Вольфганг Шрайер - Неоконченный сценарий (журнальный вариант)
— Можно было бы найти способ попроще. Зачем так рисковать?
— Разве вам неизвестно, что такое власть? А власть главы государства здесь почти не ограничена. Кроме того, президент получает самый высокий оклад среди всех высокооплачиваемых государственных чиновников. Так что игра стоит свеч.
Пыль в сьерре улеглась, воздух сделался нежным, шелковистым, и пока Вилан, включив вторую скорость, вел «джип» в гору, он рассказывал Фишеру о партизанской воине.
— Когда я прибыл сюда, — рассказывал Вилан, — сьерру от партизан в основном очистили, оставалось провести «косметические» операции. Несколько групп укрепились вон там, в горах, и пока мы наводили порядок в сьерре, они спускались и мешали нам. Мне хотелось выяснить, с чего здесь все началось чтобы понять, как с этим покончить. Вы меня понимаете, ведь вы были солдатом?
— Десантником.
Фишер никогда в объяснения не пускался, он не из тех, кто любит поразглагольствовать о пережитом. Сказал «десантником», и хватит. Он понимает других солдат, разбирается в ходе военных действии! «План Пилото» воспринимает как человек мира рекламы, а партизанскую борьбу — как старый вояка.
— Кое в чем мы сами виноваты, — продолжал Вилан. — Мы открыто использовали Гватемалу как трамплин для прыжка на Кубу. Наши военизированные лагеря для кубинских «гусанос» бесили здешних молодых офицеров. В ноябре шестидесятого в столице восстала казарма «Матаморос» во главе с полковником Перейрой. Две недели они контролировали северо-восток страны, потом их оттеснили в джунгли, где они разоружились. Перейра бежал в Мексику, но двое из его младших командиров, лейтенанты Йон Соса и Турсио Лима, с двумястами людьми ушли в эти горы. В годовщину восстания они основали «Революционное движение 13 ноября».
— Неужели командиры герильерос были в прошлом офицерами?
— Некоторые — да. Причем мы сами их и обучили. Турсио Лима младшим лейтенантом прошел курс обучения в Форт-Беннинге. А Йона Сосу в зоне Панамского канала готовили к борьбе против партизан. — Вилан обнажил зубы. — Отплатили за добро черной неблагодарностью.
— А Кампано, его тоже…
— Нет, тут нашей вины нет! Этот прошел школу у Че и был сначала адъютантом Турсио Лимы, а впоследствии, когда тот погиб в автомобильной катастрофе, стал его преемником. Видите вон те хижины? Это селение называется Эсперанса, оно было последним оплотом Турсио Лимы, когда Кампано ходил еще в его адъютантах.
Настоящее партизанское гнездо! Для документальной части фильма то, что показывал Вилан, многого стоило.
Военный комендант селения предложил напитки; сейчас они стояли перед настенной картой в бывшем штабе Турсио Лимы, и Вилан с уверенностью опытного гида давал им пояснения — откуда взялись те или иные экспонаты: письма, документы, листовки, оружие и амуниция герильерос. На стенах фотографии победителей, и самая крупная из них — президента Араны в форме полковника.
«Выставку устроили, что-то вроде музея контрреволюции собирают! — подумал Бернсдорф. — Скоро будут привозить сюда туристов, объяснять: вот, мол, они, последние следы, оставленные ослепленными дураками, вот оно, окончание легенды, экзотичной и загадочной, как гробницы майя. Но нет, найдутся и более надежные свидетели, другие документы, в том числе и фильм под названием 'Черный декабрь'».
— В конце шестьдесят четвертого МР-13, как сокращенно называлось движение Йона Сосы, разделилось, и образовались Революционные вооруженные силы под командованием Турсио Лимы, ФАР — Фуэрсас Армадас Революсионариас. Обе группы разделили сферы действий, — указка Вилана описала овал в нижнем течении Мотагуа. — МР-13 оперировала в районе банановых плантаций между Лос-Аматесом и Атлантикой. А ФАР, в свою очередь, пробивался из этих гор в глубь страны. В вооруженных вылазках принимали участие и студенты, которые после завершения операций преспокойно возвращались на лекции.
Бернсдорф спросил:
— А почему они разделились? Исповедовали разную тактику?
— Да. Йон Соса предпочитал на армейские соединения не нападать, а привлекать на свою сторону крестьян и создавать так называемые «освобожденные зоны», постепенно их расширяя. А Турсио Лима делал ставку на «пропаганду с помощью действий». Постоянными стычками с армией он стремился деморализовать ее и вызвать энтузиазм населения. Его преемники, такие, как Сесар Монтес и Кампано, пошли еще дальше. Террористические акты в городах, захват заложников, которых обменивали на политических заключенных. — Вилан не сводил взгляда с Бернсдорфа, словно желая вызвать на спор.
