Никита Филатов - Записки о капитане Виноградове (сборник)
Рассказывают, что как-то летом страдающий старческой бессонницей майор из Управления сдуру ввалился на один из охраняемых бойцами объектов. Совершенно бестактно перебудил мирно отдыхавший наряд и возжелал, естественно, в письменном виде зафиксировать свое неудовольствие. Каково же было его удивление, когда, открыв журнал, бедняга не нашел в выделенной на текущие сутки странице ни одной свободной строки: и ночи, и даже еще не наступившее утро были на совесть исписаны уполномоченными на то лицами. Более того, уверенный почерк командира взвода Репейкина утверждал, что в данный момент именно он, Репейкин, а не приблудный майор осуществляет контроль за несением службы, причем «замечаний нет, оружие в наличии»…
Вернувшись «с ковра» в Главке, полковник Столяров ласково собрал офицерский состав Отряда и устроил ему некую воспитательную процедуру, с легкой руки одного из инспекторов вошедшую в милицейский эпос под названием «Утро стрелецкой казни». В итоге все завершилось одним увольнением, тремя выговорами и очередным больничным замполита, но… еженощный контроль переложили на сотрудников штабных отделений, а без того замотанные службой строевые командиры перестали тратить силы на имитацию работы, наведываясь на объекты по мере надобности. Решение это было смелое, по меркам ГУВД даже слишком, но Столяров своего добился – «липы» стало меньше…
– Ну да! Ты еще стрельни в меня… – После улицы свет в торговом зальчике больно резанул по глазам, но Виноградов успел углядеть руку, метнувшуюся к распахнутой кобуре. – Вы что, и покупателей так принимаете? А? – О, Владимир Сааныч! – Капитан мгновенно очутился в мощных объятиях давнего приятеля еще по пресс-группе Виктора Баркова. Порадовался, что удалось уклониться от скупых мужских поцелуев; в последнее время обычай при встречах мять друг друга и троекратно лобызаться перекочевал из чисто бандитской среды в отношения между сотрудниками правоохранительных органов. – Рад видеть!
– Привет. Ты чего здесь? Тоже проверяешь?
– Ну в общем-то… – неизвестно чему ухмыльнулся Барков.
По схеме в магазинчике несла службу отдельная рота резерва, исполняющим обязанности командира которой он числился уже с полгода. Волокита с утверждением в должности тянулась сверх всех пристойных пределов. Пошли слухи, что на вакантное место прочат кого-то блатного из пожарников, Виктор вполне мог остаться с носом. Поэтому Виноградов подумал про себя, что приятель решил набирать очки с помощью служебного рвения.
В обычных условиях командиры без нужды старались себя и личный состав ночами не беспокоить.
– Все в порядке, пьяных нет! – с некоторой фамильярностью, отличавшей «резервных» головорезов, подал голос откуда-то из-за спины скуластый боец в накинутой поверх формы кожаной куртке. Виноградов вздрогнул от неожиданности и обернулся. – Здорово, капитан!
Владимир Александрович поморщился, но протянутую руку пожал: милиционер был из старослужащих, знакомый еще по Осетии, к тому же воспитывать его на темы субординации в присутствии непосредственного начальника казалось не совсем этичным.
– Доброй ночи.
– Да уж утро, пожалуй. – Появившаяся на шум откуда-то из магазинных недр девица зевнула и замерла, на полпути к кассе сообразив, что перед ней далеко не клиент. – Кофе? Ребята, будете?
– Безусловно!
На вид кассирше было лет двадцать: пухлые губки, бюст вполне пристойных форм и объемов, черная юбка, состоящая из сплошных разрезов с редкими вкраплениями ткани – фасон, известный в легкомысленных кругах под девизом «мужчинам некогда». Виноградов подумал, что у Виктора, помимо карьерных соображений, могли быть и другие причины, чтобы коротать здесь ночь.
– Я, может, тогда – того? Смотаюсь быстренько? – напомнил о своем существовании виноградовский водитель. Он переминался с ноги на ногу, загораживая собой дверной проем, и был здесь абсолютно не нужен.
– Давай! Туда-обратно… Пятнадцать минут хватит?
– Конечно! – донеслось снаружи.
– Вот ведь сукин сын! – под затихающий вдали шум двигателя покачал головой Виноградов. – Мало ему. Я ведь что до сих пор мотаюсь? Уже часа б два как харю плющил! Так ведь нет: водиле, видишь ли, понадобилось к полпервому на Московский вокзал, посылку от тещи встречать. Я, добрая душа, согласился, а поезд, как назло, опоздал чуть не на час… Прождали, забрал он все – ладно! Рванули на Маршала Захарова, не ближний свет, приехали – выяснилось, что балбес ключи от дома забыл. Представляете? Оставил их здесь, у Сенной, неподалеку!
