Энн Перри - Реквием в Брансвик-гарденс
– Нет, я имею в виду саму жизнь… проживание ее. Юнити обладала самым отважным сердцем среди всех, кого я знаю, однако те, кто умеет страстно любить, могут пострадать от недостойных их общества людей многими немыслимыми на первый взгляд способами.
Она гневно передернула плечами, словно отвергая мысли и чувства этих других людей, и даже сами их жизни, как недостойные внимания.
Миссис Питт отчаянно хотелось сказать нечто правильное с точки зрения Трифены. Не следует сердить ее или позволить своему любопытству выдать себя. Было ли миссис Уикхэм известно о беременности Юнити? Надо сказать нечто разумное, полное сочувствия, рассчитанное на углубление начинающегося между ними взаимопонимания. Делая шаг за шагом по траве, она направилась рядом с Трифеной к усыпанной гравием дорожке, обрамленной травянистым бордюром, вместо цветов на котором пока виднелись всего лишь темные горки на сырой земле, лишь изредка пронзенные зелеными ростками.
– Однако, если бы в жизни не было бы боли и риска, – предположила Шарлотта, – тогда всякий мог бы прожить ее без особых усилий.
Ее спутница промолчала. Судя по выражению ее лица, она глубоко погрузилась в размышления, а быть может, и в воспоминания.
– Расскажите мне что-нибудь о ней, – проговорила миссис Питт, когда они наконец вышли на тропу и под их каблуками захрустел гравий. Тонкий подход в данном случае был бесполезен. – Ею ведь восхищались? Полагаю, у нее было много друзей?
– Не одна дюжина, – согласилась Трифена. – Прежде чем поселиться у нас, она жила вместе с группой единомышленников, веривших в свободу жить и любить друг друга по собственной воле – вне ограничений, налагаемых общественными предубеждениями и ханжеством.
Шарлотта подумала, что подобный образ мышления скорее предполагает распущенность, однако воздержалась от этих слов. Она знала, что свобода одного человека нередко оборачивается эгоизмом и безответственностью в отношении другого. Некоторое различие чувствуется лишь с течением времени – по собственным детям, ради блага которых постараешься оградить их от всех опасностей мира. Желание защитить их превышает все прочее.
– Для этого необходима большая отвага, – произнесла миссис Питт вслух. – Слишком велик риск.
– Да. – Миссис Уикхэм смотрела под ноги, неторопливо приближаясь по тропе к невысоким ступенькам. – Иногда она рассказывала об этом. О переживаемом ими ощущении восторга, о том, какой непомерной может быть страсть, когда она поистине настоящая, когда тебя не связывает закон, когда не удерживает ужас перед суевериями и не препятствует твоим действиям, когда никакие обряды не заставляют тебя ждать… не пытаются удержать тебя на якоре, после того как пламя и искренность покинули твое сердце.
Голос ее наполнился такой горечью, выдавая такую глубину чувства, что Шарлотта не могла не связать их с какими-то личными переживаниями, оставшимися у Трифены от ее брака. Посмотрев на нее, миссис Питт не заметила ни капли мягкости в ее глазах и в чертах лица, никакого следа теплых воспоминаний. Хотела ли она сама этого брака? Или он был устроен по семейным соображениям и она согласилась на него – вольно или невольно?
– Все это настолько… – Миссис Уикхэм нахмурилась, стараясь подобрать нужное слово – … настолько… чисто! Никакого притворства. – Взгляд ее сделался злым, и она стиснула губы. – Никто никому не принадлежит, никто по каплям не уничтожает твою независимость, самоуважение… то знание и веру, которые составляют твою суть. Никто не говорит тебе: «Думай так, потому что так думаю я»… «Ты должна верить в это, потому что в это верю я»… «Я хочу туда и туда, и поэтому ты должна ехать со мною»… Лишь брак двоих равных людей чего-то да стоит! Только он обладает честью, благопристойностью и внутренней чистотой. – Кулаки ее были стиснуты, а руки напряжены до самых плеч. – Я не буду второсортной… второразрядной… достойной только второго места!
Шарлотта задумалась о том, понимает ли эта молодая женщина, сколько собственной боли она вложила в эти слова. Некоторые из ее мыслей могли быть позаимствованы у Юнити, однако страстность изложения их принадлежала самой Трифене.
– Мне кажется, что если тебя кто-то любит, то ему важно, чтобы ты была самой лучшей, такой, какую нельзя превзойти, – аккуратно проговорила миссис Питт, поднимаясь вместе с ней по ступенькам. – Разве не такова любовь, разве не требует она от нас всего лучшего, что есть в нас? Но тогда и ты должна хотеть того же самого от него, не так ли? И быть готовой к тому, что ради этого тебе придется отдать нечто очень дорогое для себя?
– Что? – удивилась ее собеседница, поворачивая голову.
