Час пробил - Виктор Львович Черняк
Элеонора полуживая поднялась по лестнице.
Мотель будто вымер. Лишь откуда-то снизу, очевидно из бара, доносились почти не слышные музыка и голоса подвыпивших гуляк. В коридорах темно: над дверями номеров тускло светились красноватым светом маленькие лампы, похожие на детские пальчики. Конец коридора упирался в балкон, его двери были распахнуты, в них свисали ветви большого дерева с густой кроной. Профессионально, против воли, Элеонора отметила: если бы она захотела выбраться из этого коридора, не желая мелькать перед глазами дежурного внизу, — не было бы ничего легче. Она нашла свой номер, еле открыла дверь. Сил не хватило даже запереть замок изнутри, или он барахлил. Она хотела позвонить вниз, на это тоже нужна была энергия. Плевать — мотель пуст, кому она может понадобиться. Она едва ополоснулась под душем и рухнула на кровать, успев в навалившейся дремоте сунуть под подушку баллончик с газом «мейс», который всегда держала в сумочке: полированный цилиндрик, напоминающий тюбик помады.
Этаж был пуст. Миссис Уайтлоу спала в № 43. Спала как убитая, и все же в какой-то миг ей показалось, что ручка двери в комнату поворачивается.
Харт плюхнулся рядом с водителем, и машина понеслась к полицейскому управлению, Ее несколько раз заносило на поворотах, верзила с трудом удерживал руль.
— Полегче! — буркнул Харт. — Начальство везешь — не дрова!
«Сукины дети. Ничего их не волнует. Лет пятнадцать назад — другое дело. Положи раскрытую пачку сигарет на колено — и ни одна не выпала бы, пока ехали. И Сол тоже… Ему, видите ли, надоело. Можно подумать, мне не надоело. Барнс может всех погубить. Барнс — человек, которого угрызения совести могут толкнуть на любую глупость. Попали между молотом и наковальней. Какой-нибудь умник скажет: раньше думать надо было. Будь у нас возможность выбора, уж сообразили бы. Все крепки задним умом, хлебом не корми — дай посоветовать другому: «А вот я бы…» Слава богу, хватило мозгов не обзаводиться семьей. Сейчас бы рвал на себе волосы. Но свою шкуру тоже жалко! Ох как жалко».
В последнее время, когда у Харта появлялось иногда желание послать к чертовой матери своих защитников, он с удовольствием думал: нет детей, какая удача. Хоть им ничего не сделают. Конечно, и самому жить хочется, чего там крутить. Он и не жил как человек, по существу, никогда. Единственно, что утешало: а кто знает, что значит жить как человек? Семья с идиоткой-женой и без конца вытворяющими всякие пакости детьми — тоже не бог весть какое счастье. Про любящих жен и преданных детей Харт любил почитать в книжках и всегда думал: как умудряются писаки придумывать таких типов. Вот уж фантастика, почище звездных полетов. Но там ври напропалую — никто за руку не схватит. А тут другое дело — семья, быт, все всё знают. Кое-кто, может, и думает: вот не повезло мне, не поперло, бывают же такие жены и такие дети. Дудки! Они и бывают только в книжках великих фантазеров. И все понимают, что читают вранье, а читают. Хоть помечтать. Жена в белом передничке встречает на пороге со словами: любимый, единственный, бесценный… Как там еще завирают господа писатели? Харт и слов-то таких не знает. Или дети. Приходит сын и, вместо того чтобы сказать: старый идиот, все коптишь небо, — говорит: дорогой отец, вот тебе полторы тысячи, извини, что не две, но послезавтра обязательно принесу еще тысчонку; вот тебе еще и чек, может, на лекарства, может, еще на что пригодится. Смехота…
— Приехали, сэр.
— Удивительно, — зло бросил Харт. — А машину изредка не мешает мыть для общего развития. Для общего развития рук, — счел он нужным уточнить, не надеясь на интеллектуальный прогресс верзилы.
— Учту, — покорно проговорил тот.
— Учти, учти.
Харт вошел в дверь. «Как же, учтет он. Да и кто вообще что учитывает? Разве я учту, если кто-то посоветует, особенно с такой же рожей, как моя».
Джоунс сидел в кабинете Харта, вытянув ноги, и рассматривал журнальчик из тех, что мужья прячут от жен, сыновья от родителей, подчиненные от начальства.
— Работаешь? — миролюбиво поинтересовался Харт. Джоунс вскочил, неловко запихивая журнальчик в задний карман. — Как успехи? Закончил классификацию ж..? Только не красней! Этого еще недоставало. Такая литература требует мужества. Помню, у нас в школе малый был один, тоже все время мусолил эти дела. Его как-то учитель спрашивает: «Ты подготовил Уитмена?» — или Суинберна… не помню уж
кого. «Нет, говорит, не успел». — «Да что ты? Вот досада! — изумляется учитель. — А что это ты там читаешь?» Все думали, парень начнет засовывать под парту злополучный журнал (маленький такой, как книжечка), а он возьми и протяни учителю. Тот взял, повертел и возвращает со словами: «Довольно необычная тема, и образы тоже любопытные. Почему, — говорит всем, — я вас заставляю учить стихи великих поэтов? Чтобы у вас появилось мужество жить. А вот у него, — учитель кивнул на парня с журнальчиком, — мужество уже есть. Прожить жизнь без грехов нельзя. Но будьте любезны находить в себе смелость признавать ваши грешки. Ему смелости не занимать. Так что с легким сердцем ставлю ему высшую оценку. Неважно, кто что читает. Важно, какие выводы делает». Понял?
— Пожалуй, вы правы, сэр.
Харт сел, забросил фуражку в угол, снял браслет с часами, положил их перед собой и спросил:
— Звонили?
— Звонили, сэр. Четыре раза. Сказали, срочно. Сказали, как появитесь, чтобы тут же, сами знаете кому.
— Считай, я еще не появился. Принеси промочить глотку, потом и появлюсь.
, Не нравится ему этот звонок. Вообще все не нравится. Такое ощущение, что дело дрянь. И главное, не выйдешь из игры. Может, добраться до какого-нибудь островка, из тех, что и на карте не видно, и мирно дожить там? Нет. Достанут! Это — раз. Потом, он не может бросить Сола. Сол и так по уши в дерьме. С дочкой — одно расстройство. С деньгами пролетел вчистую. В вечном страхе. Барнс тоже, в сущности, неплохой парень. Хотя если кто их и погубит, так это Барнс. И миссис Уайтлоу. Зачем она влезла в эту кашу? Такая милая, располагающая к себе женщина, хваткая, не глупая. Честное слово, когда он впервые ее увидел, подумал: чем черт не шутит? В конце концов, ему не сто лет.
— Ты — метеор, Джоунс. Благодарю.
Харт отхлебнул пива и неохотно набрал код. Нажал тумблер режима засекречивания и тут же услышал знакомый голос, с металлом и елеем одновременно:
— Вы на режиме?
— Разумеется, сэр. — Глазами Харт показал Джоунсу, чтобы он убрался из
