Джон Сэндфорд - Зимний убийца
— Нужно вернуться, нужно… — бессвязно проговорил полицейский.
Уэзер почувствовала, что они набирают скорость, и приподнялась над сиденьем. Стекло исчезло, но зеркало оставалось на месте. Водитель снегохода вскочил в седло и бросился следом за ними, и Уэзер внезапно вспомнила ночь убийства Лакортов и снегоход, мчащийся по придорожному кювету…
Они гнали мимо лесопитомника, возвращаясь к парковке возле больницы. Ровные ряды сосен проносились мимо, как черные столбы забора.
— Нет, нет, — шептала Уэзер, чувствуя, как сердце бьется у самого горла.
Она посмотрела в зеркало — снегоход неотвратимо приближался.
— Он поднимает ружье! — закричала она.
Брун опустил голову, а Уэзер соскользнула на пол. Рев двигателя почти заглушил два быстрых выстрела, дробь застучала по корпусу машины. От следующего выстрела треснуло ветровое стекло, осколки опять полетели во все стороны. Брун снова застонал и пробормотал:
— Я ранен, ранен…
Однако он продолжал давить на педаль газа, и скорость увеличивалась. Выстрелы смолкли. Уэзер приподнялась и выглянула в боковое разбитое окно, а потом и в заднее.
Дорога была пуста.
— Он исчез, — сказала она.
Брун почти касался руля подбородком.
— Держись, — со стоном проронил он и ударил по тормозам.
Слишком поздно.
Перед въездом на парковку возле больницы нужно было свернуть направо. Это сделали специально, чтобы заставить водителей снижать скорость. Внедорожник двигался слишком быстро и не вписывался в поворот. Уэзер уперлась обеими руками в приборную панель и приготовилась к удару. Они мчались к небольшому цветнику, скрытому под снегом и окруженному оградой высотой в фут.
Когда Брун нажал на тормоз, внедорожник занесло, а потом машина ударилась в ограду. Их отбросило в сторону, они заскользили по снегу, взвыл двигатель…
На парковке были люди.
Уэзер ясно и отчетливо увидела их застывшие лица — так взгляд выхватывает даму червей, когда кто-то быстро тасует колоду карт.
В следующее мгновение машина оказалась на парковке. Она пошла юзом, въехала в сугроб и стала опрокидываться набок. Уэзер схватилась за ручку двери, пытаясь удержаться, но ее толкнуло в сторону, пальцы разжались, и она начала падать, падать на мягкое тело помощника шерифа. Брун пронзительно закричал.
Наконец все остановилось.
Уэзер не понимала, что происходит. Осталось лишь ощущение удара. Впрочем, она была жива. При аварии ее бросило на Бруна. Она посмотрела сквозь разбитое ветровое стекло и увидела чьи-то ноги.
— Не двигайтесь, не двигайтесь! — послышались голоса.
И тут она подумала: «Огонь!»
Она уже чувствовала запах, ощущала жар. Уэзер доводилось работать на пожарах, и она не хотела бы получить ожоги. Она приподнялась, стараясь не касаться Бруна, который был в сознании.
— Боже мой, боже мой… — тихо стонал он.
Она надавила на ручку двери и попыталась открыть ее. Дверь сдвинулась на пару дюймов. Послышались новые голоса и крики.
За ветровым стеклом мелькали чьи-то лица, потом кто-то появился сверху и заглянул в боковое окно. Это оказался Робби, ночной санитар, занимавшийся бодибилдингом, из-за чего Уэзер всегда посмеивалась над ним. Благодаря своей силе он легко открыл дверь. Никогда прежде она не была так рада видеть его. Робби явно испугался за нее.
— Вы в порядке, доктор?
— Снегоход, — сказала Уэзер. — Где мужчина на снегоходе?
Культурист огляделся по сторонам. Рядом уже собралась небольшая толпа.
— Кто? — недоуменно спросил он.
Уэзер сидела на краю больничной кровати в своем костюме хирурга. Ее левая рука и нога были в кровоподтеках, на запястье остались три небольших пореза, но ни один из них не нужно было зашивать. Вроде бы никаких внутренних повреждений. Брун находился в реанимации. Она вытащила дробь из его руки и грудной клетки.
— Завтра у тебя все будет ужасно болеть, — сказал Райс, врач-терапевт, который осматривал ее, а потом ассистировал во время операции. — Можешь не сомневаться. Прими несколько таблеток ибупрофена перед сном и постарайся не напрягаться этой ночью.
Сохраняя серьезное выражение лица, Райс бросил взгляд в сторону Дэвенпорта.
— Ладно-ладно, проваливай, — проворчала Уэзер.
— Неужели уже все знают? — спросил Лукас, когда врач ушел.
