Александра Маринина - Закон трех отрицаний
Оставив дежурному строгое указание направить сыщиков к заму по розыску, как только они появятся в поле зрения, Николай попытался обдумать информацию, содержавшуюся в похищенном из ежедневника Аничковой листке, и с ужасом понял, что… ничего не понял. Да, он ровно неделю назад обсуждал с Каменской результаты анализа всех записей в ежедневнике, и во время этого обсуждения они оба оперировали фамилиями, адресами, названиями учреждений и фирм, но… Прошла неделя, целая огромная неделя, до краев заполненная информацией о массе других преступлений и фамилиями потерпевших, свидетелей и подозреваемых. Все перемешалось в голове у Селуянова, и, глядя на фразу «Костя, 17.30», он не мог вспомнить, кто такой этот Костя и упоминался ли он в ежедневнике когда-нибудь еще. Или вот, к примеру, «Надежда Семеновна, 7.00 – 9.30». Кто это такая? Откуда взялась?
Открыв сейф, он достал пластиковый файл с ксерокопией ежедневника и уныло вперил глаза в бумаги. Нет, не сможет он снова поднять эту громадину, у него голова забита кучей проблем. Правда, есть еще сводная таблица, которую составила для него Настя, может, по ней будет легче сориентироваться? Николай глянул в таблицу, и у него моментально заныли зубы. Кто бы знал, как не любит он все вот это… вот такое вот… Ему живое дело подавай, когда ноги в руки – и бегом, а таблицы, строчки, сведения – бр-р-р! Не его это хлеб.
Хлеб, хлеб… Кушать, однако, хочется. И дел невпроворот, на обед время никак не выкраивается.
Селуянов решительно снял трубку и набрал номер телефона в Болотниках. Каменская ответила не сразу, после девятого или десятого гудка.
– Разбудил, что ли? – Николай пытался звучать бодро и деловито, убеждая самого себя, что имеет право звонить Насте, он же не ради собственной выгоды «запрягает» ее в свою упряжку, не корысти ради, а токмо волею судьбы, пославшей ему такое несуразное убийство.
– С ума сошел! – возмутилась Настя. – Я, как приличная девушка, встаю в восемь утра.
– Ага, видал я таких приличных, – фыркнул он. – А чего ж так долго не подходила к телефону?
– Так я тебе не реактивный двигатель, между прочим. Еле ползаю, а теперь для тренировки по дому хожу без палки, это еще медленнее получается.
– Ладно, извини, – Коля покаянно посопел в трубку, изображая смущение. – Слышь, мать, у тебя память хорошая, может подскажешь навскидку, кто такой в жизни Аничковой был Костя?
– А что, эксперты прислали заключение? – оживилась она.
– Ну, – подтвердил Селуянов. – Так что там с Костей-то?
– Костя – это парикмахер, у которого Аничкова стриглась каждые месяц-полтора. Я же тебе говорила.
– Ну Аська, ну я тебе что, компьютер, что ли? – жалобно заныл он. – Ты говорила, а я забыл. Неделя прошла. У меня знаешь сколько дел в производстве? А у тебя одно убийство Аничковой. Так кто должен лучше помнить, ты или я?
– Во-первых, кроме твоей Аничковой, у меня еще одно убийство висит, не один ты такой умный. А во-вторых, я тебе сводную таблицу для чего делала?
– Чтобы я в нее смотрел, – вздохнул Коля.
– Ну? Так в чем дело? Открой и посмотри.
– Да не могу я! У меня от твоих таблиц судороги мозга начинаются! Ну, Аська, не вредничай, давай по-быстрому я у тебя все спрошу, ты мне все ответишь, и разойдемся друзьями.
– Ладно, – вздохнула она, – черт с тобой. Только подожди, я свои черновики возьму, у меня память тоже, знаешь ли, не идеальная.
Характерного стука Селуянов не услышал и понял, что Каменская положила трубку на что-то мягкое. Наверное, на диван, с мечтательной улыбкой решил Коля. Там такой диванчик в гостиной стоит, напротив камина, мягонький, уютненький, сказочный просто диванчик. Мечта усталого сыщика. Каменская говорила, что она на нем спит, потому что подниматься на второй этаж, где спальня, ей страшно. Очень уж лестница крутая и узкая. Небось на этом самом диванчике она и будет сидеть, разговаривая с ним. Эх, ему бы самому развалиться на мягких подушечках, пледиком накрыться и расслабиться хотя бы на пару часов…
Голос Насти вытащил его из сладких грез:
– Давай. Я готова.
Он потряс головой, отгоняя от себя карамельные видения, и придвинул поближе блокнот.
– Значит, так. Надежда Семеновна.
– Фурманова, сеансы каждую неделю, всего одиннадцать, теперь получается, что двенадцать. Дальше.
– Костя… ну, это я уже спросил. Теперь Лида, без отчества.