Девица хихикнула.
– Вот именно! Мало того, проверили объект на Литейном – выяснилось, что бензин на нуле. На фиг, простите за жаргон! Пусть ключи свои привозит, меня в Отряд – и катается сколько угодно.
Незаметно для себя капитан очутился в противоположном, дальнем от входа конце зала, за белой пластиковой перегородкой, отделявшей некоторое подобие комнаты отдыха: диванчик, кухонная мебель, микроволновая печь, кофеварка.
– С молоком? Со сливками? – Это было сказано так, что Виноградову захотелось ответить чем-либо не менее эротичным.
– Ребят звать? – совладав с собой, поинтересовался он. В экстремальных ситуациях, когда он переходил от теории к практике, наработанный годами цинизм обычно вероломно покидал Виноградова, оставляя милицейского капитана одни на один с комплексами юноши «из хорошей семьи».
– Можно, – покладисто повела плечом девица и, склонившись над корзиной для отходов, явила взору Владимира Александровича нечто округло-соблазнительное. – Минут через пару.
Сдвинув что-то, отдаленно напоминавшее японскую ширму, он махнул издали обернувшемуся Баркову и, решив, что кричать через весь зал нет никакой необходимости, пошел мимо хрома и никеля прилавков, бутылочного изобилия, радужных шеренг всевозможных банок, баночек, бочонков…
– Руки! Руки за голову!
– Лежать!
Две черные фигуры – одна с пистолетом, другая с автоматом – безликие, стремительные, одновременно шагнули из уличного полумрака.
– Лежать, сука! – Тот, что с пистолетом, деловито сунулся к кассе, ни на мгновение не выпуская из-под прицела замершего в кресле Баркова. – Не двигаться!
Автоматчик, запоздало разглядевший рухнувшего под прилавок Виноградова, выпустил нервную короткую очередь: зазвенело разбитое стекло, что-то посыпалось вниз. За спиной капитана под женский пронзительный визг обрушилась перегородка.
Последнее время Владимир Александрович не любил, когда в него стреляют. Он уже расстался с романтическими иллюзиями и идеалами, придававшими подобным ситуациям хоть какой-то смысл в недавнем прошлом, поэтому сейчас, загоняя патрон в патронник, он больше и искренней всего ненавидел растяпу-водителя, поломавшего привычный график, и самого себя, соблазнившегося дармовым кофе и посторонними сиськами. Хотелось верить, что у Витьки и его бойца хватит ума не лезть на рожон из-за чужой выручки.
Однако опять громыхнуло, и высунувшийся в случайную щель между банками с ананасовым компотом Виноградов увидел, как налетчик неестественно выгнулся, раскинул руки и, выронив автомат, распластался лицом вниз на весело раскрашенной коробке для мороженого: расстрелянный почти в упор, в спину милиционером-«резервником», он, наверное, даже не успел сообразить, что случилось.
Ругнувшись, капитан опрокинул свою «тропическую» баррикаду: во-первых, это могло отвлечь внимание того, кто держал на мушке Баркова, а во-вторых, самому ни черта видно не было, может, там уже… В атаку идти, конечно, страшно не хотелось, но если тот гад Витьку ухлопал за здорово живешь – куда ж денешься? Как говаривал Миша Веллер: «Лучше сделать и пожалеть, чем не сделать – и раскаиваться». Впрочем, ему там хорошо было говорить.
По счастью, геройский порыв Виноградова остался невостребованным – второй налетчик, ненамного пережив своего напарника, уже чернел бесформенно и неопасно в углу, не успев, видимо, даже воспользоваться пистолетом.
– Прикрой! – Барков пинком отбросил в сторону не пригодившийся бандиту «ТТ» и, пригнувшись, вынырнул в дверной проем. – Мать твою…
Разогнавшийся Виноградов запоздало сообразил, что команда относится не к нему, но дождаться сержанта-автоматчика и пропустить его вперед было бы, может быть, правильно с тактической точки зрения, зато явно неприлично по нормам милицейской морали.
На улице уже заметно посветлело, город просыпался, и красный сигнал светофора накопил на асфальтовом «пятачке» перед магазином с полдюжины ранних пташек: грузовик с обшарпанными бортами, навьюченный дачный «Москвич», такси и разномастные «Лады». Почему-то вспомнилась вычитанная где-то хохма: «Машины замерли в неестественных позах»… В следующее мгновение картинка ожила.
