Никита Филатов - Записки о капитане Виноградове (сборник)
– Надо же!
– Ага. Мы в ответ. В соответствии с законом – на поражение.
– Да-а…
– Промахнуться там сложно было, поэтому удалось успеть выскочить, пока их третий на машине не смотался.
– Задержали?
Что-то в вопросе доктора Виноградову не понравилось:
– Нет. Попытался уйти – создал угрозу жизни и здоровью окружающих, так сказать. Пришлось опять применить оружие.
– А кто догадался, что снаружи ждут? Вы?
– Не, – справедливости ради должен был признать капитан, – я как-то не сообразил даже. Витька Барков.
– Вы дружите?
– Да так, – Виноградов украдкой глянул на часы, – приятели.
– Спешите? Торопитесь? Ладно, ладно… Сегодня тогда особо мыслию растекаться не будем, послезавтра к полпервому подойдете – и еще побеседуем. Устроит?
– Я работаю.
– Ничего, ничего! Это уладим – номерок выпишу, все как положено. А сейчас пойдемте позвоночник вам подправлю. И вообще – массажик небольшой реабилитационный не помешает.
«Начинается! – подумал Виноградов, вытягивая себя из кресла и делая шаг в сторону одной из почти незаметных дверей, выходящих в холл. Евгений Геннадьевич уже стоял, прислонившись к косяку и разминая тонкие бледные кисти. – Будет приставать – дам в морду. И уйду!»
Опасения Владимира Александровича оказались беспочвенными, во всяком случае, на этот раз поводов для агрессивных действий у него не возникло. Напротив, сменивший профессорские очки на белый халат и смешную крахмальную шапочку, хозяин, казалось, преобразился не только внешне: его сильные, тренированные руки беспощадно мяли, давили, вытягивали спину раздетого по пояс Виноградова, перекатывая волны горячей боли от плеч до поясницы.
– Ну-ка, встаньте!
Доктор сцепил руки замком на затылке Владимира Александровича и короткими резкими движениями вдруг крутанул его голову влево, вправо. Что-то хрустнуло, но шейные позвонки, к удивлению капитана, уцелели.
– О-ох! – лишенный опоры, Виноградов осел на массажный столик. – Спасибо, доктор.
Ощущения были божественными.
– Не за что. У вас сколиоз омерзительно запущен. Да и вообще… Ладно, придете в следующий раз – продолжим. А сейчас мне нужно выскочить на четверть часика по личному вопросу, извините. Вы придете в себя, потом чаю с травками – там заварен… Вернусь, выпишу номерок. Не прощаюсь!
Глухо, не громче сломанной спички, защелкнулся замок, и капитан остался один на один со своим искривленным позвоночником. В массажном кабинете было прохладно, стекло и белый кафель пахли чем-то медицинским. Высокой стопкой ребрились простыни. Где-то рядом угадывался туалет и, вероятно, душевые. Или даже сауна.
Захотелось попить чего-нибудь пряного, с ароматом. Виноградов надел кобуру, футболку, куртку. Вышел в холл.
– О! Владимир Александрович! Какая встреча! Присаживайтесь. Чайку?
«У меня глюки. Белая горячка. Или просто возвратный психоз», – попытался утешить себя Виноградов. В любом случае это было бы лучше, чем данная реальность.
– Вам погорячее?
В кресле сидели двое. Один, в свое время представлявшийся капитану Николаем Николаевичем, был солидным чином из контрразведки. Когда-то, не так уж давно по меркам календарным, а в действительности – безумно далеко, в прошлой жизни, он умело подставил Виноградова под пули в бестолковой и беспощадной гонке за украденным ядерным зарядом. Второй, худощавый, с бледным лицом скопца и ранней лысиной, отвечал в Главке за борьбу с коррупцией и носил прозвище Пограничник. Никакого отношения к славным парням в зеленых фуражках он никогда не имел, кличка объяснялась значительно проще: в психиатрии есть термин «пограничное состояние» – это еще не явное сумасшествие, но уже далеко и не норма. Так вот подполковник Теплухин уже не первый год балансировал на тонкой грани, отделяющей его от госпитализации: навязчивая идея подполковника заключалась в том, что милиция в целом является передовым авангардом российской организованной преступности, а каждый конкретный ее сотрудник [питомник, убийца, насильник или по меньшей мере «агент влияния» какой-либо бандитской группировки. Узнав, например, о сыщике, повязавшем крупную воровскую «команду», или о милиционере, задержавшем вооруженного грабителя, он сразу же давал указание взять этих бедняг в активную разработку и не успокаивался до тех пор, пока подчиненные не накопают с полпуда компры. А когда удавалось передать в прокуратуру материалы на какого-нибудь коррупционера, он запирался в своей однокомнатной холостяцкой квартире на девятом этаже и с мрачной радостью напивался в одиночку – если не считать собутыльником неразговорчивую черепаху Клаву, жившую с Теплухиным. Он копал и под руководство ГУВД и не стучал «наверх» только потому, что был убежден: министерские кабинеты также оккупированы врагами.
