Фридрих Незнанский - Долг самурая
Мила восхищенно присвистнула.
— Ничего себе у вас декодер! Я такого типа флэшку вообще не видела, а он ее нараз вскрыл.
— Фирма веников не вяжет, — философски ответил Турецкий. — Тэк-с, дорогуша… И что же у нас внутри?
Все трое уставились на монитор. Всплыло новое окно, а в нем — ряды цифр.
— Что это? — удивилась Мила. Александр Борисович всмотрелся внимательнее и через несколько секунд сообщил:
— Если я хоть что-нибудь понимаю, то это шпионский шифр.
— Как в шпионских триллерах? — ахнула Мила. — Это тебе не хакер-любитель и не балбес с ником Спай. Тут уж шпион так шпион. Не сетевой псевдоним, а работа. Высокооплачиваемая.
— И что мы с этим будем делать? — хмуро поинтересовался Плетнев.
— Передадим чип по назначению, — ответил Александр Борисович. — Вот теперь пусть эфэсбешники наконец по-настоящему поработают. Шифры вскрывать — это их дело!
Плетнев вздохнул и устало спросил:
— Какие мысли на этот счет?
— Мысли вполне определенные, — ответил Турецкий, хмурясь. — Насколько я понял, шпионил как раз Икэда. Сливал кому-то служебную информацию. Он и вызвал брата-близнеца в Москву. Вот чем был недоволен старик Акира в том письме.
Веки Милы дрогнули. Она пролепетала:
— Это значит…
— Это значит, что Икэда жив. Он заставил брата-близнеца, нищего музыканта Юкио Баки, сделать себе харакири.
— Харакири? — выдохнули одновременно Плетнев и Мила.
Турецкий кивнул:
— Да. Харакири. А после того, как дело было сделано, Икэда отвез труп брата в лес и сжег его. Попутно подставив под удар мою жену. И за это ему не будет прощения, — добавил Турецкий холодным, как замороженное стекло, голосом.
— Но откуда вы знаете про харакири? — удивилась Мила.
Александр Борисович лукаво ей подмигнул и загадочно изрек:
— Белый цвет — цвет смерти. Так, ребята, я — к Меркулову. Мила, подумай, как мы можем выйти на Акиру. На кухню лучше не суйтесь — кофе вы там все равно не найдете. А что касается бара — то он в вашем полном распоряжении.
Дав Плетневу и Миле еще пару-тройку поручений и пожелав им удачи, Турецкий быстро оделся и вышел из квартиры.
* * *Войдя в кабинет Меркулова, Александр Борисович огляделся и насмешливо изрек:
— Все по-старому. Ты бы хоть мебель, что ли, переставил?
— Мне нравится, как она стоит, — парировал Меркулов, улыбаясь. — И не стой в дверях — снегу напустишь. Проходи в кресло, оно такое же мягкое, как и прежде.
Турецкий уселся в кресле и с наслаждением вытянул ноги.
— Лепота, — протянул он.
— С чем пришел? — поинтересовался Константин Дмитриевич.
Турецкий достал из кармана чип и положил его на стол.
— Это что? — спросил Меркулов, с опаской поглядев на вещицу.
— Электронный носитель информации, — ответил Александр Борисович. — А на нем — ответы на все наши вопросы.
— То есть? — вскинул седеющие брови Меркулов.
— То и есть. Эту штуковину я нашел у себя в квартире. У меня на кухне какой-то подонок устроил настоящий погром, но так и не смог ее найти.
— Подожди… Твой дом кто-то обыскивал?
— Да. Именно об этом я тебе и говорю. Но микрочип эти балбесы не нашли, потому как он успел перекочевать из банки с хлопьями в миску, а миску я утащил в гостиную. Соображаешь?
— Та-ак, — протянул Меркулов и поглядел на чип пристальнее. — Не думаешь ли ты…
— Думаю, — кивнул Александр Борисович. — Чип в банку с хлопьями подбросил Икэда, когда провожал Ирину домой, а потом напросился «зарядить телефон». Скорей всего, он импровизировал на ходу. Хотя не исключено, что действовал по заранее разработанному плану.
Меркулов задумчиво подвигал бровями.
— Так-так, — сказал он. — Значит, Икэда от кого-то скрывался? Он обнаружил за собой слежку и спрятал микрочип у вас в квартире. Он решил вернуться за чипом потом, но в тот же вечер его убили. Правильно я излагаю?
Турецкий покачал головой:
— Нет, Костя, неправильно. Я уверен, что Томоаки Икэда жив и здоров. Вместо себя он убил своего брата. Вернее, спровоцировал того сделать харакири. Покончив с этим, Икэда взял имя брата и улетел в далекий город Владивосток. Хотя перед отъездом успел сделать еще одно кровавое дело — убил менеджера Рю Такахаси.
Меркулов смотрел на Турецкого недоверчиво.
