Мы вернемся осенью (Повести) - Валерий Вениаминович Кузнецов
— К кому же?
— Он искал кладовщика. (Да, да! Он же вначале его спросил!) А потом... я увидел синяки... Спросил, и он неохотно, так, ответил, что выписался из лазарета.
Сократ напряженно смотрел на лейтенанта. Тот думал о чем-то, барабаня пальцами по бумаге.
— Нашел он кладовщика?
— Не знаю. Я вымыл полы и ушел.
— Ладно, — лейтенант убрал бумагу в стол, — можете идти.
Сократ медленно встал, на ватных ногах подошел к двери, потоптался. (Рискнуть? Надо рискнуть.)
— Гражданин лейтенант.
— Да?
— Если это останется между нами...
— Что именно? — нахмурился лейтенант.
— Мне показалось... Только пожалуйста...
— Хорошо, хорошо, я понял. Что вам показалось?
— У него был чифир в кармане.
— Вы не ошибаетесь?
Сократ обиженно усмехнулся.
— Десять лет по лагерям... Впрочем, может и ошибаюсь. Во всяком случае, свидетельствовать это официально не намерен. Разрешите идти?
— Идите.
— Вы... будете говорить с Казанкиным?
Лейтенант укоризненно покачал головой.
— Я понимаю... это не мое дело, — заторопился Сократ, — но все-таки очень прошу вас ответить на мой вопрос.
— Буду.
— Тогда сделайте так, чтобы мне не пришлось жалеть о том, что я сказал вам здесь.
— Не бог весть что вы здесь сказали, Роман Григорьевич, — улыбнулся лейтенант, — но я сделаю так, что ни тени подозрения по отношению к вам у Казанкина не будет. Устраивает?
— Спасибо, — Сократ наклонил голову и уже совсем не по правилам произнес: — будьте здоровы.
...В бараке ждала новость: Казанкина отправили в изолятор.
— За что?
— Чифирнули с Пряником. Забалдели, титан свернули... Погуляли.
Удача!
На следующее утро, убрав на складе, Сократ по пути к бараку завернул в курилку. Присел на скамейку, не спеша вынул папиросу, знаком попросил огня у курившего рядом заключенного. Затянулся.
— Павлик, — произнес старик, — мне нужно вставать на лыжи.
— Сдохнешь на первом километре, — проворчал заключенный, не глядя на него.
— Лучше сдохнуть на первом километре, чем на особом режиме.
— Чего-нибудь раскопали?
— Пришел один старый друг с этапа. У «кума» был два раза. Грозил порассказать обо мне...
— Кто такой?
— Ты не знаешь. Казанкин.
— Это плохо.
— Что плохо?
— Когда старые друзья мешают. В таких случаях лучше, когда человека не знаешь... Не так жалко, если с ним что случится.
Глава пятая
— Нет, лучше все-таки кто-нибудь незнакомый. А теперь, значит, если мне прилетит выговор, то по твоей милости?
— Ну зачем так мрачно? Тебя только назначили. Какое-то время трогать не будут. Приглядывайся, вырабатывай стратегию...
Виктор Голубь сидел в кабинете начальника милиции, назначенного в этот отдел месяц назад. Это был его старый приятель Георгий Реук. Они уже сказали друг другу все, что положено сказать, когда люди встречаются после долгой разлуки, и теперь шла официальная часть. Голубь представился как куратор отдела по линии уголовного розыска, а Реук полушутя-полусерьезно соображал, какие это будет иметь для него последствия. И выслушав успокоительный ответ Голубя, заключил:
— Конечно, с одной стороны, хорошо, что ты наш куратор. Но, с другой, случись какая-нибудь нераскрытая тягомотина — и начнешь ты же мне руки выкручивать на предмет принятия эффективных мер. А не то, действительно — проект приказа придется готовить о моем наказании. Или как — отмажешь перед начальством по старой дружбе? — Реук хитро поглядел на друга.
— Отмазывать не буду, — серьезно сказал Голубь, — но ты не волнуйся. Если приказ придется готовить — и мне перепадет: как-никак, куратор.
— И на том спасибо, — кивнул Реук. Глянул на часы. — О! Сейчас селектор! Посиди, ты же их лучше меня знаешь. Погляди, как они на новое начальство реагируют.
Селектор начался с обычных сообщений начальников райотделов о происшествиях за истекшие сутки. Реук докладывал четвертым. По его отделу остались нераскрытыми две квартирные кражи.
— Раскроете? — донесся из динамика искаженный расстоянием металлический голос начальника управления.
— Есть зацепочный материал. Работаем, — осторожно ответил Реук.
— Конкретнее! — потребовал динамик.
— По первой краже установлен подозреваемый, — ответил Реук. — Видимо, день-два потратим на отработку его связей: дома его нет. А по второй — сложнее. Потерпевшая неделю была в отъезде, определить точное время кражи трудно. — Он секунду помолчал и добавил: — Примем все меры к раскрытию.
— Хорошо. Работайте. А по первой краже двух дней вам чересчур много. Завтра доложите о раскрытии. Две нераскрытые кражи за сутки — для вашего отдела слишком щедро. И потом, вас не тревожит большой остаток неразрешенных заявлений? Вы следите за этим?
— Слежу, Николай Борисович, я понял вас, — кивнул Реук, глядя в свои записи. — Пока среди этих материалов только один темный, но, видимо, через неделю раскроем. Есть перспектива. Люди работают.
— Смотрите, — начальник управления вызвал следующий райотдел.
Селектор закончился — началась планерка. Реук поднял начальника уголовного розыска.
— Слышали, что начальник управления сказал? — сухо осведомился он.
— Слышал, — кивнул тот. — Только, Георгий Максимович, подозреваемый этот — Телепнев — видимо, в район выехал. Он на комбинате работал, уволился за неделю до кражи. С сожительницей его вчера беседовали — говорит, что он частенько в район уезжал, а к кому — не знает.
— Там, чтобы вещи вынести из квартиры, по крайней мере троих мужиков надо, — Реук бросил ручку на стол. — Что вы уперлись в этого Телепнева? Ищите соучастников. На комбинате, где он работал, были? С соседями говорили?
— Не успели.
— Успевайте. Родственники у него где-нибудь есть? Наличие судимостей проверяли?
— Георгий Максимович, кража-то вчера вечером заявлена. А его вообще к ночи установили. Сегодня все, что вы говорили, сделаем. За день.
— За полдня! — Реук поднял палец. — За полдня, а не за день. После обеда доложите. Ну, а вторая кража?
— Здесь, по-моему, потерпевшая что-то недоговаривает. Соседи говорят — у нее какой-то мужчина квартировал до отъезда ее в командировку. А она отрицает, волнуется. Деньги у нее в шкафу под газетой были. Ничего не тронуто в шкафу, а денег нет. Будто кто-то знал, где они. И потом — фотоаппарат, костюм — все на месте. Только деньги и золотые вещи. Те тоже в укромном месте лежали. В серванте за вязанием.
