Фридрих Незнанский - Большое кольцо
Демонстрируя, что у него с собой нет ничего такого, что могло бы компрометировать Багирова, Грязнов достал из кармана блокнот и простой авторучкой записал несколько продиктованных ему адресов.
Уже по собственной инициативе Багиров добавил, что, по некоторым его сведениям, этот подонок вовсе не гнушается тем скверным делом, от коего навсегда избавился сам Джамал. Не без помощи, конечно, господина генерала. Последнее сказал с нарочитой ноткой почтительности, как бы показывая, что он хорошо помнит свое место. И хотя слово «наркотики» за столом не было произнесено, Вячеславу Ивановичу нетрудно было догадаться, что речь шла именно о них.
И тут прослеживалась прямая связь. Тот наркоман в Опалихе — таганская братва — сам Муслим. Точнее, его люди. Ну вот, хороший подарок можно сделать новому федеральному ведомству, про которое в последнее время идет столько разговоров. Шутка ли? Такого крупного зверя захомутать! Если, конечно, еще отдадут большие люди этого самого зверя… Но рискнуть можно. И нужно…
Хитрый Джамал, видел уже отчетливо Грязнов, решил для себя, что нашел верный тон общения с начальником, от которого, хочешь или не хочешь, может во многом зависеть твоя личная судьба. И теперь с доверительной усмешкой он неторопливо, но верно топил своего самого опасного конкурента. Чем он рисковал? Что кто-нибудь найдется и донесет Муслиму о его негласной встрече с известным ментом? Да сам Муслим и минуты бы не раздумывал, кабы тот же Вячеслав Иванович пригласил его отобедать! Тогда отчего все-таки беспокойно поблескивают его темные, навыкате, глаза?
Это, наверное, как мышь, которая замерла перед куском сыра, что висит на крючке, в мышеловке. Знает, опыт подсказывает, что опасно. Но опыт-то — он чужой, не свой собственный, ибо личного опыта в таком деле не бывает. По определению, как нынче выражаются. А запах сыра такой, понимаешь, манящий! Можно ли устоять? Нет, ну в натуре, а вдруг пронесет? Или как-нибудь сбоку, что ли, подобраться?.. Ну и пусть хлопнет, но только чтоб мимо! А не проще ли вообще пропихнуть кого-нибудь впереди себя? Даже и помочь, подтолкнуть? Бах! — и вот ты спокойно лопаешь замечательный сыр прямо тут же, возле трупа жадного, но нерасчетливого неудачника, а? Чем не ловкий ход? И сыр есть, и соперника нет!
И Джамал, видя, что генерал делает отдельные записи в своем блокноте, касающиеся исключительно Муслима Алиева, а против него, Багирова, в самом деле никаких тайных умыслов не имеет, ощущал в себе все большую свободу. И это правильно, как уверял один из бывших государственных деятелей. Вот уже и сыр почти в твоих руках, и противник через минуту-другую будет навсегда повержен. Ах, если бы только мечты подобного рода хоть однажды сбывались!..
Обед шел своим чередом, разговор — своим. А Дениска, чтоб его… все не звонил!..
Глава одиннадцатая Момент истины
1
Александр Борисович попросил пригласить из следственного изолятора, в народе именуемого Петры, для проведения опознания четверых контролеров — покрупнее и чем-то внешне схожих с задержанными. Обеспечил Никитин данную акцию и понятыми. Контролеров обрядили в зимнюю милицейскую форму дорожного патруля и к каждой паре добавили по одному подозреваемому. Вот так, двумя группами по три человека, их и приготовили к опознанию.
Срочно прибывшего на Петровку, 38, Рустама Гусарова ввели в следственную комнату, где у стены сидели трое милиционеров. И пострадавший немедленно, без всякой запинки, указал на сидевшего в середине Сафиева.
Этих вывели, контролеров поблагодарили за помощь и отпустили, а Сафиева забрал на допрос Турецкий.
Затем в комнате заняла места следующая группа. И снова Рустаму потребовался минимум времени, чтобы опознать теперь уже Мутенкова. Но прежде чем указать на него, Рустам сказал Никитину и двоим понятым, присутствующим здесь же, что у патрульного, который особенно активно издевался над ним и бил по печени, чтоб больнее, на нижнем центральном зубе небольшая щербинка. А после предложил, чтобы сидящий крайним справа парень открыл рот. Тот нехотя подчинился, и все увидели указанную щербинку.
