Ю Несбё - Призрак
— Что ты имеешь в виду?
— Я просто интересуюсь, есть ли у него жена или сожительница.
Харри услышал, как Туркильсен стучит по клавишам. После чего последовал ответ:
— Нет. Больше ни у кого из абонентов нет этого адреса.
— Спасибо.
— Значит, мы договорились? Что больше никогда не будем разговаривать?
— Да. Только напоследок одно-единственное дело. Я хочу, чтобы ты проверил Микаэля Бельмана. С кем он разговаривал в последние месяцы и где находился во время убийства.
Громкий смех.
— Начальник Оргкрима? Забудь! Я могу спрятать или объяснить поиск информации о простом полицейском, но за то, о чем ты просишь, меня вышибут в один миг.
Он снова засмеялся, как будто сама мысль казалась ему комичной.
— Я надеюсь, что ты выполнишь свою часть договора, Холе.
Связь оборвалась.
Такси подъехало к адресу с салфетки. Перед домом в ожидании стоял какой-то мужчина.
Харри вылез из машины и подошел к нему.
— Смотритель Ула Квернберг?
Мужчина кивнул.
— Инспектор полиции Холе. Это я вам звонил.
Он заметил, что смотритель искоса поглядывает на такси, которое стояло и ждало Харри.
— Мы пользуемся такси, когда в нашем распоряжении нет служебного транспорта.
Квернберг посмотрел на удостоверение, которое Харри поднес к его носу.
— Не видал я никаких следов взлома.
— Но об этом поступил сигнал, давайте проверим. У вас ведь есть универсальный ключ?
Квернберг достал связку. Он открыл дверь в подъезд, а полицейский в это время изучил домофон.
— Свидетель утверждает, что видел, как кто-то забрался по террасам и проник на третий этаж.
— Кто звонил-то? — спросил смотритель по дороге наверх.
— Я связан подпиской о неразглашении, Квернберг.
— У вас чё-то на штанах.
— Соус от кебаба. Я подумываю сдать их в чистку. Можете отпереть эту дверь?
— Фармацевта?
— Ах вот как, он фармацевт?
— Работает в Онкологическом центре. Разве нам не надо брякнуть ему на работу, перед тем как войти?
— Я хочу посмотреть, здесь ли вор и можно ли его арестовать, если вы не возражаете.
Бормоча извинения, смотритель быстро отпер дверь.
Холе вошел в квартиру. Понятно, что здесь жил холостяк. Но холостяк чистоплотный. Диски с классической музыкой на полочке для дисков выстроены в алфавитном порядке. Профессиональные журналы о химии и фармацевтике в высоких, но аккуратных стопках. На одной из книжных полок стояла фотография в рамке, на которой были изображены двое взрослых и мальчик. Харри узнал мальчика. Он стоял, немного наклонившись, с недовольным выражением на лице. Ему не могло быть больше двенадцати-тринадцати. Смотритель стоял в дверях квартиры и внимательно следил за ним, поэтому Харри для виду проверил дверь на террасу, а потом стал переходить из комнаты в комнату, открывая ящики и шкафы. Но ничего компрометирующего в квартире не было.
Подозрительно мало компрометирующего, сказали бы иные коллеги.
Но Харри видел такое и раньше: у некоторых людей нет тайн. Правда, нечасто, но такое бывает. Он услышал, как смотритель переминается с ноги на ногу в дверях спальни позади него.
— Случается, к нам поступают ложные сигналы.
— Понимаю, — сказал смотритель, запирая за ними двери. — А чё б вы сделали, если бы там внутри оказался вор? Запихали бы его в такси?
— Тогда бы мы вызвали патрульную машину, — улыбнулся Харри, остановился и посмотрел на ботинки, расставленные на полочке у двери. — Скажите-ка мне, разве эти два сапога не разных размеров?
Почесывая подбородок, Квернберг внимательно посмотрел на Харри.
— Могёт быть. У него нога кривая. Можно мне еще разок взглянуть на ваши документики?
Харри протянул ему удостоверение.
— Срок действия…
— Такси ждет, — сказал Харри, схватил удостоверение и побежал вниз по лестнице. — Спасибо за помощь, Квернберг!
