Чингиз Абдуллаев - Тождественность любви и ненависти
– Счастливое поколение, – согласился Дронго. – Может, потому, что мы с вами были больше циниками. Мне вообще кажется, что поколение сорокалетних – это поколение циников. Абсолютных циников, успешно поменявших прежние идеалы на новые. Это ведь в основном бывшие комсомольские секретари и младшие научные работники, которые сделали себе карьеру и успешный бизнес в новых условиях.
– Вы намекаете на меня?
– Нет. Я воообще не намекаю. Просто знаю. Я ведь тоже из этого поколения. Мы абсолютные циники, не верящие ни во что. Следующее поколение – это разочарованные молодые люди, которые еще не знали «прелестей социализма». А уже двадцатилетние – это совсем другое, «капиталистическое» поколение со своими запросами и идеалами. Самые продвинутые, уже гораздо более западные, чем мы с вами.
– Возможно, вы правы, – согласился Чхеидзе, – во всяком случае если вы думаете, что он заинтересован в моей смерти, то ошибаетесь. Ему гораздо приятнее получать от меня денежные переводы, чем заниматься моими проблемами.
– Он ваш единственный племянник? И вы ему помогаете?
– Да. Мы с сестрой очень любим друг друга. Я ведь потерял отца, еще когда учился в МВТУ. И у нас были определенные трудности, мама не могла высылать мне столько денег, чтобы я мог более-менее сносно питаться. Хотя тогда цены были совсем смешные. Приходилось иногда фарцевать. В начале восьмидесятых самым ходовым товаром были американские джинсы. Мы брали их у иностранцев по пятьдесят или сто рублей, продавали за двести пятьдесят. Очень рискованные операции, но на одни проданные джинсы можно было существовать целый месяц. Мне было достаточно трудно, один раз меня едва не забрали в милицию. Поэтому я помогаю своему племяннику как могу. Чтобы у него не было никаких проблем. Но стараюсь не портить мальчика.
– Что было дальше, – спросил Дронго, – вы нашли свою цыганку?
– Конечно нет. Было уже достаточно поздно. Лиана с Гюнтером несколько раз спускались вниз, чтобы встретить мою цыганку. Вебер ее видел и наверняка запомнил. А Лиана должна была с ней поговорить, он не знает русского языка.
– И вы сидели один в своих апартаментах?
– Нет, конечно. Здесь все время дежурили охранники. Самойлов тоже слышал все эти предсказания цыганки. И он тоже был в шоке. Только, в отличие от меня, он не мог просто сидеть и ждать, что потом произойдет. Он сразу взял на себя все заботы и проблемы компании. Он ведь первый вице-президент и, значит, обязан заниматься всеми вопросами после смерти президента. Я даже подумал, какое совпадение. Двенадцать лет назад я был на его месте, когда убили руководителя нашей компании Петросяна. Я тогда тоже сразу заменил его. Самойлов собрал совещание уже через два часа после смерти Касаткина. В общем молодец, так и нужно было действовать. У них большая компания, свои проблемы, полторы тысячи человек, которые получают зарплату и зависят от руководства. Он сразу меня заверил, что все контракты и договоры остаются в силе. Я больше беспокоился за предсказание цыганки, чем за свои деньги. Если она окажется права, то все мои миллионы мне просто не понадобятся. Я их не успею ни вложить, ни потратить. Ужасно обидно, если подобное произойдет. Очень обидно.
– Не успеете потратить свои деньги. Только поэтому?
Чхеидзе неприятно усмехнулся.
– Вам не говорили, что вы злой человек? – спросил он у Дронго.
– Иногда говорят. Когда разговариваю с очень богатыми людьми. Не нужно обижаться. Я спросил не для того, чтобы вас оскорбить, а чтобы понять ментальность вашего характера.
– Я переживаю, что не успею осуществить задуманное, – пояснил Давид Георгиевич, – я уже давно достаточно богатый человек и успел получить в этой жизни все, что может дать богатство. Красивые женщины, хорошие дома, путешествия по всему миру, лучшие рестораны. Судя по тому, что вы обедали в «Ротонде», вы тоже не аскет?
– Нет, – согласился Дронго, – но свои деньги я зарабатываю несколько иным способом, чем большинство богатых людей в России. – Он подумал немного и добавил: – И в Грузии, и в Азербайджане. Но в «Ротонде» мне понравилось, это правда.
– Вот видите, – кивнул ему Чхеидзе, – к хорошей жизни быстро привыкаешь. Но цыганку мы не нашли. И я почувствовал легкую панику. А тут еще позвонила Ирина.
– Какая Ирина?
– Ирина Миланич, главный редактор известного журнала. Которая помогла вас найти.
– Разве ее фамилия Миланич? – удивился Дронго. – Кажется, раньше у нее была другая фамилия?
– Раньше у нее была своя фамилия, – кивнул Чхеидзе, – а потом она взяла фамилию мужа и под этой фамилией стала известным журналистом. Неужели вы ничего не знаете?
– Не знал, – признался Дронго, – мы много лет не встречались. Я даже не знал, что это она тот самый журналист. Хотя часто встречал ее фамилию на различных мероприятиях и в журналах. Даже не предполагал, что она и есть та самая молодая женщина, с которой я был знаком много лет назад.
– Значит, и я мог вас удивить, – удовлетворенно сказал Давид Георгиевич, – я попросил ее помочь мне. Но до этого произошло столько разных событий.