– Если ты любишь, то остаешься, даже когда это неудобно тебе, когда это нелегко и не сулит никакой радости, – пояснила свою мысль Шарлотта. – Если ты уходишь в тот самый момент, когда тебе больше не хочется оставаться, то не владеет ли тобой в этом случае попросту эгоизм? Вы говорите о свободе ублажать себя, о свободе от боли, скуки и долга. Но жизнь состоит в том, чтобы давать и быть уязвимым. И именно поэтому она требует от нас отваги и самодисциплины.
Остановившись на гравиевой дорожке возле оранжереи, Трифена посмотрела на нее:
– Не думаю, чтобы вы понимали нас, миссис Питт. Возможно, вы видите в себе борца за свободу, однако говорите как обыкновенная женщина, готовая поступать так, как прикажут ей отец и муж. – Гневные слова эти явно проистекали из ее собственного опыта. – На самом деле нас тянут назад именно люди, подобные вам. Юнити любила подлинно и ощущала жуткую боль. Я видела это в ее глазах и подчас ощущала в голосе. – Она бросила на Шарлотту полный обвинения взгляд. – Вы говорите так, словно она была эгоистичной, словно любовь ее была слабее вашей, просто потому, что вы замужем, а она – нет. Однако такая позиция слепа, лжива и полностью неверна. Пребывая в безопасности, большой победы не добьешься! – Презрение на ее лице было столь же очевидно, как и легший на траву солнечный свет. – Я не сомневаюсь в том, что вы хотели проявить доброту… Вы полагали, что поддержали женщин нового времени, однако на самом деле вы вообще ничего не понимаете. – Молодая женщина резко дернула головой, и ветер подхватил их светлые пряди. – Вы хотите пребывать в безопасности… a это невозможно, если ты участвуешь в великой битве. Юнити была одной из чистейших и лучших… и она сражена. Простите, но я больше не хочу разговаривать с вами о ней.
С этими словами она повернулась и напряженным шагом проследовала в розарий, высоко подняв голову и явно сдерживая слезы.
Шарлотта на несколько минут задержалась на месте, обдумывая завершившийся разговор. Неужели Трифена знала о какой-то реальной трагедии в жизни мисс Беллвуд? Или она просто нагнетала мелодраматизм ситуации? В самом ли деле Юнити кого-то любила со всей страстью и результатом этой любви стал ребенок, погибший вместе с нею? Ребенок одного из троих присутствовавших в доме мужчин?
Причинил ли ей боль этот самый мужчина? И если так, не она ли первая готова была обрушить на него возмездие, ослепленная страхом и болью? Была ли она тогда испугана? Большинство женщин пришли бы в ужас от той горькой судьбины, которую сулило им внебрачное материнство, однако Шарлотта не могла сказать, принадлежала к их числу Юнити или нет. Если Питт и сумел установить это, ей он ничего не сказал. Впрочем, Томас, возможно, не мог представить те чувства, которые способна ощутить женщина в такой ситуации: смесь восторга при мысли о новой жизни внутри нее, жизни, отчасти принадлежащей и любимому ею мужчине… в известном смысле, о нерушимой связи между ними обоими, но также и напоминание о том, кого она не должна потерять, a вместе с ними и память о его предательстве… если он предал ее!
Не следовало забывать и о страхе перед родами, об одиночестве в самое уязвимое с эмоциональной и физической сторон время. Шарлотта прекрасно помнила о том, как чувствовала себя, вынашивая своих детей. Она могла целый день пребывать в полном блаженстве, a назавтра ощутить себя совершенно несчастной. Шарлотта не забыла все треволнения, боль в спине, усталость, неуклюжесть, гордость и смущение. A ведь ее родители относились к ней ровно и спокойно, муж только смешил ее и терпел любые ее причуды, когда это было существенно, – a общество во всем ее одобряло.
Юнити же оставалась совершенно одна. Это было нечто совсем другое.
Попыталась ли она шантажировать своего будущего убийцу? Это был бы вполне понятный поступок.
Миссис Питт направилась назад к дому, размышляя о Доминике и о той любви, которой в прошлом была тяжко ранена мисс Беллвуд. Быть может, понимая, что эта любовь докажет, кто именно был отцом ребенка… и что им не может быть Доминик.
Или все-таки может…
Холодная эта мысль вселяла в миссис Питт дурноту. Как на самом деле она относится к Кордэ и почему боится узнать это? Она ощущала страх, острый и слишком знакомый, чтобы его можно было отрицать. Молодая женщина помнила, как была влюблена в него и как глупо поступала, ощущая себя такой ранимой и уязвимой, когда он не обращал на нее внимания, или как воспаряла к небесам, когда он улыбался или что-то говорил ей… Она помнила, как жгла ее ревность, если он предпочитал кого-то еще, помнила, как мечтала и воображала всякое… Теперь, припомнив все это, Шарлотта покраснела.