– Лидия Страшко, приятельница, день рождения 28 марта. Живет неподалеку от фитнес-клуба, где занималась Аничкова, и покойная почти всегда после занятий с ней встречалась.
– Угу, – Селуянов сделал пометку в блокноте. – Теперь у нас некто Некрасов Михаил.
– Есть такой. Всего два раза приходил, один раз до пятого-шестого сентября, еще в конце августа, второй раз в середине сентября. Получается, что он приходил три раза, потом бросил. Или решил свои проблемы. Кто еще?
– Еще Кабалкина Любовь, фирма «Планета». Не знаешь, что это за фирма? Чем занимается?
Каменская не отвечала.
– Эй, алло, мать! – Селуянов подул в трубку. – Ты там отключилась, что ли? Ты меня слышишь?
– Слышу, Коля, слышу. Чем занимается фирма «Планета», я не знаю, а вот Кабалкиной в ежедневнике нигде не было. Эта фамилия ни разу не мелькала. А фирма была.
– Точно?
– Абсолютно точно. Есть запись о визите в «Планету» в середине августа, там указан адрес, как проехать и контактные телефоны. И в сентябре к Аничковой начали ходить две дамы из этой фирмы, а в октябре появилась еще одна. Но среди этих троих никакой Кабалкиной не было.
– Что же это получается? Что Кабалкина пришла один раз и потом захотела скрыть факт знакомства с Аничковой? Получается, это именно она устроила удаление страницы из ежедневника? То есть она причастна к убийству? – возбужденно заговорил Николай.
– Погоди, Коля, не так быстро. Кабалкина могла договориться о встрече, но по каким-то причинам не пришла. Передумала обращаться к кинезиологу или не смогла, мало ли что. Давай все остальные записи проверим.
Они сверяли данные еще минут двадцать, но ничего подозрительного больше не обнаружили. Все остальные люди, поименованные на страницах за 5 и 6 сентября, контактировали с Аничковой неоднократно, и уничтожать запись об одной-единственной встрече никакого смысла не было.
Оставалась Любовь Кабалкина.
– Коля, ты счастливчик, – сказала ему Каменская. – Тебе жутко повезло.
– Это еще почему? – насторожился Селуянов.
– Потому что Любовью Кабалкиной очень интересовался Сережка Зарубин. И даже встречался с ней.
– Ну да? – Коля не поверил своей удаче. – Точно?
– Точно, точно. Кабалкина из фирмы «Планета». Ты ему позвони, он тебе расскажет.
– А что с ней не так?
– Да нет, все так. У нее есть сестра, так вот Зарубин, собственно, как раз сестрой занимается, а у Кабалкиной ее алиби проверял.
– А-а-а, – разочарованно протянул он, – а я-то уж обрадовался, что за ней что-то есть, сейчас мы бы ее тепленькую и взяли.
Но в любом случае это было лучше, чем совсем ничего. Первоначальная версия оказалась правильной, на похищенных страницах действительно упоминался человек, имя которого больше нигде в ежедневнике Аничковой не встречалось. Именно на этого человека и падало подозрение в первую очередь.
Селуянов записал фамилии трех сотрудниц фирмы «Планета», которые посещали сеансы у кинезиолога, и сладко потянулся. Теперь есть откуда начинать выдергивать конец ниточки, покуда весь клубок не распутается.
* * *– Любочка, – голос матери бился в трубке, заливая ухо и через него, казалось, всю голову, – где ты, доченька? Я звоню на работу – тебя нет, дома тебя нет, а время-то уже десятый час, мальчики сонные совсем. Ты когда придешь?
– Не знаю, мама, – вяло ответила Люба. – Тут все сложно… Уложи их у себя, ладно?
– Что-то случилось? – переполошилась Зоя Петровна. – Ты где, Люба?
– Я в дороге, в машине еду.
Она почти не солгала. Она действительно сидела в машине. Только ни в какой дороге Люба Кабалкина не была. Машина давно уже стояла с выключенным двигателем за два квартала до дома и примерно за три – до дома родителей, где ее ждали мальчики, ее дети.
У нее не было сил ехать. Ни домой, ни к матери и детям. У нее не было сил даже на то, чтобы принять решение, забирать ли мальчиков или оставить на ночь у родителей. И если бы мать не позвонила сама, неизвестно, когда бы Люба сообразила, что сыновьям давно пора спать.
После периода слез и напряженного ожидания она впала в ступор. Плохо соображала, работа валилась из рук, она с трудом произносила какие-то обязательные слова, без которых невозможно обойтись, когда работаешь в коллективе или покупаешь продукты в магазине. Но Любе казалось, что она сама себя не слышит.
Что же с ней случилось? Как это все случилось? Она, Люба Кабалкина, всегда улыбающаяся, всегда готовая отдавать окружающим свою любовь, внимание, заботу, бесконечно добрая, невероятно энергичная, жизнерадостная, – и вот, пожалуйста, сидит в своей машине, раздавленная страхом и отчаянием, и не знает, что ей делать.