И Мутенков сорвался — начал материться в этом солидном учреждении, орал, что сука свидетель все врет, что он его не знает, никогда не видел, а если и видел, то в гробу. Никого он не задерживал, тем более не бил, протоколов о задержании не составлял, и вообще, пошли они все к такой-то матери! Короче, своей истерикой он сам же себе все и напортил. Даже если и захочет теперь пойти в отказ, ему никто больше не поверит.
Закончили и с этим опознанием. Гусарова Никитин попросил подождать, а Мутенкова увел в другой кабинет для допроса.
Они решили с Турецким, что если оба милиционера ударятся в отрицаловку, они предложат им написать объяснения по поводу их сегодняшнего задержания, самоличного присвоения себе офицерских званий, а также тех причин, которые заставили этих молодых волков выйти на большую дорогу. Пусть формулируют как хотят, как считают для себя приемлемым. Чем, собственно, они теперь и занимались. В разных кабинетах, не видя друг друга. Как тут сговориться? И когда, часом позже, объяснения были отобраны, пригласили эксперта-графолога и предъявили ему для идентификации оба эти документа, а также копию рапорта одного из них о задержании Рустама Гусарова.
Криминалисту не потребовалось длительного времени, чтобы с абсолютной уверенностью сделать вывод: и рапорт о задержании преступника, угрожавшего представителям правопорядка оружием, и объяснительная записка номер два написаны рукой одного человека — сержанта Мутенкова Виктора Сергеевича. Тут и особенности клонящегося влево почерка совпадают, и с грамотностью, в общем, в порядке. В отличие от другого сержанта — Сафиева Николая Фаридовича, который, упорно повторяя слово «задержанный», делает в нем две ошибки, пишет «задерженый». Вероятно, поэтому и составлял протокол о задержании именно Мутенков — он и грамотнее, и, вероятно, умнее напарника. И хоть всего на год моложе Сафиева, зато гораздо злее его. Ведь бил, стараясь не оставлять после себя следов, значит, сознательно это делал, а не от избытка ненависти к преступнику, что они все нередко приводят в оправдание своих противозаконных действий, когда их берут за мягкое место. Такие типы куда опаснее элементарно безграмотных и потому на весь мир обозленных деревенских парней, дорвавшихся наконец пусть до малой, но все равно власти.
Все это было тут же доведено до сведения задержанных, находившихся, естественно, порознь. И вызвало кривую ухмылку у Сафиева и мрачную, злобную гримасу у Мутенкова — подловили, мол, гады следаки!
Александр Борисович уже подумывал, что чуть было не поддался собственной соблазнительной уверенности, будто он может проникновенным словом и железной логикой убедить преступника поднять лапки перед законом. Ничуть не бывало! А та реакция, которую Турецкий наблюдал в машине по дороге сюда, была, скорее всего, не больше чем ловкая игра молодого преступника. И расклад получался тоже достаточно примитивный. Следователь давил на совесть, которая вот-вот должна была пробудиться в преступнике — ведь не заматерел же еще, не рецидивист какой-нибудь, мальчишка! А преступник, в свою очередь, как интуитивно опытный человек, отбарабанивший армейскую службу, между прочим, в стройбате, где дедовщина та еще, в ответ охотно изображал из себя жертву трагических обстоятельств. Старательно изображал, но и не слишком откровенно, чтоб не показалось подозрительным. Он словно подсказывал самонадеянному следаку именно то, что тот и хотел бы в нем увидеть. Ага, несчастная жена, больная дочь… где взять деньги на жилье и лекарства?! А в башке наверняка давно уже созрели совсем иные цели…
Но может, не так все окончательно плохо? И ослепление, и ярость не оттого, что сорвалось очередное денежное мероприятие, а от вспыхнувшего неожиданного понимания, что сам, по своей воле, оказался в безвыходном тупике? Очень не хотелось Александру Борисовичу верить и в собственную ошибку, и в то, что такой молодой парень оказывается уже конченым человеком… Попробовать еще раз?
Владимир Харитонович, сделав короткий перерыв в допросе, сказал Александру Борисовичу, что его клиент уперся глазами в стол и молчит, ни на что не реагирует, отвечать на вопросы отказывается, только желваки на щеках, как два шатуна, так и ходят, так и ходят.
И тогда Турецкий с Никитиным поменялись местами.
— Ну что? — деловито спросил Александр Борисович, быстро входя в кабинет и садясь напротив Мутенкова. — Слушай, ты, папаша недоделанный, может, мне сюда твою дочку доставить? Чтоб ты в ее глаза поглядел, сукин сын, и понял наконец, на что ты ее своим тупым упрямством обрекаешь? Я могу! Сейчас дам команду, и через полчаса будет здесь, посмотрит на своего папашу хренова — бандита с большой дороги!
