Мы вернемся осенью (Повести) - Валерий Вениаминович Кузнецов
Он положил трубку. Залез в стол, достал какие-то таблетки в разных пакетиках и, отсчитав, бросил горсть в рот. Налил воды из графина и на молчаливый вопрос Голубя показал стаканом в сторону настенных часов. Отпив глоток, пояснил:
— По часам живу. С того самого времени, как Сергеев шарахнул в меня. Помнишь? Сколько я этого добра съел... Пожиже развести — квартиру побелить можно. А толку нет: то улучшение, то обострение. Ты учти: меня волновать нельзя. Враз активизируется деятельность этой... внутренней секреции, повышается кислотность, — и начинается обострение.
— Врешь ты все, — буркнул Голубь. Ему было жалко смотреть, как бодрится Реук, прижимая ладонь к больному месту. — Печет?
— Печет, — признался Реук.
— Что ж гробишь себя на этой работе?
— А ты знаешь работу, которая от язвы излечивает?
— У тебя язва?
— Пока нет. Обещают.
Дверь приоткрылась, заглянул дежурный:
— Разрешите?
— Что, опять передачу принесли? — осведомился Реук.
— С передачей разобрались, — улыбнулся дежурный. — Тут задержанный...
— Ну и ведите его в уголовный розыск.
— Начальник на происшествие выехал, а задержанный странный какой-то. У него в авоське... это...
— Яснее говорите. Что в авоське?
— Череп.
— Что-о?
Реук недоуменно посмотрел на Голубя.
— Муляж?
— Да, вроде, настоящий.
— Кто задержанный?
— Студент.
— Медик, наверное. Спер где-нибудь? У себя в институте?
— Да нет. Парень какой-то... крученый. Путается. И нетрезвый, точнее, с похмелья.
— Ну-ка, заводи его!
Дежурный приоткрыл дверь пошире, и в кабинете появился Женька. Он стоял с несчастным видом, держа в руке, на некотором расстоянии от себя сетку, сквозь которую на присутствующих глядел равнодушно Федькин «знакомец».
— Где его задержали?
— Возле рынка. На автобусную остановку шел, — сообщил дежурный.
— Так это? — спросил Реук у Женьки. Тот подавленно мотнул головой:
— Да. Я шел на автобус.
— Вы что — хотели вызвать массовые беспорядки? — поинтересовался Реук, — с этой штукой — да в автобус! Это вам что — арбуз, картошка? Откуда череп?
— Д-дали... то есть... Подарили.
— Вы много выпили? Перед тем, как принять подарок?
— Не очень... Три бутылки вина на двоих.
— У приятеля пили?
— У... него.
— Обмывали находку?
У Женьки округлились глаза.
— Откуда вы знаете?
Реук сел, показал рукой Женьке на стул:
— Рассказывайте.
— Все? — покорно спросил Женька.
— До тютельки! — Реук категорически пристукнул по столу костяшками пальцев.
— Хорошо.
Женька сел и, осторожно разместив авоську у себя на коленях, жалобно попросил:
— Только можно я не буду называть своего товарища?
— Пока можно, — разрешил Реук.
И Женька стал рассказывать. Когда он закончил, Голубь подошел к нему, взяв авоську, принялся рассматривать череп.
— Стенку, где обнаружили останки, не забетонировали? Не заложили? — спросил Реук.
— Не успели еще.
— Хорошо. Идите с дежурным. Получите бумаги, напишите все, что сейчас рассказали. Потом поедете, покажете место. Ясно?
— А как же?..
— Что?
— Да насчет товарища... Мне бы не хотелось, чтобы он фигурировал.
— Послушайте, уважаемый, — Реук подошел к нему. — Все, что вы рассказали, правдоподобно, хотя и не совсем обычно. И коль скоро вы в своем повествовании ссылаетесь на конкретных лиц, они, должно быть, подтвердят сказанное вами, верно? А иначе как я должен верить вам? Пьяному. С человеческим черепом в авоське.
— Да, но...
— Они нужны только для этого. Ясно?
Когда дежурный увел Женьку, Реук прошелся по кабинету.
— Ты обратил внимание, как расколот череп? — спросил Голубь. — Там не только дыра — там даже трещины с обеих сторон. Видимо, кость испытала мгновенную деформацию на узком, длинном участке. Там, где пришлась основная сила удара, кусок кости сломался. Сила удара на других участках оказалась слабее — образовались трещины.
Реук устало взглянул на него.
— Какая деформация? Какие трещины? Ты что — не видел черепа? Он же, как минимум, двадцать лет в земле пролежал! И ты думаешь, я сниму людей с кражи, с других дел и отправлю их в пятидесятые годы? Не жирно ли будет? Кого устанавливать? Убийц? Убийц КОГО? Вот этого — в авоське? Виктор, ты же взрослый человек. Это бесперспективное дело. У меня вон неопознанный труп с автодорожного. Не с пятидесятых годов — с апреля. Установить личность не можем. А ведь с криминальной травмой, не хухры-мухры. А тут... средневековье какое-то.
— Ну, а какую версию ты предлагаешь? — полюбопытствовал Голубь, — если я правильно понял — никакой?
— Да! — зло ответил Реук. Он повернулся к Голубю, и, жестом фокусника хлопнув в ладоши, показал ему руки. — Вот, никакой версии я не предлагаю! Никаких убийств! Мальчишки всю ночь шастали с этим черепом, грохнули его об асфальт — вот тебе и мгновенная деформация. А может, как раз на том месте лежал железный штырь, об который этот товарищ и вякнулся — вот тебе и «узкий, длинный участок». Сегодня же пацанов установим — так и будет, вот увидишь.
— Не будет, Жора, — заметил Голубь, — парень сказал ведь, что они в таком виде череп откопали.
— А мне плевать, что он сказал, — раздраженно ответил Реук. — Это все еще проверить надо. И, знаешь, — давай прекратим этот разговор. Ничего еще не известно. А кроме того, вопрос о возбуждении уголовного дела решать прокурору, а не нам с тобой.
— Согласен, только не злись.
— Да я не злюсь, — отмахнулся Реук. — Ты пойми: дело это абсолютно бесперспективное! Я имею в виду тот случай, если ты будешь прав. Здесь двадцать лет назад пять-десять домиков стояло. Станция вон километра полтора. И все. Кого ты сейчас найдешь? А найдешь — что они тебе скажут? Ты не думай, я не боюсь раскрывать. Если это реальное преступление, с реальным подозреваемым. А выдумывать себе работу... Этот череп из прошлого, к которому ни ты, ни все живущие здесь отношения не имеем. Они все умерли — и виновные, и невиновные. Ну ладно. Ты извини, мне на исполком надо. Там как раз
