Александра Маринина - Закон трех отрицаний
Что же с ней случилось? Как это все случилось? Она, Люба Кабалкина, всегда улыбающаяся, всегда готовая отдавать окружающим свою любовь, внимание, заботу, бесконечно добрая, невероятно энергичная, жизнерадостная, – и вот, пожалуйста, сидит в своей машине, раздавленная страхом и отчаянием, и не знает, что ей делать.
…А началось все тогда еще, в августе, когда зам генерального по персоналу собрал всех руководителей служб, в том числе и Любу, как главного финансиста фирмы.
– Не открою вам никакого секрета, если скажу, что успешная работа организации в значительной степени зависит от психологического климата в коллективе, – начал он. – А психологический климат, как известно, зависит от того, как люди относятся, во-первых, к своей работе и, во-вторых, друг к другу. Существует положительный опыт использования специалистов-психологов для создания позитивного климата в коллективе, в том числе и с применением нетрадиционных методов. Есть очень хорошие специалисты, их услугами уже воспользовались некоторые фирмы, и результаты превзошли все ожидания. Поэтому с одобрения нашего генерального директора мы заключили договор с одним из таких специалистов. Я убедительно прошу всех вас отнестись к этому с должной серьезностью и провести в своих подразделениях разъяснительную работу. Скажу сразу: все будет происходить строго конфиденциально, один на один с психологом, никакая информация личного характера разглашаться не будет, сеансы у психолога оплачивает фирма. Так что прислушайтесь к себе, господа, и прислушайтесь повнимательнее. Если вы чувствуете, что у вас есть проблемы, которые мешают вам с должным уважением и приязнью относиться к своей работе и к своим коллегам, – милости просим к Галине Васильевне Аничковой. Уверен, она сможет оказать большую помощь каждому из сотрудников фирмы.
Зам по персоналу раздал каждому из присутствующих по пачке визиток, на которых были записаны имя и телефон психолога. Люба, вернувшись к себе, добросовестно выполнила указание и проинформировала всех финансистов фирмы, раздала визитные карточки. Оставшиеся несколько штук – пять или шесть – небрежно бросила на свой рабочий стол. Уж у нее-то, у Любы Кабалкиной, проблем нет и быть не может. Она так любит свою работу, ей интересно то, что она делает, ей нравятся ее подчиненные, с которыми она никогда и ни по какому поводу не конфликтует и которые относятся к ней с уважением. Зачем ей какой-то там кинезиолог! Она и слова-то такого отродясь не слыхала. Выдумают тоже еще… Небось шарлатанство какое-нибудь.
Однако же мысль о том, что у нее нет проблем, вертелась в голове подозрительно интенсивно, и через несколько дней Люба призналась себе, что проблема у нее все-таки есть. Правда, она не имеет никакого отношения к работе, эта проблема, но она есть. И это совершенно очевидно.
Мать всегда говорила Любе:
– Доченька, ты плохо училась, ты никогда не умела рукодельничать, у тебя нет таких талантов, как у Аниты. Зато ты умеешь любить людей, и это очень хорошо. Ты умеешь любить не только своих кавалеров, но и подруг, и родственников, и всех, с кем сталкиваешься. Это очень большой талант, он не каждому дан.
В юности Люба не совсем понимала слова матери и в глубине души считала, что Зоя Петровна просто ищет, чем бы ее утешить, чтобы девочка не страдала от собственной обыкновенности и заурядности рядом с такой звездой, как старшая сестра Анита. Став старше и научившись смотреть на себя со стороны, она поняла, о чем толкует мать. Да, действительно, уж что-что, а любить людей Люба Кабалкина умеет, этого у нее не отнять.
Мудрая мать, променявшая карьеру киноактрисы и статус супруги знаменитого мужа на любовь, знала, о чем говорила. Люба радовалась каждому новому знакомству, радовалась, когда открывала в человеке хоть какое-то достоинство, радовалась, что можно радоваться этому достоинству, наслаждаться им, любить его. А раз любить, то прощать все, что достоинствами не является. Ей было легко хорошо относиться к людям. Она любила всех уже заранее, ни в ком не видя врага, ни от кого не ожидая неприятностей или подвохов, и было все это настолько искренним, настолько настоящим, неподдельным, что никому и в голову не приходило делать ей гадости или подлости. Своей открытостью и готовностью любить Люба вызывала к себе только доброе расположение.
