Ю Несбё - Призрак
— Хорошо проверенная логика мелкой рыбешки, Ханс Кристиан: в стае безопаснее.
— Я думал, ты считаешь одиночество более безопасным.
Харри достал пачку сигарет, тряхнул и протянул собеседнику.
— Ракель тебе рассказывала?
Ханс Кристиан кивнул и взял сигарету.
— Вы много времени проводили вместе? — спросил Харри, скривившись.
— Много. Больно?
— Горло. Наверное, попала инфекция. — Харри дал Хансу Кристиану прикурить. — Ты любишь ее, так ведь?
Адвокат затянулся, и Харри подумал, что он вряд ли курил после студенческих времен.
— Да, люблю.
Харри кивнул.
— Но ты всегда был с ней, — сказал Ханс Кристиан, посасывая сигарету. — В тени, в шкафу, под кроватью.
— Как монстр какой-то, — заметил Харри.
— Да, именно так, — подтвердил Ханс Кристиан. — Я пытался изгнать тебя, но у меня ничего не вышло.
— Тебе не обязательно докуривать сигарету до конца, Ханс Кристиан.
— Спасибо. — Адвокат бросил окурок. — Для чего я тебе потребовался на этот раз?
— Для взлома, — ответил Харри.
Они выехали сразу после наступления темноты.
Ханс Кристиан подобрал Харри в баре «Бока» в Грюнерлёкке.
— Хорошая машина, — отметил Харри, — семейная.
— У меня была лосиная лайка, — сказал Ханс Кристиан. — Охота. Дача. Ты понимаешь.
Харри кивнул:
— Хорошая жизнь.
— Лось затоптал ее насмерть. Я утешал себя мыслью о том, что это хорошая смерть для охотничьей собаки. Смерть при исполнении, так сказать.
Харри кивнул. Они доехали до Рюена и стали пробираться по извилистым дорогам, ведущим к лучшим видовым площадкам в восточной части Осло.
— Здесь направо, — сказал Харри, показывая на погруженную в темноту виллу. — Поставь машину наискосок, чтобы передние фары светили прямо в окна.
— Мне…
— Нет, — ответил Харри. — Жди здесь. Не отключай телефон и звони, если кто-нибудь придет.
Прихватив фомку, Харри направился по гравиевой дорожке к дому. Осень, холодный вечерний воздух, запах яблок. У него случилось дежавю. Они с Эйстейном лезут в сад, а Треска стоит на шухере за забором. И вдруг внезапно из темноты к ним бросается существо в индейском костюме, визжащее, как поросенок.
Он позвонил.
Подождал.
Никто не открыл.
И все же у Харри было чувство, что дома кто-то есть.
Он вставил фомку в дверную щель рядом с замком и осторожно надавил. Перед ним была старая дверь из мягкого влажного дерева со старомодным замком. Когда Харри достаточно отжал ее, он просунул другую руку внутрь и вставил свое удостоверение во французский замок. Надавил. Замок отскочил. Харри проскользнул внутрь и закрыл за собой дверь. Он постоял в темноте, переводя дыхание. Почувствовал, как его руки коснулась тончайшая нить, наверняка кусок паутины. Пахло сыростью и запустением. Но был и другой запах. Болезни, больницы. Подгузников и лекарств.
Харри включил карманный фонарик. Увидел пустую вешалку и продолжил путь вглубь дома.
Гостиная казалась присыпанной пудрой, как будто из стен и мебели высосали весь цвет. Всю комнату пронизывал столб света. Сердце Харри замерло, когда свет отразился от пары глаз. Но потом снова забилось. Чучело совы. Такое же серое, как и вся гостиная.
Харри обошел весь дом и выяснил, что здесь все было так же, как и в квартире с террасой. Ничего необычного.
То есть до того момента, пока он не зашел в кухню и не обнаружил на столе два паспорта и два авиабилета.
Фотография в паспорте была сделана лет десять назад, но Харри узнал мужчину, которого видел в Онкологическом центре. Ее же паспорт был совсем новеньким. На фотографии она была почти неузнаваемой, бледной, с клочковатыми волосами. Билеты до Бангкока, отправление через десять дней.
Харри снова спустился на первый этаж. Подошел к единственной двери, которую заметил в задней части дома. Из замка торчал ключ. Он открыл. В нос ему ударил тот же запах, что он почувствовал, стоя в коридоре. Он повернул выключатель за дверью, и голая лампочка осветила лестницу, ведущую в подвал. Ощущение, что кто-то дома. Или «ах да, интуиция», как с легкой иронией сказал Бельман в ответ на его вопрос, проверил ли он историю Мартина Прана. Чувство, которое, как сейчас понимал Харри, завело его совсем не туда.