Я пошел на улицу Хаусманна, и, конечно, там никто не догадался починить замки, так что я проник прямиком в квартиру. Олега не было. Никого другого тоже. Они были на улице, занимались делом. Достать, достать. Пять «джанки», живущих вместе, а квартирка выглядит вот так. Но здесь, конечно, ничего стоящего не найти, только пустые бутылки, использованные шприцы, кровавые ватки и пустые сигаретные пачки. Хренова выжженная земля. И вот, сидя на грязном матраце и ругаясь, я увидел крысу. Когда люди описывают крыс, они всегда говорят, что крыса была здоровенная. Но крысы не такие уж и большие. Они довольно маленькие. Только хвосты у них бывают довольно длинными. Ну ладно, когда они чуют угрозу и встают на задние лапы, они могут показаться больше, чем на самом деле. А во всех остальных отношениях они такие же несчастные существа с такими же проблемами, как у нас. Достать.
Я услышал бой церковных колоколов. И сказал себе, что Ибсен обязательно появится.
Должен появиться. Блин, как же я был плох. Я видел, как они стояли и ждали, когда мы выйдем на работу, они были так рады видеть нас, что это выглядело трогательно. Дрожащие, трясущие купюрами, опустившиеся до попрошаек-любителей. А теперь я сам стал таким. Я с огромным нетерпением ждал звука шагов Ибсена на лестнице, хотел увидеть его идиотскую рожу.
Я разыграл свои карты, как придурок. Я просто хотел получить дозу, а добился того, что теперь все они охотились на меня, вся шайка-лейка. Старикан со своими казаками. Трульс Бернтсен с дрелью и больными глазами. Королева Исабелла и ее начальственный трахаль.
Крыса кралась вдоль стены. В полном отчаянии я начал шарить под покрывалами и матрацами. Под одним из матрацев я обнаружил фотографию и кусок стальной проволоки, скрученной в форме буквы L с петлей на конце. Снимок оказался помятой бледной фотографией на паспорт Ирены, и я догадался, что этот матрац принадлежит Олегу. Но вот что это за проволока, я не понял. Пока до меня медленно не дошло. И я почувствовал, как вспотели ладони и сердце забилось быстрее. Ведь это я научил Олега делать нычки.
Глава 36
Ханс Кристиан Симонсен пробирался сквозь толпы туристов вверх по склону из белого итальянского мрамора, который придавал зданию Оперы сходство с айсбергом, покачивающимся на воде в глубине фьорда. Забравшись на крышу, он огляделся и увидел Харри Холе, сидящего на краю каменной стены. Харри пребывал в одиночестве, потому что большинство туристов устремились на другую сторону крыши, чтобы насладиться видом на фьорд. А Харри сидел на стороне, выходящей на старые страшные городские районы.
Ханс Кристиан присел рядом с Харри.
— Ханс Кристиан, — сказал Харри, не отрывая глаз от брошюры, которую читал. — Ты знал, что этот мрамор называется белым каррарским и что строительство Оперы стоило каждому норвежцу более двух тысяч крон?
— Да.
— Ты слышал о «Доне Жуане»?
— Моцарт. Два действия. Молодой высокомерный бабник, считающий себя божьим даром женщинам и мужчинам, предающий всех и настраивающий всех против себя. Он думает, что бессмертен, но в конце к нему приходит таинственная статуя и забирает его жизнь, и обоих их поглощает земля.
— Ммм. Премьера через пару дней. Здесь написано, что в конце оперы хор поет: «Таков конец того, кто поступает дурно, как ты живешь, так и умрешь». Как думаешь, это правда, Ханс Кристиан?
— Я знаю,что это неправда. Смерть, к сожалению, ничуть не справедливее жизни.
— Ммм. А ты знал, что сюда прибило мертвого полицейского?
— Да.
— Есть ли что-то, чего ты не знаешь?
— Не знаю, кто застрелил Густо Ханссена.
— А, таинственная статуя, — сказал Харри, откладывая брошюру. — Хочешь узнать кто?
— А разве ты не хочешь?
— Не особенно. Единственное, что важно доказать, — это кто его не убивал, то есть то, что Олег его не убивал.
— Согласен, — сказал Ханс Кристиан и изучающим взглядом посмотрел на Харри. — Но когда ты говоришь такое, это совсем не соответствует тому, что я слышал о рьяном Харри Холе.
— Может быть, люди все-таки меняются, — улыбнулся Харри. — Ты спросил у своего друга-прокурора, как продвигаются поиски?
— Они еще не сообщили прессе твое имя, но известили все аэропорты и пункты пересечения границы. Твой паспорт, так сказать, не представляет теперь большой ценности.
— Значит, отдых на Майорке придется отменить.
— Ты знаешь, что тебя разыскивают, и тем не менее решил встретиться со мной на главной туристической достопримечательности Осло?