И вдруг это чувство стыда… Вылезшее из каких-то неведомых темных глубин подсознания, оно отравляло ей жизнь, вынуждало лгать, скрывать, изворачиваться. Боже мой, никогда в жизни она не стыдилась своих чувств и поступков, она никогда не боялась ни в чем признаваться, потому что любила людей и была уверена, что все они умные, добрые, все понимающие, они поймут ее и не станут осуждать, ведь они относятся к ней с такой же любовью, как и она сама. Ей и в голову не приходило стесняться того, что она родила двух детей от разных мужчин, ни с одним из которых не состояла в браке. Отцов своих мальчиков она искренне любила и полагала, что этим все сказано.
И Люба никогда, ни одной минуты не комплексовала из-за того, что она не такая красивая, не такая умная и одаренная, как ее старшая сестра. Она не стремилась быть похожей на Аниту, не пыталась ей подражать и, уж конечно, не завидовала. Она просто любила ее.
Но все-таки появилось в ее жизни то, в чем ей признаваться было стыдно.
Да, у нее есть проблема. Но к работе это не имеет никакого отношения, поэтому ни к какому кинезиологу она не пойдет.
Так решила Люба Кабалкина в конце августа.
А потом начало происходить что-то невероятное. Невозможное. Такое, с чем она не могла справиться.
И вот теперь она сидит в своей машине, не в силах пошевелиться, тупо смотрит на приборную панель и не понимает, что ей делать.
* * *У Харченко оставалась последняя соломинка, за которую можно было попробовать ухватиться. Отведенный ему срок становился все короче, его конец приближался с катастрофической скоростью, а решение проблемы все не находилось. Где взять семьсот тысяч? Или – как вариант – как уклониться от необходимости платить? Он прикидывал и так, и эдак, но ничего путного не придумывалось. А те четверо постоянно попадались ему на глаза, и утром, когда он выходил из дома, и вечером, когда возвращался со службы. Дескать, мы о тебе не забыли, и не надейся.
И он позвонил.
– Я уже не спрашиваю, как это могло произойти, – начал он, стараясь быть спокойным и выдержанным. – Теперь это не имеет значения. Речь о другом.
– О чем?
– Помоги мне, пожалуйста. Ты можешь.
– Каким образом?
– Мне нужны деньги. Газета не хочет платить по мировому соглашению, они требуют деньги с меня. А где их взять? У меня столько нет.
– Ты собираешься просить у меня денег?
– Да. Ты ведь можешь, я знаю… Пожалуйста.
– К сожалению, я не могу тебе помочь. Это слишком большая сумма.
– Я верну, честное слово! Я же прошу только в долг.
– Да? И с чего ты будешь отдавать, интересно? Продашь квартиру, мебель, одежду, машину? Или у тебя есть еще какое-то имущество? Так продай все это уже сейчас, отдай деньги и спи спокойно.
– Послушай… Нам нужно встретиться.
– Я не могу. У меня очень много дел.
– Но нам нужно поговорить! Нам срочно нужно встретиться и обо всем поговорить!
– Нам не о чем говорить. Всего доброго.
Вот так. Последняя соломинка с оглушительным хрустом сломалась прямо в руках. Ну уж нет, не на такого напали! Никто не может безнаказанно заявлять ему, Владимиру Харченко, что «нам не о чем говорить». Этот номер не пройдет. Его подставили, и тот, кто это сделал, заплатит за все.
* * *В доме снова стало тепло, и Настя с удивлением поймала себя на мысли: жаль, что не нужно больше топить камин. Собственно, топить его можно было сколько угодно, но не было необходимости, да и дров Паша наколол ей ровно столько, чтобы хватило до устранения аварии на теплотрассе. Ей нравилось смотреть на открытый огонь, сидя на диване и повторяя шепотом или про себя:
– Слава Афанасьев, прости меня, и я тебя прощаю и отпускаю. Ты меня прости, и я тебя прощаю и отпускаю. Прости, прощаю, отпускаю, прости, прощаю, отпускаю…
Было в этих словах что-то завораживающее, магическое. Первое время на душе было муторно и как-то грязно, но постепенно муть и грязь куда-то расползлись, и с каждой минутой, с каждой фразой становилось легче и радостнее. В какой-то момент ей привиделось, что начальник стоит рядом, внимательно слушает ее, потом улыбается, ласково так, мягко улыбается и уходит. Нет, не уходит, а как-то отодвигается от нее, не поворачиваясь спиной, словно стоит на движущейся ленте, которая уносит его от Насти. Он машет ей рукой, будто прощаясь, и она внезапно понимает, что это не сегодняшний Вячеслав Михайлович Афанасьев, а тот, прошлогодний, которого она обидела. Это прошлогодний Афанасьев прощается с прошлогодней Настей, уступая место Афанасьеву сегодняшнему, который может построить новые отношения с сегодняшней Каменской. Может, это и называется «отпустить»?
