Вольфганг Шрайер - Неоконченный сценарий (журнальный вариант)

Вольфганг Шрайер

Неоконченный сценарий[1]

День клонился к вечеру. Сидя за рулем машины. Ундина Раух спрашивала себя, как ей быть дальше. Это ее последний рабочий день. Совершенно неожиданно шеф объявил, что заказов больше нет и перед Новым годом фирма работу свою прекращает. Его слова ошеломили всех, ее же просто потрясли. Как это легко — снять табличку с двери кабинета и вычеркнуть название фирмы из торгового регистра. Рекламная студия «Мозаика», где она проработала двенадцать лет, приказала долго жить. С отцовской щедростью — поскольку Ундина ему нравилась — шеф заплатил ей содержание по март. Хватит, дескать, времени подыскать себе что-нибудь другое. Но дела в кинопромышленности шли на спад, и уверенности в завтрашнем дне Ундина не ощущала. И вообще, реклама ей бог знает как надоела.

Ундина включила приемник, поискала музыку. В Вольфратсгаузене уже зажглись уличные фонари, и не успела она еще добраться по федеральному шоссе № 11 до Форстенридерского парка, как началась метель. Свет фар встречных машин, словно заштрихованный падающим снегом, ломался на забрызганном грязью ветровом стекле. Ундина вдруг подумала: «Лутц Бернсдорф!» И решила отправиться к нему, тем более что ей все равно проезжать мимо Терезиенвизе, где он живет. А вдруг у Лутца найдется работа для нее, что-нибудь в художественном кино. Попасть туда было ее давнишней мечтой.

Внезапно слева от лесной опушки, между шоссе и железнодорожной насыпью, она увидела лежавшую колесами вверх плоскую спортивную машину. Ундине показалось, будто рядом с машиной она заметила чьи-то следы. Но впечатление это было столь же смутным, как и желание помочь. Тем не менее ногу с педали газа сняла, ход машины замедлила.

Там, где шоссе плавно сворачивало, стоял мужчина и махал руками. Ундина потянулась к ручке тормоза, хотя подбирать людей на дороге противоречило ее привычкам. Тем более одиноких мужчин. Но раз уж она едет так медленно… Да, но почему все-таки она остановилась? Уж не потому ли, что увидела какую-то связь между разбитой машиной и этим человеком, хотя скорее всего никакой такой связи не было? Катастрофа произошла, надо думать, сравнительно давно.

Мужчина сел в машину. Без лишних слов, без улыбки. «На вид ему около тридцати, — подумала Ундина. — Вид неухоженный, и чем-то он обеспокоен. Как забавно заиндевели кончики его курчавой бороды!»

— На автобус опоздали? — спросила она.

— Да. То есть нет, на поезд. Она достала сигарету из перчаточного ящика, и он сразу же щелкнул дорогой зажигалкой, которая как-то не вязалась с его внешностью. Кисть у него тонкая, изящная, а рукав пиджака в грязи. Упал, наверное…

— Вы до центра едете?

— Почти. До выставки. Вам куда нужно?

— К Центральному вокзалу.

Ундина выключила радио, но тишина подействовала на нее угнетающе. Молчаливый попутчик тоже начал ее нервировать. Около Пуллаха пришлось остановиться перед шлагбаумом: через несколько долгих минут появился пригородный поезд. На него он вроде бы мог и успеть… Молчание становилось тягостным. Наконец оно ей надоело:

— Вы работаете здесь, за городом?

— Нет… Я пока учусь.

— И что же вы изучаете?

— Социологию. Вы возвращаетесь с работы?

— Заметно?

Он пожал плечами. Огни хвостового вагона исчезли в лесу, шлагбаум поднялся.

— И чем же вы занимаетесь?

— Рекламой. Маленькие рекламные ролики для телевидения.

— Натурные съемки? В такую погоду?

— В Альпах она подходящая. Однажды ради рекламы туалетной воды пришлось лететь в Ирландию. Сегодня оказалось достаточно Вендельштейна.

На его лице не появилось обычной в подобных обстоятельствах понимающей улыбки. Рекламу все считали делом увлекательным, серьезным и доходным: кто ею занимается, тот в чести. Профессия уважаемая. Он сказал лишь:

— Я тоже снимаю.

— Развлекаетесь?