Но тот ничего не сказал: гладкий, обтекаемый «доклад» Вилана отбил у него всякое желание возражать и спорить.
Влажная духота жаркого полдня. Стоя посреди нищего селения у колодца, Фишер ворчал:
— Ну и подвели же вы меня! Выходит, ваш Кампано был коммунистом! Вилан прямо намекнул…
— Для меня самого это новость, — не моргнув глазом солгал Бернсдорф.
— И что теперь? Кто из прокатчиков или директоров телепрограмм купит у нас фильм? Видели вы хоть раз у нас фильм, где главный герой был бы коммунистом? Левый католик — да, но член компартии?
Бернсдорф делал маленькие глотки из высокого стакана виски с содовой.
— Мы не обязаны показывать, что он был коммунистом.
Фишер кивнул, такой выход его, похоже, удовлетворял. Очень удобно все-таки, что идеология его почти не тревожит. Бернсдорф разложил карту, концы которой постоянно скатывались.
— Дорога ведет дальше, к противоположной границе сьерры, видите?
— Но не дальше Мараньона, — сказал Роблес. — Там был последний опорный пункт Кампано.
— Последний опорный пункт? Почему же мы не едем туда?
— Спросите Вилана.
Отговаривать Фишера повернуть обратно оказалось затеей бесполезной.
— Вперед! — воскликнул он. — Штаб-квартиру Кампано нам нигде больше не снять, она должна быть у нас на пленке, разве не ясно?
Подошел Вилан, и Фишер, снова разложив скатавшуюся карту, изложил свой план. Выяснилось, что ни военный комендант селения, ни солдаты из группы сопровождения, ни сам Вилан никогда в Мараньоне не были. Слово «Мараньон» в переводе означает «густой кустарник», «заросли», это у черта на рогах… Но Фишер был неумолим.
Бернсдорф видел, что во взгляде Вилана появилось какое-то беспокойство. Но отказаться от поездки значило бы признать, что противник продолжает действовать, что разработанные им меры по «оздоровлению» района вовсе не так эффективны, как он об этом красноречиво рассказывал. Нет, на это Вилан пойти не мог.
— Отлично, — выдавил он из себя, повернулся и отдал необходимые распоряжения.
— Желать — значит мочь. — Фишер отпустил карту. Она скаталась, Фишер взял ее в руку и поднял как маршальский жезл. — Как, между прочим, обстоит дело с оружием?
— Хотите попросить оружие? — поинтересовался Роблес. — Вы обидите Вилана. Солдат охраны достаточно.
— Я говорю о завтрашних съемках. Где наши «заговорщики» возьмут пистолеты?
— У лейб-гвардейцев Толедо, — сказал Бернсдорф. — Если говорить точнее, это будут револьверы. У министра их целый арсенал. Они вам понравятся.
— А патроны?
— О патронах позаботится телохранитель Толедо по имени Пепе. Он завтра будет чем-то вроде нашего реквизитора, по крайней мере в отношении оружия.
— Будем надеяться, он не забудет, что патроны требуются холостые.
— Фрау Раух настоятельно просила об этом.
— Сегодня четвертое воскресенье до рождества Христова, — сказал Фишер, — а мы не зажигаем свечи… Вы, кстати, договорились с Санчес о досъемках в Германии?
— Я хочу побеседовать с ней сегодня. И с другими тоже. Мне представляется рискованным начинать съемки завтра. Без единой репетиции! Может быть, имеет смысл того или иного исполнителя заменить.
— Вы только не вздумайте искать тут кинозвезд! — Фишер угрожающе поднял свернутую карту. — У нас есть уже тысяча метров документальной части и ни одного метра игровой. Все остается по-старому, завтра снимаем в саду Толедо.
Возражений режиссера он не услышал — конвой развернулся для спуска в долину и моторы рычали. Вилан пригласил Бернсдорфа на место рядом с собой в первом «джипе» и дал ему связку перепачканных брошюр и листовок:
— На память об Эсперансе! Это печатная продукция ФАР.
— Благодарю. Очень любезно с вашей стороны.
— Вы так внимательно слушали меня. Ваш интерес был неподдельным, особенно вопрос о связях коммунистов с герильерос.
Бернсдорф сунул связку в портфель. Ему почудилось, будто в глубине голубых глаз Видана горит какой-то огонек. Или это впечатление только еще раз подтверждает, насколько страх и чувство ответственности способствуют зарождению недоверия?
— Ты майор, который спит и видит себя полковником, — сказал Андроклес Матарассо Понсе, который сидел с ним рядом на широкой доске качелей. — Но мне приходится соблюдать осторожность.
