Алексей Макеев - Мертвая фамилия (сборник)
А это кто? Гуров вдруг обратил внимание на невзрачного человека, который явно не имел никакого отношения к обслуге пикника. Интересно! Среднего роста, невыразительное лицо с рыжеватыми волосами и еле заметными веснушками на носу. Глаза у этого человека были странными, без выражения, как у коровы. Во всех отношениях средний человек. Кто он, какое место занимает среди коллег?
С одной стороны, этот тип вел себя так, как если бы был рангом ниже всех присутствующих. На него не обращали внимания, он почти ни с кем не разговаривал, не участвовал в оживленных беседах. Но вот когда данный субъект подходил к кому-то из начальства и что-то коротко говорил, сразу становилось понятно, что он ровня им. Это был уважаемый человек, потому что все общались с ним как-то даже немного предупредительно.
Кто он? Вон тот явно из охраны, а эти трое – водители служебных автомобилей. А этот с коровьими глазами?
– Этот? – Крашенинников почему-то помедлил, прежде чем ответить. – Пилюгин Виктор Петрович. Заместитель генерального директора по общим вопросам.
– Ты как-то странно о нем говоришь, – заметил Гуров. – Сразу понятно, что его недолюбливаешь или не знаешь, чем он занимается.
– Любить или не любить у нас нельзя, – ответил Крашенинников. – Либо ты в команде, либо у нас не работаешь. А к общим вопросам можно многое отнести. Вообще-то люди говорят, что Пилюгин – давний приятель нашего шефа. Вот и думай, какие вопросы у нас общие, а какие – конкретные.
Гуров повернул голову, ища глазами курсанта. Он весь вечер не выпускал Олега из поля зрения, беспокоясь, что тот выпьет лишнего и не сможет сыграть свою роль, предписанную ему на этот вечер. Сейчас стажер стоял перед Юлией Марцинковской, выслушивал ее длинный монолог и очень натурально вздыхал.
– Так что же, получается, что и в самом деле никто не видел, как Володин ушел в воду? – спросил Гуров Крашенинникова, когда они на какое-то время остались одни у стола.
– Насчет того, видел кто или нет, я сегодня весь вечер думаю. Прикидываю, вспоминаю, кто и где стоял, с кем разговаривал, поляну, берег, на котором мы кутили. Если бы мы были трезвые, то тут же хватились бы, стали бы искать. А так, под хмельком и полчаса могло пройти, прежде чем все заметили, что он исчез.
– А дальше как события разворачивались?
– Запаниковали все. По берегу стали бегать, нырять пробовали, но Пилюгин запретил, чтобы нового утопленника не было.
– Пилюгин?
– Да, кажется, он на берегу тогда всем распоряжался, потом позвонил куда-то, и через полчаса водолазы приехали. Один в тяжелом снаряжении все бродил по дну. Потом его напарник или старший в их паре плюнул на все и полез в воду в легком акваланге. Но тоже бесполезно. Тело нашли уже на следующий день, когда серьезные силы туда подтянули. Вот так все было.
Калачева ввели в комнату следственного изолятора, предназначенную для допросов. Сегодня он выглядел иначе. Взгляд был вполне осмысленным, да и двигался Паша активнее, а не сидел на стуле, как кукла.
– Ну, Паша? – Гуров с интересом посмотрел на арестанта. – Что ты хотел сказать? Чего молчишь? Ты ведь сам изъявил желание побеседовать.
– Эх, рискую я, – проворчал Калачев, покусывая полные губы.
– Чем же ты рискуешь? Сидишь в одиночке. Такую роскошь тебе устроили, когда все остальные камеры переполнены.
– Просьбу о разговоре я передавал вслух. Контролеру вашему через окно в двери. А если кто в соседней камере услышал или другой ваш вертухай да передал кому надо?..
– Паша, ты в уголовного босяка не играй. Не умеешь, да не идет это тебе. Вертухаями в колониях называют вооруженных охранников, автоматчиков, стрелков. Так что ты хотел сказать?
– А что будет, если я вам Горю сдам?
– Егорычева? Вот ты замахнулся! Сдавай, спасибо скажем.
– Я имею в виду, как мне это зачтется? Нельзя же говорить, что я помог его поймать. А в чем же тогда моя помощь? Что я с этого буду иметь?
– Хитришь, Паша! – заявил Гуров и горько усмехнулся. – Хочешь и нашим, и вашим угодить, для всех хорошим быть. А ведь у нас в лагеря сажают для исправления, а не потому, что мы сексуальное удовольствие получаем, глядя, как вы там строем ходите да за сигареты друг другу в сортирах морду бьете. А что же это за исправление, если ты норовишь перед своими выгоду поиметь?
– Значит, не будет разговора? – угрюмо спросил арестант.
