Час пробил - Виктор Львович Черняк
Так часто размышлял Барнс по ночам. «Неужели меня не станет? — спрашивал он себя и с горькой усмешкой отвечал: — Профессиональному ли врачу этого не знать. Не станет! И не потому, что подошел к естественному пределу. Нет. По другой причине: мое существование ломает планы людей, которые живут, десятилетиями пребывая в твердой уверенности, что их планы никто ломать не должен. Ни за что! Ни при каких обстоятельствах! А коли это так, когда над их планами нависает угроза, ее устраняют, не испытывая ни малейших колебаний. Так делал я сам, вырезая опухоль. Я же не думал, что опухоль — тоже живые клетки, обрекаемые на умирание моим скальпелем».
Барнс еще долго ворочался, потом поднялся, нащупал тапочки. В спальной стоял старинный секретер с инкрустациями деревом. Дворянский пикник: дамы в кринолинах, мужчины в расшитых камзолах. Оленья охота: егеря с трубами, своры псов, сиятельные стрелки. Королевский выезд: карета на высоких рессорах с лилиями на дверцах, запряженные цугом лошади с плюмажами, кучер в высоких сапогах с колесиками шпор…
На одном из ящичков секретера была изображена дуэль, ее завершающая сцена. Выставив вперед правое колено, в стремительном выпаде человек с орлиным носом пронзает
шпагой противника. Несчастный уже преклонил колени, но еще не упал. Он еще не умер, но уже не жив. «Как я, точно так же, как я». Барнс повернул маленький ключик и потянул ящик на себя. В этом ящике он хранил личное оружие — два пистолета, один из которых достался еще от отца: маленький двуствольный «деррингер», напоминавший скорее игрушку, чем орудие смерти. Он вряд ли помог бы спасению Барнса. Доктор просунул руку в глубь ящика и вытащил нечто, в сравнении с чем «деррингер» казался не просто игрушкой, а, скорее, забавой из марципанов. Это был «SIC» двести десять, калибра девять миллиметров. Пистолет-чудовище.
Ближе к утру пошел дождь. Когда стало светать, Барнс поднялся. Он стоял с пистолетом в руке, всматриваясь в сплошную серую пелену. В ямках на участке бурлила вода. Стволы деревьев рядом с окном и листва блестели, как свежевымытый автомобиль. Дождь внезапно прекратился. От земли повалил пар. На цветах, подаренных Розалин Лоу, сверкали россыпи дождевых капель. Показалось солнце. Его огненный шар стремительно поднимался от земли, пронзая лучами хаос ветвей — засохших сучьев и молодых побегов.
«Красиво. Как красиво». Барнс отложил пистолет в сторону.
Неправильно он прожил жизнь. Надо было каждый день вставать в пять утра, подходить к окну, а еще лучше вылезать из сумрачного дома и смотреть, смотреть на красоту, вбирая ее, как воздух. Красота природы. А красота человеческих отношений? Тоже чего-то стоит. Харт! Старина Харт предупредил его, предупредил с немалым риском для себя. Правда, предупреждение это ничего не дает. Неважно. Он думал, нервничал, искал выход, хотел непременно облегчить участь Барнса, Барнса, который никогда не принимал Харта всерьез, считал малообразованным, дурно воспитанным, эгоистичным, ограниченным в своих желаниях человеком.
Они попали в ужасный переплет с самого начала их взро — лой жизни. Все поломала война. Если бы не она! Как сложились бы их судьбы? О чем говорили они, лежа на траве аэродрома, еще не зная, что первая А-бомба уже взорвалась на испытательном полигоне в штате Нью-Мексико? Кстати, операция называлась «Троица» — Экие богобоязненные свиньи! — и их тоже было трое. Черт возьми, ведь это случилось шестнадцатого июля, ровно тридцать пять лет назад. Может быть, справедливо, что он уйдет из жизни в том же месяце? Кто-то должен отвечать. Почему бы не он? Погибнуть в юбилей свинства. В юбилей трагедии. Символично. Трагедии не для него одного…
Харт хотел семью, кучу детей, и чтобы все девочки, и все блондинки. Харт прожил всю жизнь один. Куда он дел тепло, с которым начал жизнь, на кого излил? О чем он думает по вечерам, уставившись в мерцающий экран, после стрельбы и пинты ледяного пива? Может быть, Харт тоже хотел бы смотреть на утренние деревья в пелене дождя? Может быть.
Сол хотел денег ж не скрывал этого. «Без денег ничего не выйдет, ребята, я слишком люблю своего несуществующего малыша, я слишком люблю свою еще не найденную жену, чтобы представить: моя семья будет без денег». Что теперь? Жена, которую нашел и любил Сол, давно потеряна. Он так хотел малыша — получилась малышка. Дочь! Что дочь? Песчинка со склона горы под названием Неудавшиеся женские жизни. Деньги? Их нет. Есть старость, болезни, смутно различимый впереди финиш.
Барнс хотел стать настоящим ученым. Не вышло. Вместо этого кромсал тела: делал резекции желудков, удалял аппендиксы и желчные пузыри, откачивал кровь из плевры, иногда брался и за косметические операции, старательно обходя лицевой нерв и потом накладывая шов Донатти.
Ничего не вышло. Ни у кого из них. Еще неизвестно, кому больше не повезло: Барнсу, который скоро приведет в порядок все свои дела, или его друзьям — Харту и Розенталю.
Утреннее время летело быстро. В восемь зазвонил телефон. Незнакомый женский голос был слышен как будто из соседней комнаты:
— Вы еще помните меня, доктор Барнс?
«Неужели у них такие идиотские методы? — изумился Барнс. — Шуточки распущенных старшеклассниц…»
— Не узнаете, — объяснил его заминку голос. — Миссис Уайтлоу, помните такую?
— О! Миссис Уайтлоу! — Барнс искренне обрадовался.
Эта женщина была из жизни до записки со словами «Час пробил». Теперь уже, в отличие от прежнего, Барнс делилсвою жизнь на два периода: до записки и после.
— Конечно, заезжайте! Что мне делать особенного? Нет, обычные дела. Для вас всегда найду время.
«Зачем она приедет? Что-нибудь спросить. Я не испытываю никакого зла к ней. Странно! Мои несчастья начались с ее расследования. Глупости, при чем здесь она? Мои несчастья начались, когда ее еще и в мыслях у родителей не было. Пускай спрашивает, если надо. Какая разница. Буду просто
