проблемы.
— Я слышал, он назвал тебя по имени, Ундиной, — сказал Кремп. — С какой такой стати?
— Пришлось разрешить ему эту малость.
— Отвратительно… Нет, ты только посмотри на них обоих: даже в воскресенье они находят время для распродажи своей страны…
Кремп взял в руки камеру. В довершение всего яхта Гандары называлась «Патриа». Да, столь прелестной идиллии ему никогда прежде снимать не приходилось.
— Послушай, Хассо, — услышал он голос Ундины. — Ридмюллер хочет, чтобы мы и сегодня переночевали у него. А завтра утром обещает доставить нас в столицу на собственном самолете, так что у Толедо мы, дескать, будем вовремя.