– Слышь, Калач, а что у тебя с рукой на самом деле? – вдруг спросил Гуров совсем другим тоном, развалился на стуле и заложил руки за голову.
– Так… ударил молотком неудачно, промахнулся.
– У тебя дома нет молотка, Калач, – грустно сказал сыщик. – Мы проверяли. Сейчас начнешь по ушам ездить, что у кого-то из знакомых молотком стучал? Так мы и это проверим. Снова выяснится, что ты врешь. А еще, Паша, мы во время последнего медосмотра, в рамках, так сказать, борьбы за здоровье подследственных, провели дополнительное исследование твоей травмы. Это не ушиб, Паша.
Калачев опустил голову и почти с ненавистью посмотрел на свою руку с красным пятном у основания большого пальца. Гуров прищурился и глядел, как клиент мучился в догадках насчет того, что именно уже знает полиция. Сам факт задержания, а потом и ареста с переводом в стены СИЗО всегда подтверждает, что у полиции есть доказательства твоей преступной деятельности. Отсюда вот такие терзания и судорожные размышления.
– Могу намекнуть, Калач, – продолжал Гуров с ленивым пренебрежением. – Эта травма – одна из улик, доказывающих твою причастность к преступлениям определенного рода. Зачем ты пришел к гаражам? Тебе рассказать или сам сообразишь, что мы все знаем? Нам известно, что Егорычев, он же Горя, частенько заходил в гости к хозяину гаража Ярославу Никитину.
Гуров отчетливо видел, что при упоминании фамилии Егорычева Калачев напрягся.
«Этого фрукта еще можно попробовать расколоть такими вот туманными намеками, – подумал сыщик. – А вот с Егорычевым будет сложнее, если, конечно, удастся его взять. А ведь делать это придется обязательно, причем с солидной доказательной базой. Потому что на свободе Егорычева оставлять нельзя. Он просто исчезнет, и ищи потом ветра в поле. Калач не сидел, он не знает всех уловок оперов. Да и характер у него пожиже. Давить, давить, давить! Ведь он хотел что-то рассказать, значит, надо его подтолкнуть, чтобы он не байки травил, а и в самом деле выложил все, что знает. Задача сложная, но вполне реализуемая».
– А еще Егорычев приходил в гараж к Никитину в тот вечер, когда того убило током. Хилая попытка, Паша, очень слабенькая. Номер не прошел. – Гуров встал и подошел к Калачеву вплотную. – Очень странные дела стали твориться, Паша. Инженеры-изобретатели гибнут, плиты падают, люди помирают в самые неподходящие моменты и самыми нелепыми способами. Просто беда, эпидемия какая-то. Если ты будешь молчать, то тебе же хуже. Я про перспективу рассказывал. Про слово «навсегда»!
Гуров специально говорил намеками, потому что сам ничего до конца не знал. Но он интуитивно связал воедино то, что было ему известно. Этой своей насмешливой, почти издевательской речью полковник хотел подготовить Калачева к полному признанию, добиться того, чтобы тот рассказал больше того, что намеревался сообщить изначально.
– Ну да ладно. Хватит монологов, пора переходить к диалогу. Что ты хотел сказать, зачем просил приехать?
– Я, это… вы там говорили, что если я начну сотрудничать со следствием, то мне многое простится. Я хочу предложить сделку.
– Что?.. Полиция на сделки с преступниками не идет. Даже и думать об этом забудь.
– Но вы же говорили…
– Не передергивай, не в карты играем. Я говорил не о сделке, а о том, что твое сотрудничество со следствием послужит частичным искуплением твоей вины. Оно, честное и добровольное, покажет, что ты раскаиваешься и искренне хочешь добиться прощения. Такой разговор был, не отрицаю.
– Все это только слова, полковник, и ничего больше, – процедил сквозь зубы Калачев.
– Ну, как хочешь. – Гуров чуть ли не с брезгливым выражением лица поднялся и решительно нажал кнопку на столе.
Дверь с противным металлическим звуком открылась, и на пороге появился контролер. Он посмотрел на полковника, на подследственного и открыл было рот, чтобы рявкнуть приказ: «Встать!»
Калачев сидел с бледным лицом, на его лбу искрились бисеринки пота. Он опустил голову и невидящими глазами смотрел на носки своих кроссовок. Каким-то чутьем Гуров понял, что перелом вот-вот случится, что парень готов.
Сыщик сделал еле заметный знак прапорщику, снова подошел к Калачеву и сказал:
– Вставай, за тобой пришли. Пора снова в камеру. Теперь это уже навсегда, Паша. Прощай!..
– Нет. – Калачев поднял измученное лицо и стал ловить взгляд Гурова.
Было отчетливо видно, как дрожат его руки.
– В смысле да! Я согласен…
Гуров махнул контролеру, и дверь за ним закрылась с тем же металлическим лязгом. Сыщик снова уселся на край стола и посмотрел на подследственного.
