Энн Перри - Улица Полумесяца
Приподнятая театральная атмосфера подействовала на миссис Филдинг ободряюще, и она отвлеклась от тягостных мыслей, отвечая на приветствия друзей и добрые пожелания знакомых. Они поздравляли ее с премьерой Джошуа и, исполнившись предвкушения, надеялись на положительный прием публики. Кэролайн отчаянно желала мужу успеха, мечтала, чтобы он оказался достойным похвалы, хотя лучше б он не изображал таких тревожащих душу страстей, какие она видела в игре Сесиль Антрим.
Наконец свет приглушили, зрители затихли, и поднялся занавес.
Пьеса оказалась превосходной – тонкой, умной и смешной. Не раз Кэролайн ловила себя на том, что смеется. В первом антракте она огляделась и заметила улыбающуюся и довольную чету Маршанов. Они сидели слишком далеко, чтобы различить нюансы их настроения, но их жесты со всей очевидностью свидетельствовали о полученном удовольствии.
Внезапно миссис Филдинг осознала свою душевную боль и, более того, собственную оборонительную позицию. Ей не хотелось, чтобы их что-то тревожило. Она с симпатией и пониманием относилась к этим людям, и ей хотелось дружить с ними, осознавая как ценности, так и ограничения такой дружбы. И все-таки самодовольство сродни смерти. Допустимо, видите ли, лишь то, что не тревожит ум, не пробуждает новые чувства или не бросает вызов предубеждениям, но не более того. Однако Кэролайн знала, что Джошуа стал бы презирать себя, если б не пытался сделать большего. Он не желал просто развлекать бездумную публику. И как минимум отчасти поэтому он так глубоко восхищался Сесиль Антрим. Она имела смелость говорить то, во что верила, невзирая на согласие или протесты общества.
Второе действие развивалось более стремительно и уже близилось к концу, когда миссис Филдинг поняла, что оно вызвало у нее более глубокие и сложные чувства, чем первое. Ощущения казались мучительными и в то же время принесли своего рода облегчение. Она вновь задумалась о Марии Эллисон и о том, как неожиданное знание о ее страданиях и гневе в течение всех прошлых лет изменило ее собственную жизнь.
Двадцать четыре часа тому назад Кэролайн могла бы не поверить, что культурные люди могут даже подумать о тех вещах, которые, как рассказывала старая дама, Эдмунд Эллисон насильно проделывал с нею ночами их семейной жизни. Однако именно сейчас, сидя в этом изысканном театре на таком прекрасно поставленном спектакле, разыгранном и представленном с совершенным искусством, окруженная полутемным залом с сотнями изысканно одетых людей, она уверилась в правдивости свекрови. Душевный мрак мог скрываться за любым из множества этих спокойных и любезных благообразных лиц. И ей, видимо, не дано узнать этого.
Миссис Филдинг живо представила нарастающий ужас старой леди при каждом новом визите Сэмюэля, представила, как в невыносимом страхе она наконец задумала ужасное, разрушительное спасение. Думала ли она, к чему могла привести ее затея, что Джошуа мог бросить Кэролайн, развестись с нею из-за ее аморального поведения? Наверняка думала. И тем не менее, не знавшая в своем браке ничего, кроме горечи и унижения, она не могла свыкнуться с мыслью, что ее родные, ради которых она столько лет хранила тайну, могут в итоге узнать чудовищную правду.
А Кэролайн все это время ни о чем не догадывалась – ни о тяжком одиночестве и страхе свекрови, ни о том ужасе, который невозможно даже вообразить.
Наверное, о некоторых из таких проблем все же необходимо говорить, расшевеливая и тревожа чувства, ставя болезненные вопросы – тогда нить понимания могла бы объединить людей, которые никогда сами не испытывали страхов, подобных тем, что терзали других, возможно, живших с ними под одной крышей.
Подавшись вперед, миссис Филдинг отсмотрела третье, финальное действие пьесы.
Когда занавес опустился, Кэролайн прошла за кулисы в гримерную мужа, как обычно поступала после большинства спектаклей с его участием. Она нервничала так, словно ей самой предстояло выступить перед зрителями, а она не знала своей роли. Женщина множество раз повторяла то, что собиралась сказать ему, но вдруг он даже не захочет видеть ее? Не захочет ничего слышать? Тогда ей придется… придется настоять на своем. Кэролайн могла быть такой же решительной, как Сесиль Антрим или любой другой человек. Она любила Джошуа всем сердцем и не собиралась отказываться от него без борьбы. Надо было только собрать все имевшиеся в ее распоряжении таланты и силы.