— Думаю, несколько учеников католической школы еще остаются в неведении, — ответила Уэзер.
— Ммм.
— Что тебе удалось выяснить? — спросила она.
— Только то, что ты должна была умереть. Снова. Так бы и случилось, если бы Брун не продолжал давить на педаль газа.
— А тот недоносок опять унес ноги.
— Да. Он ждал за деревьями возле стоп-сигнала, пока не увидел, что вы приближаетесь. После первых выстрелов преступник ехал за вами до того места, где линия электропередач проходит через лесопитомник, а потом свернул и скрылся между деревьями. Мы могли бы его преследовать, только если бы рядом оказался снегоход. Вероятно, он все просчитал заранее и подготовил пути отхода. Если бы Брун не справился с управлением и внедорожник съехал в кювет, мерзавец прикончил бы тебя без всяких проблем.
— Но почему он не стрелял в дверь?
— Он пытался, — ответил Лукас. — Иногда крупная дробь пробивает дверь машины, но в большинстве случаев — нет. Три дробинки прошли насквозь. Одна попала в Бруна, две — в приборную панель. Кроме того, Брун получил ранение в руку через разбитое окно.
— Господи, — пробормотала она и посмотрела на Лукаса, который стоял, прислонившись к смотровому столу и сложив руки на груди. С тем же выражением лица он мог бы говорить о бейсбольном матче. — Ты совсем не испугался.
Лукас приехал перед тем, как Уэзер вошла в операционную, и остался ждать. Он не прикасался к ней. Просто смотрел. Она слезла со стола и поморщилась. Райс был прав: завтра ей будет плохо.
— Всю дорогу сюда я думал о том, что мое чрезмерное тщеславие едва не привело к катастрофе, — сказал Лукас. Он оттолкнулся от стола, поймал правой рукой прядь волос на затылке Уэзер и повернул ее лицом к себе. — Я хочу, чтобы ты убралась отсюда! Ты не должна пострадать. Ты меня понимаешь? Ты…
— При чем тут твое тщеславие?
Она схватила его обеими руками за рубашку. Они стояли лицом к лицу и слегка раскачивались.
Лукас замер, продолжая держать ее за волосы.
— Я думал, что он напал на тебя из-за меня. И еще, что именно из-за меня он убил мальчика Мюллеров.
— Но это не так?
— Нет. Ему нужна ты. Тебе что-то о нем известно. Возможно, ты знаешь, кто он такой. Или он так думает. Ты ничего не подозреваешь, а он уверен, что ты важный свидетель.
— Когда я возвращалась из дома Лакортов в первую ночь, рядом с моим джипом ехал какой-то снегоход. Я думала, что водитель спятил.
— Ты мне не рассказывала.
— Я не знала, что это важно.
Он отпустил ее волосы и обнял за плечи, стараясь не задеть левую руку. Она обхватила его здоровой рукой, но тут Лукас отступил на шаг и вытащил из бумажника фотографию.
— Тебе известен этот жирнюга. Он дважды пытался тебя убить. Кто он?
— Не знаю. — Она вгляделась в снимок. — Не имею ни малейшего понятия.
Глава 17
— Я в порядке, Джо. Правда, — сказал священник, стоя в коридоре между кухней и спальней.
Он был благодарен за звонок, но одновременно испытывал раздражение. Ведь утешать — это его дело.
— У меня выдался удачный день, — продолжал он, покачивая головой. — Ты ведь знаешь о слухах, которые ходят обо мне и Лакортах. Я боюсь что-то говорить, чтобы не усугубить положение. Это сводит меня с ума. Впрочем, я нашел способ борьбы.
Ему казалось, что язык превратился в наждак от огромного количества лимонных леденцов. После того как Берген перестал пить, он прикончил уже две дюжины больших пакетов. Сейчас он взялся за следующий из новой партии.
Джо говорил, что нужно жить одним днем, но священник слушал его вполуха. Когда год назад он перестал пить, ему вовсе не хотелось этого. Просто не было другого выхода. Берген терял паству, он умирал. Поэтому он выбрал трезвость, и смерть отступила, а прихожане вернулись. Это не решило проблем, от которых он лечился при помощи виски. Одиночество, тоска и другие неприятности по-прежнему давили на него, но он не находил ответов. Он плыл по течению веры.
На этот раз священник решил написать объяснение, сделать жалкую попытку мольбы о понимании. Но вместо этого получились лучшие строки, когда-либо созданные им. Судя по реакции прихожан во время утренней мессы, ему удалось пробиться к их сердцам. Они соприкоснулись душами. Отец Фил почувствовал, как рушатся стены, увидел шанс покончить с одиночеством.
«Возможно, — подумал Берген, — я сумею исцелиться». Опасная мысль. И все же он продолжал сосать лимонные леденцы. Лучше подстраховаться.