Харри хотел спуститься вниз, но что-то его удерживало. Подвал. В доме, где он вырос, был такой же. Когда мама просила его спуститься за картошкой, хранившейся в темноте в двух больших мешках, Харри несся вниз, стараясь ни о чем не думать. Пытался убедить себя, что бежит от холода. Или потому, что надо как можно скорее закончить приготовление обеда. Или потому, что ему нравится бегать. И его бег никак не связан с желтым человеком, который караулил его где-то там, внизу: с голым улыбающимся человеком, длинный язык которого втягивался и высовывался с громким шорохом. Но сейчас его останавливало не это. Что-то другое. Сон. Лавина, несущаяся по лестнице в подвал.
Он с трудом отогнал от себя эти мысли и поставил ногу на первую ступеньку. Она заскрипела, будто предупреждая его о чем-то. Он заставил себя идти медленно, по-прежнему держа в руках фомку. Внизу он двинулся вперед между кладовками. Помещение скромно освещалось лампочкой на потолке. Она же отбрасывала новые тени. Харри обратил внимание на то, что все кладовки закрыты на висячие замки. Кто запирает двери в собственном подвале?
Харри засунул заостренный конец фомки под один из замков. Сделал вдох, взволнованно прислушался к звуку. Отвел инструмент назад — раздался короткий щелчок. Он затаил дыхание и прислушался. Ему показалось, что дом тоже затаил дыхание. Нигде ни звука.
Тогда он осторожно открыл дверь. В нос ему ударил запах. Харри нашел выключатель на стене и в следующий миг его залило светом. Люминесцентная лампа.
Кладовка была намного больше, чем казалось снаружи. Он узнал ее. Копия комнаты, которую он уже однажды видел. Лаборатория в Онкологическом центре. Скамейки со стеклянными колбами и штативы с реагентами. Харри подошел к скамейке. Поднял крышку на большой пластиковой коробке. Белый порошок с коричневыми вкраплениями. Харри лизнул кончик указательного пальца, опустил его в порошок и втер в десну. Горько. «Скрипка».
Харри вздрогнул. Звук. Он снова затаил дыхание. Вот опять. Кто-то шмыгает носом.
Он быстро выключил свет и затаился в темноте, держа фомку наготове.
Снова шмыганье.
Харри подождал несколько секунд. Потом пошел быстрыми бесшумными шагами из кладовки налево, туда, откуда доносился звук. Между ним и стеной находилась еще одна кладовка. Он переложил фомку в правую руку. Подобрался к двери с маленьким зарешеченным окошком, совсем такой же, как у них дома.
С той лишь разницей, что эта дверь была обита железом.
Харри приготовил фонарик, встал у стены рядом с дверью, произвел обратный отсчет с цифры три, включил фонарик и направил луч света в окошко двери.
Подождал.
Прошло три секунды — никто не выстрелил и не ударил по источнику света, и Харри заглянул в окошко. Свет блуждал по каменным стенам, отражался от цепи, скользил по матрацу и наконец нашел то, что искал. Лицо.
Глаза были закрыты. Она сидела очень тихо. Как будто привыкла к этому. К тому, что ее проверяют, светя в глаза.
— Ирена? — осторожно спросил Харри.
В тот же миг у него в кармане завибрировал мобильный телефон.
Глава 37
Я посмотрел на часы. Я обыскал всю квартиру, но так и не нашел нычку Олега. Да и Ибсен должен был прийти уже двадцать минут назад. Пусть только попробует не явиться, извращенец хренов! За незаконное лишение свободы и изнасилование ему светит пожизненное. В тот день, когда Ирена приехала на Центральный вокзал Осло, я отвел ее в репетиционный зал под тем предлогом, что там ее ждет Олег. Разумеется, его там не было. Зато был Ибсен. Он держал ее, пока я делал ей укол. Я думал о Руфусе. Думал, что так будет лучше. Она совершенно успокоилась, и нам оставалось только погрузить ее в его автомобиль. Мои полкило лежали у него в багажнике. Сожалел ли я? О да, я сожалел, что не потребовал килограмм! Да нет, блин, конечно, я немножко сожалел. Я ведь не совсем бесчувственный. Но когда мне в голову пришла мысль «блин, этого мне делать не стоило», я попытался заверить самого себя, что Ибсен наверняка будет хорошо обращаться с ней. Ведь он, должно быть, любил ее, хотя и по-своему, не совсем по-нормальному. Но в любом случае было уже слишком поздно, теперь оставалось только принять лекарство и поправиться.
Для меня это было в новинку — не давать телу того, что оно должно получить. Оно всегда получало то, чего хотело, теперь я это осознал. А если так будет продолжаться и дальше, то лучше сдохнуть сразу. Умереть молодым и красивым, со своими собственными зубами во рту. Ибсен не придет. Теперь я знал это наверняка. Я стоял у окна в кухне и смотрел на улицу, но этого чертова косоногого не было видно. Ни его, ни Олега.