– Тогда давайте по порядку. Почему она вам позвонила? Вы были раньше знакомы? Она сказала мне, что вы давние приятели.
– Очень давние, – грустно кивнул Чхеидзе, – мы знакомы уже почти четверть века. Можете себе представить? Даже страшно подумать. Я тоже не знал, что она и есть та самая Ирина. Пока в прошлом году не увидел ее фотографию в журнале. В колонке главного редактора. Даже не поверил своим глазам, так она изменилась. И сразу попросил найти номер ее телефона, чтобы поговорить с ней. Такое невозможное совпадение. Через столько лет. Мы договорились, что встретимся, когда я буду в Москве. И перед приездом я ей позвонил, сообщив, что буду в «Национале». Когда мы вернулись из больницы, она мне сразу позвонила. Я был в таком растерянном состоянии, что очень обрадовался ее звонку. Мы не виделись с ней целую вечность. Несколько раз собирались встретиться, но каждый раз из-за чего-то встреча срывалась.
Дронго подумал, что тоже не виделся с Ириной много лет. И обязательно позвонит ей, как только отсюда выйдет. Он так боялся увидеть ее изменившийся и постаревшей. Но если она та самая Ирина Миланич, о которой он много слышал, то она просто великолепно сохранилась. Как такое могло быть? Почему он не узнавал в этой женщине свою прежнюю знакомую? Он помнил другую Ирину, не такую уверенную в себе, не столь цепкую, жесткую, деловую.
– И она приехала к вам? – спросил он неожиданно для себя чуть дрогнувшим голосом, словно ревнуя к своему прошлому. Или к будущему.
– Да, – почему-то вздохнул Чхеидзе, – она приехала в тот вечер ко мне. Я думаю, что мои сомнения усилились еще больше после ее приезда. И мои страхи.
– Почему страхи? – уточнил Дронго.
– Я же сказал вам про два дня, – напомнил Чхеидзе, – и больше всего я боюсь, что мой таймер времени уже начал свой отсчет. И среди подозреваемых, возможно, Ирина не самый последний человек.
– Вы подозреваете, что она может желать вас убить? – изумленно спросил Дронго. – И после этого вы просили ее найти меня?
– Я не подозреваю именно ее. Она всегда мне очень нравилась. Но моя история отношений с Ириной, возможно, станет прелюдией к будущей трагедии.
Дронго вспомнил о своей встрече в Румынии. Очаровательная молодая женщина, уже тогда обладавшая сильным характером. Было ясно, что она сумеет сделать карьеру и станет хорошим журналистом. Она была наблюдательной, обладала чувством юмора, умела быстро принимать решения. Ему было тогда только двадцать семь лет. А сколько ей было в восемьдесят шестом? Двадцать три или двадцать четыре года? Летом ей еще не исполнилось двадцать четыре, ведь она родилась в ноябре. Кажется, они об этом тоже говорили. Она была совсем молодой. Как странно, что Чхеидзе тоже не видел ее много лет. Такое совпадение немного пугало. И сильно смущало. Он незаметно вздохнул. Это случилось в восемьдесят шестом году, в Мангалии.
МАНГАЛИЯ. РУМЫНИЯ. ПРОШЛОЕ
Все началось еще на вокзале. Двадцатого июля восемьдесят шестого года. Ходить по Киеву было сложно. Он все время чувствовал, как ему больно глотать. Возможно, это всего лишь ему казалось. Но он привык доверять своим ощущениям. После недавней трагедии в Чернобыле он ощущал присутствие радиации в воздухе почти физически. Хотя понимал, что это могли быть лишь его субъективные ощущения. Но глотать все равно было больно.
На вокзале он стоял на перроне, ожидая, когда придет поезд, направлявшийся из Москвы в Бухарест. Когда мимо прошел состав, он обратил внимание на молодую и симпатичную женщину стоявшую в тамбуре в форме проводницы. Выяснилось, что это как раз его вагон и он должен разместиться в первом купе, рядом с купе проводников. После того как состав миновал государственную границу с Румынией, она переоделась в какую-то серебристую спортивную форму. Он запомнил ее красивое имя. Надежда. По странной логике судьбы она работала без сменщицы. Когда все улеглись спать, он вышел в коридор. Сначала они просто разговаривали. Потом перешли в ее купе. Все было как-то нормально и естественно, словно так и должно было быть. И он остался в ее купе. Никогда в жизни, ни до, ни после, он не встречал таких красивых женщин, работающих на железной дороге. Она была похожа на западную стюардессу, словно сошедшую со страницы рекламного журнала. Утром они попрощались. Он забрал свой чемодан и, выходя из вагона, тепло попрощался с женщиной. Уходил он, шагая мимо длинного состава вагонов к зданию вокзала. Когда он вдруг обернулся, то увидел, что она идет за ним. Это его удивило. Он много раз вспоминал потом этот эпизод, понимая, каким бесчувственном эгоистом он оказался в это мгновение. Повернувшись, он еще раз с ней попрощался. Кажется, даже протянул ей руку. И она пожала ему руку, странно улыбаясь и глядя ему в глаза. Может, она хотела что-то сказать, но так и не сказала. И он снова пошел дальше. В двадцать семь лет можно быть симпатичным молодым человеком и абсолютным дураком. Ночью она сказала ему, что обратила на него внимание еще тогда, когда он стоял на пероне, выделяясь среди остальных.