— Более или менее. Но я не любитель, снимать меня учили. Был оператором в бундесвере, делал, знаете ли, учебные фильмы…

Справа появились неясные очертания домов, и он попросил остановиться у первой телефонной кабины. Ундина видела, как он открыл дверь кабины, снял трубку, бросил монету, набрал номер — и все одной рукой. Милый молодой человек, но что-то с ним стряслось…

Когда Хассо фон Кремп снова сел в машину, он чувствовал себя лучше, потому что хоть что-то да сделал. И что из того? Что изменилось, если разобраться? Бенно мертв, машина разбита вдребезги, сам он черт знает в какую историю влип — спасается бегством. В катастрофе он неповинен. Он лежал на опущенном сиденье рядом с местом водителя, когда Бенно на полном ходу влетел в кювет. Но когда дорожные полицейские вытащат Бенно из-под обломков и установят личность погибшего, то поймут, что перед ними труп человека, чей розыск объявлен политической полицией. Кремп не сумел заставить себя вытащить из карманов Бенно фальшивый паспорт и пистолет. Прошло не меньше пяти минут, пока он понял, что Бенно мертв, а он жив и невредим, если не считать порезов на левой руке.

— Выходит, мы с вами коллеги, — проговорила Ундина. — Ну, и что же такого снимают в бундесвере? Танковые атаки, учебные стрельбы?

— Наши короткометражки в техническом отношении не хуже ваших. Тоже смесь из «рекламы продукции и завоевания симпатий потребителя», как это называете вы.

— А сейчас вы что снимаете?

— Нечто совершенно противоположное: забастовки, захват домов, демонстрации и акции протеста… Я часто езжу туда, где что-то в этом роде назревает.

— Захват домов? Разве это вам по душе?

— Безусловно. Но больше всего по душе мне фильм на целый вечер. Документальный, но столь высокого качества, чтобы он мог завоевать широкую публику.

— «Некоммерческий и антисистемный», не так ли? — улыбнулась она. — И как же вы намерены пробиться с вашей критикой капитализма в капиталистический прокат, к «широкой публике»?

— Копии некоторых моих фильмов уже показывали молодежи. В разных местах, даже в тюрьмах. Но необходимо создать фильм, который не стыдно было бы повезти в Западный Берлин, Лейпциг, Локарно или Сорренто[2]. Ленты с этих фестивалей часто покупает телевидение.

— Аппетиты у вас немалые.

— Кто согласен на малое, не достигнет ничего.

— Отчего же? Среднего уровня он достигнет и на хлеб насущный заработает. Но вам, я вижу, это не по вкусу? То, к чему вы стремитесь, лучше начинать не в Германии. Начинать всегда имеет смысл с тем острого звучания. Их легче найти за границей.

— Да, это ваш рецепт: рекламу туалетной воды снимают в Ирландии, рекламу овощей и фруктов в Марокко, а ленты с критикой капиталистической системы в Индии или Чили?

Но она не так уж не права, подобные мысли приходили в голову ему самому. Он владел испанским и французским языками, долгие годы прожил в Лиме в семье своего дядюшки, который был там послом. Эксплуатация слабых сильными — чем не тема, пусть и вечная?

Ундина свернула на улицу Герцога Генриха, притормозила, дала задний ход и вырулила на стоянку.

— Я на месте. Но, может быть, никого не застану дома. Если вы немного подождете, я вас с удовольствием довезу до вокзала.

Ундина вышла из машины и исчезла в подъезде.

Кремп погладил начавшую вспухать тыльную сторону левой руки. Странная женщина. Захват домов заставляет ее поморщиться, а разговор продолжить хочет… Ундина все не возвращалась, и Хассо фон Кремп решил пройтись немного, размять ноги.

Аптека. Булочная. Маленький книжный магазин. Он пуст, скоро закроют. Кремп вошел вовнутрь, влекомый теплом и тем запахом книг, который он так любил сызмальства. На бестселлеры не обратил, как всегда, никакого внимания, подошел к стеллажам. Лишь. теперь до него окончательно дошло, что он, как ни странно, жив. Пробежал глазами по корешкам изданий карманного формата, уже ни о чем, кроме покупки книг, не думая. Новых поступлений мало, все названия книг «левого» толка ему известны. Кроме двух. Удивительно, но у них уже есть брошюра о контрреволюции в Чили с анализом политических событий и документами о терроре. Рядом с ней — книжка в ядовито-зеленой обложке «Южная Америка: нищета и пытки». Он с любопытством взглянул на выходные данные — книжка вышла буквально на днях. Прочел несколько абзацев, и внезапно у него появилось чувство, что он держит в руках первый вариант сценария фильма, который с радостью снял бы сам.

Купил книжку и вышел из магазина. Увы, такой фильм ему снять не суждено. Для этого необходимо найти мецената, рискнувшего бы по самым скромным подсчетам двумястами тысячами. У кого столько лишних денег, тот миром доволен и в обновлении его не заинтересован…

Лутц Бернсдорф, блестящий режиссер и счастливый отец семейства, сорока шести лет от роду, искренне старался вникнуть в суть того, что говорила Ундина. Она никогда не была для него просто кошечкой: когда он приехал в Мюнхен восемь лет назад без имени и положения. Ундина приняла его без всяких условий, стала ему другом. Сейчас Бернсдорф ей от души сочувствовал, будучи глубоко разочарован в том, чем занимался сам.