— Это ты только сейчас придумал? — поинтересовался он.
— А тебе не нравится моя версия?
— Нравится. И даже очень. С юности люблю индийские сериалы про близнецов. — Константин Дмитриевич пригладил рукой гриву седых волос и спросил: — Сань, что ты теперь намерен делать? У тебя ведь наверняка есть свой план.
— Я намерен поиграть в Джеймса Бонда, — не моргнув глазом, ответил Турецкий.
— Как это? — не понял Меркулов.
— А вот так. Один из близнецов убил брата, а потом подставил нас с Иркой. Он отправил нас в тюрьму, а нашу квартиру использовал для передачи разведданных. Тебе не кажется, что это чересчур? Мне лично кажется, и спускать это ему я не намерен.
— Да, но при чем здесь Джеймс Бонд? — продолжал недоумевать Константин Дмитриевич.
Турецкий улыбнулся и весело ответил:
— Давно мечтал сыграть эту роль. Очень хочется первым посмотреть в узкие глаза этого Икэды-Баки-Томоаки, хрен их разберет.
— Только без геройства, — хмуро сказал Меркулов. — Японцы народ сложный и малопредсказуемый.
— Это меня не остановит, — сказал Турецкий.
— Само собой, — кивнул Константин Дмитриевич. — Но, может, сначала жену встретишь?
Александр Борисович потянулся, хрустнув суставами, и объявил с холодноватой веселостью:
— Встречу, Костя, встречу. Со всеми почестями! Это я тебе обещаю.
25
Встретились они в тот же день, в обшарпанной и тесной комнате для свиданий. Ирина сидела ровно и старалась выглядеть бодрой, чтобы не расстраивать мужа. Однако похудевшее лицо ее покрывала бледность, глаза запали, а вокруг них образовались траурные тени.
Александр Борисович вглядывался в лицо жены и волновался все больше и больше. Что-то в нем появилось… что-то такое, чего он никогда не замечал раньше. Какая-то покорная мягкость, сглаживающая черты лица. Ирина стала другой, и Турецкого это слегка пугало.
У дверей каменным изваянием застыла неизменная женщина-конвоир.
— Вы хорошо поработали, — с мягкой улыбкой сказала Ирина. — Вам действительно есть чем гордиться. Уверена, что скоро я выйду отсюда.
На скулах Александра Борисовича заиграли желваки.
— Ира, все почти позади, — сказал он уверенным голосом. — Ты должна мне верить. Но, чтобы я быстрее завершил это дело, еще раз расскажи мне… Только ничего не перепутай. Значит, ты прошла в спальню, а Икэда сам пошел на кухню? Ирина кивнула:
— Ну да. А зачем ты спрашиваешь? Это важно?
— Важно. Ты говорила это следователю? Ирина усмехнулась.
— Да, много раз. Но у меня этот следователь не вызывает доверия. По-моему, он действует… — Ирина покосилась на конвоира и завершила фразу: —…несколько предвзято.
При упоминании о следователе Павлове Александр Борисович помрачнел.
— Так, — сказал он. — Про следователя не будем больше. Ты же не любишь меня злым и бешеным… Катька договорилась на медобследование. Все равно еще несколько дней тебя продержат, так что изволь пообщаться с врачами.
— Слушаюсь!
Ирина засмеялась. Турецкий улыбнулся в ответ.
— Шурка, — сказала сквозь смех Ирина, — ну, расскажи мне что-нибудь. Что угодно. Соскучилась по твоим байкам.
Турецкий хмыкнул.
— Байки, говоришь? Хорошо. Расскажу тебе про японцев.
Улыбка сменилась на губах Ирины горькой усмешкой.
— Как раз про них я тут часто слышу.
— Правда? Тогда, чтобы разбавить серую скуку будней, я тебе расскажу один познавательный факт, почерпнутый мной из умной книжки. В японском языке есть слово «он».
— В русском тоже, — с улыбкой заметила Ирина.
— Да, но наш «он» — это тебе не японский «он». У них, японцев, «он» — это долг одного человека перед другим.
— Просто долг?
— Ну нет, не просто. Скорей, это то, чем человек обязан своему благодетелю.
— Вот как, — сказала Ирина. — Долг на основе благодарности, так, что ли?
— Ну, грубо говоря, да, — кивнул Александр Борисович. — Сильнее всего это чувство долга бывает, если человек совершил оплошность, ошибку какую-то, а другой человек его простил.
— Например, когда ты разбил чашку из маминого сервиза, а я даже бровью не повела. Теперь, когда ты смотришь на меня и вспоминаешь о разбитой чашке, у тебя в душе поднимает голову «он»! Верно?
Турецкий засмеялся.
— Ты удивительно сообразительная женщина, Ирка!
— Нет. Просто ты хорошо объясняешь.
— Кстати, у японцев такой долг, такой «он», человек может искупать всю жизнь. Или искупить ценой своей жизни.