Дверь в гримерную была закрыта, а изнутри доносился смех. Как он мог смеяться, когда покинул ее утром, не сказав ни слова?
Миссис Филдинг постучала. Ей не хотелось вторгаться в эту комнату без приглашения – ведь тогда она могла увидеть то, что предпочла бы не видеть. От этой мысли у нее похолодело на сердце и противно засосало под ложечкой от страха.
Послышался стук шагов, и дверь открылась. На пороге стоял Джошуа в халате, отчасти уже сменивший свой сценический костюм. В первый момент он выглядел пораженным, но потом лицо его немного смягчилось. Актер молча раскрыл дверь пошире. Внутри находились еще двое, мужчина и женщина.
Кэролайн захлестнула волна облегчения и… вины. Он не закрылся в гримерной ради тайного свидания!
С ним находились актеры, которых она видела в других спектаклях, и они радостно встретили ее. Совершенно искренне Кэролайн сама поздравила их всех с удачной премьерой и сама едва поверила тому, как естественно звучит ее голос.
Эти двое, казалось, собрались болтать целую вечность. Неужели они никогда не уйдут? Может, ей как-то намекнуть на желанное уединение? Нет… это была бы непростительная грубость.
Но потом эти слова сами вырвались у измученной страхом женщины.
– Я так рада, что пришла; не могла даже представить, что испытаю такое сильное впечатление, – звонко произнесла она. – В премьере обычно присутствует нечто особенное, что в дальнейшем никогда не повторяется. А я едва не пропустила ее… – Миссис Филдинг избегала встречаться взглядом с Джошуа. – С нами сейчас живет моя бывшая свекровь, а она сегодня неважно себя чувствовала. Я даже не думала, что ее может так расстроить… одно событие.
Актеры выразили беспокойство.
– Вам надо вернуться домой пораньше? – озабоченно спросил сидящий рядом с нею мужчина.
Кэролайн наконец взглянула на мужа.
– Она заболела? – произнес тот лишенным определенности тоном.
Его друзья тактично извинились и ушли.
– Заболела? – повторил Филдинг свой вопрос.
– Нет, – ответила Кэролайн.
Ее супруг выглядел усталым, а понимание между ними было слишком хрупким, чтобы играть словами.
– Она поступила подло, а сегодня я обнаружила это и когда уличила ее, она поведала мне о том, что подвигло ее на такой поступок, – рассказала Кэролайн.
На лице актера отразилось недоумение. Вряд ли его очень интересовали подобные проблемы. Он лишь терпел старую даму, сознавая, что должен это делать, вероятно, ради своей жены.
– Подло? – спросил он с сомнением.
Миссис Филдинг должна была продолжить.
– Да, я так полагаю, – сказала она. – Она написала крайне непристойное письмо Сэмюэлю Эллисону, пригласив его к нам на вчерашний вечер, и подписалась моим именем.
Почему же он ничего не отвечает? Кэролайн поспешно стала рассказывать дальше:
– Когда он явился, она специально удалилась из гостиной, чего никогда не делала раньше, и послала Джозефа за тобой.
– Почему? – медленно произнес Джошуа. – Я понимаю, что она не одобряла наш брак, считая меня недостойным актером, да еще и евреем, но чтобы решиться на такой обман…
Слезы обожгли его жене глаза, а горло ее сжалось от боли. Нет! Ей хотелось коснуться его, но сейчас это было бы ошибкой. Он мог воспринять ее жест как жалость.
– Нет! Это не имело к нам никакого отношения. Она боялась, что Сэмюэль знает кое-что о своей собственной матери, а следовательно, он мог также знать и о Марии, знать нечто ужасное, и она так жутко стыдилась этого, что для нее было невыносимо даже подумать, что кто-то еще может узнать об этом. Она страшилась того, что он мог рассказать мне, и хотела, чтобы ты решительно отказал ему от дома. Тогда ее тайна осталась бы в безопасности. Она пребывала в таком ужасе, что ее не волновало даже то, что она могла разрушить мое счастье. Она готова была на все, чтобы скрыть от меня ту тайну и, конечно, от всех остальных родных тоже. Она чувствовала, что не сможет жить, если мы узнаем…
Филдинг смотрел на жену в изумлении. Лицо его побелело, но не от гнева, а от ужаса.
– Теперь я знаю все, – тихо произнесла она. – И полагаю, что смогу простить ее за то, что она сделала. Если ты не возражаешь, я предпочла бы не рассказывать тебе о том, что ей пришлось пережить, но если ты будешь настаивать, то мне придется…
Актер выглядел успокоенным. Возможно, слишком усталым или потрясенным, чтобы улыбнуться, но доброжелательность в его лице женщина увидела безошибочно.