Встреча не радовала. Хотелось уйти.
– Присаживайтесь, прошу вас! – повторил любезный Николай Николаевич.
Вполне можно было обойтись без чая и предстоящей беседы, но Виноградов почему-то сел и дисциплинированно принял из рук хмурого подполковника тонкую фарфоровую чашку.
– Не беспокойтесь, Владимир Александрович. Времени это у нас займет немного, а полезно будет и вам, и нам. И общему делу.
– Никто ничего не узнает, – разлепил губы Пограничник.
Виноградов тоскливо попробовал губами душистый чай; его опять неумолимо влекло, выталкивало куда-то наверх, на бурную штормовую поверхность из ставшей привычной глубинной тишины, где по двадцатым числам была вполне приличная по питерским меркам зарплата.
– Не узнает в смысле массажа? Или вообще?
– Ох, Владимир Александрович! Все такой же. – От души расхохотался Николай Николаевич. – Словечка в простоте не скажете. Потому и работать с вами интересно!
– А что нужно сделать, чтоб вы все вообще про меня забыли? А? – Виноградов спросил, почти не надеясь на ответ. – Язык себе отрезать? Уволиться?
– Это было бы правильное решение, – серьезно кивнул Пограничник.
– Но не своевременное! – осадил его чекист. – Зачем же вам, скажите на милость, сейчас увольняться? После последнего-то подвига? Орлы! Герои! Баркова вон на должность назначили, на медаль посылают. Вам – майора, если не ошибаюсь? Выше должностного потолка?
Виноградов брезгливо поморщился:
– Что же. Каждому свое. Кто-то доносы подшивает, кто-то под пули идет. Не пробовали?
– Пробовали, Владимир Александрович, пробовали, вы уж поверьте! А что насчет заварушки в магазине… Так под те пули любой бы пошел – и я, и вон товарищ подполковник, и тетя Дуня из ларька. Я б даже дочку свою, если б она у меня была, под те пули послал!
– Не понял?
– Так уж и не поняли, капитан? – встрял Пограничник, передавая напарнику папку с бумагами.
Тот рявкнул:
– Герои, мать вашу! На, смотри: заключения экспертиз… В автомате налетчиков все патроны – вареные! Что, не знал? И про то, что у их пистолета боек спилен, – тоже не знал? Читай: «не пригоден даже для производства одиночного выстрела»! А в машине – вообще не в счет, игрушка-газовик…
* * *– В каком смысле вареные? – надо было что-то спросить, вот Виноградов и спросил.
– Дурака не валяй.
Действительно, что такое вареные патроны, широкие массы трудящихся узнали еще от вернувшихся из Афганистана солдат и офицеров: несмотря на то, что за наркоту и афони на сторону продавалось все и всяческое военное имущество, торговать оружием и боеприпасами все-таки считалось делом подлым: еще бы, кому хочется получить в спину очередь из пуль, деньги за которые греют карман гимнастерки. Поэтому патроны, спрос на которые у местных жителей всегда превышал предложение, предприимчивые ребята сначала ссыпали в котелок с кипящей водой, некоторое время в ней держали, доводя до кондиции, а уж потом с легким сердцем несли на продажу. Не отличаясь внешне, такие вареные боеприпасы почти напрочь теряли убойную силу. И при стрельбе в лучшем случае выплевывались из ствола.
– Бумаги дайте.
Все чин-чинарем: «…В результате термической обработки… по данным, подтвержденным трассологической экспертизой…» Подписи. Печати.
– Ну и что? Мы-то этого не знали.
– Серьезно? На-адо же…
– Капитан! Мы тут с тобой не шутки шутим! – С такими нервами подполковнику надо было на пенсию, в огороде копаться. Говорят, способствует. – Рассказывай! Все рассказывай!
– С самого начала? – вот таких Виноградов любил, с ними было просто и приятно.
– Да, конечно… – Жидковат был Пограничник, после руоповских допросов капитан бы и с тремя такими справился.
Преданно глядя в глаза Теплухину, он начал:
– Родился я в семье советских служащих. Прадед мой, Иван Иванович Перлов, происходил из рода потомственных волжских плотников…
