Паук - Ларс Кеплер
Он делает короткую паузу.
— Марго они не нашли, но, похоже, на полу в конюшне очень много крови… Не знаю, я подумал, возможно, вы захотите об этом знать.
— Я сейчас выезжаю, — говорит Йона. — Проследите, чтобы там ничего не трогали. Это важно. Передайте коллегам, чтобы они оставались на месте, пока я не приеду. Я всё беру на себя, привезу с собой техника-криминалиста.
Он заканчивает разговор и тут же позвонил своему старому другу, Эриксону.
Сейчас пять минут третьего. Первая патрульная машина прибыла к конюшням сорок пять минут назад.
С тех пор, как Йоханна позвонила в службу спасения, прошло девяносто пять минут.
Йона понимает, что устраивать оцепление уже бессмысленно. Всё, что они могут, — осмотреть место происшествия и попытаться понять, что там произошло.
— Хорошо, — шепчет Эриксон.
— Я знаю, у тебя болит спина, но я…
— Не беспокойся.
— Мне нужен лучший криминалист, — объясняет Йона.
— А он не ответил, и тогда ты позвонил мне? — говорит Эриксон, пытаясь скрыть тревогу.
Они договариваются встретиться у поворота к конюшне. Йона возвращается в спальню и начинает одеваться. Валерия встаёт с кровати в тонкой ночной рубашке, накидывает кардиган.
— Что произошло? — спрашивает она.
Йона надевает часы — подарок дочери Луми. Ей показалось, что циферблат такого же серого цвета, как его глаза.
— Только что позвонили, — отвечает он, застёгивая брюки. — Мне нужно ехать, это…
Он обрывает себя. Валерия смотрит на него.
— Кто‑то, кого ты знаешь, — тихо произносит она.
— Да. Это Марго. Она уехала кататься на лошади и не вернулась — говорит он, надевая рубашку.
— Что сказали полицейские на месте?
— Нашли её машину. И кровь в конюшне.
— Боже…
— Я знаю.
Йона подходит к оружейному шкафу, вводит код и достаёт «Кольт Комбат». Кладёт пистолет в кобуру, затягивает ремни и выходит в коридор. Валерия идёт следом, быстро целует его и запирает за ним дверь, пока он спешит к лифту.
Дожидаясь, пока распахнутся створки гаражных ворот, Йона вспоминает первый случай, когда увидел Марго. Она тогда была беременна, только что получила повышение до старшего детектива и охотно привлекла его к расследованию несмотря на то, что он уже не служил в полиции.
Он выезжает по пандусу на узкую улочку, поворачивает налево на Свеавеген и ускоряется к тоннелю Клары.
В этот час дорога почти пуста.
Центр Стокгольма быстро остаётся позади. Мимо проплывают жилые многоэтажки и залитые светом торговые центры, промзоны, спальные районы и бесчисленные мосты через заливы и бухты. Работая детективом‑суперинтендантом «Управление по борьбе с преступностью», Йона Линна раскрыл больше сложных убийств, чем любой другой полицейский в Северной Европе.
У поворота к конюшням на Ингарёвеген стоят две патрульные машины — по одной с каждой стороны дороги. Их синие проблесковые маячки выхватывают из темноты деревья и асфальт, словно всё вокруг находится под водой.
Фургон Эриксона припаркован на другой стороне. Судебный техник живёт в Густавсберге, всего в пяти минутах езды отсюда.
Йона съезжает на обочину и выходит, приветствует коллег, просит их перекрыть поворот.
Ночной воздух свеж и холоден, вокруг темно и тихо. Кроме конюшен, здесь нет ничего — только лес и поля.
В ярком свете фар Йона видит тяжёлую фигуру Эриксона. Тот стоит у цепочки следов шин, срезавших угол на Ингарёвеген, и заливает каждый жидким гипсом.
— Надеюсь, это всего лишь недоразумение, — бормочет он.
Йона молча кивает.
Когда Эриксон заканчивает, они садятся в его фургон и проезжают оставшиеся метры до конюшен. Фары прорезают во мраке тоннель из бледных стволов и травы.
Гравий похрустывает под шинами.
Они проезжают мимо вольеров с рядами кормушек и вытоптанного загона, затем замечают машину Марго, припаркованную у конюшенного блока.
Эриксон останавливается и глушит мотор.
Они не произносят ни слова. Надевают одноразовые комбинезоны и подходят к машине, фотографируют её, светят фонарём через стёкла. Луч скользит по передним сиденьям: руль, банка энергетического напитка в подстаканнике, фантики от конфет, толстая папка с делом.
Затем они поворачиваются к зданию.
В свете фар ближайшей патрульной машины вырисовываются трактор и куст крапивы на фоне красной стены.
Над ними с криком пролетают три галки.
Следующие несколько минут Эриксон фотографирует всё вокруг, распыляет фиксатор на следы обуви и шин, нумерует объекты, делает записи в журнале.
Офицер в форме стоит неподвижно в бледном свете, льющемся из открытого багажника патрульной машины, и держит в руках рулон полицейской ленты.
— Где ваш напарник? — спрашивает Йона.
— Внутри, — отвечает тот, устало кивнув в сторону конюшни.
— Не двигайтесь, — говорит Эриксон и начинает собирать улики вокруг.
Йона знает: самое простое объяснение часто оказывается верным, но напоминать об этом всё равно приходится, особенно когда надежда затмевает разум.
Он не может заставить себя смириться с мыслью, что вскоре ему, вероятно, придётся сказать Йоханне и детям, что Марго мертва.
Они вместе с Эриксоном медленно подходят к конюшне. Наружное освещение выключено, но тёплое сияние изнутри, просачивающееся через щели у двери, достаточно ярко, чтобы увидеть подметённую землю.
— Можем включить ультрафиолет? — спрашивает Йона.
— Пожалуй, уже пора, — вздыхает Эриксон.
Он возвращается к фургону, нагружает тележку оборудованием, берёт ультрафиолетовую лампу и включает её.
Господи…
Гравий перед дверью бледнеет в невидимом свете, зато кровь вспыхивает тёмными вязкими сгустками.
Несмотря на то, что землю тщательно подмели, хорошо заметна широкая полоса крови, тянущаяся прямой линией от двери. Примерно через два метра она исчезает.
Эриксон делает ещё несколько снимков, затем собирает образцы окровавленного гравия из пяти разных точек и засыпает их в отдельные контейнеры.
— Мне нужно внутрь, — говорит Йона.
Эриксон подходит ко входу, осматривает ручку, дверь и прилегающую стену в поисках отпечатков.
— Мой наставник всегда обматывал обувь резиновыми лентами, но я больше люблю подножки, — говорит он, отрывая плёнку от новой упаковки.
Он открывает дверь, тяжело дыша, кладёт первую липкую подножку на порог и натягивает бахилы.
Йона следует за ним.
Решётки денников поблёскивают в жёлтом свете. Второй полицейский неподвижно стоит у амуничной.
