Валерий Маслов - Москва времен Чикаго
— А оно, как в старые застойные времена делала компартия, присвоило себе еще функции контроля и кадровой политики.
— Кадры и контроль решают все, как говорил еще на заре советской власти Владимир Ильич. И был абсолютно прав.
— Так. На чьей стороне будете вы? — с надеждой в голосе вопросил премьер-министр.
— На стороне Закона. И только.
Николай Николаевич был явно разочарован.
— Тогда зачем же вы приехали сюда? — задал он последний вопрос.
— Как честный человек, чтобы предупредить вас.
— И дадите ход документу?
— Обязательно! Хотя не могу предугадать, какие выводы сделают мои специалисты.
На том они и распрощались. Каждый сел на свою правительственную машину и поспешил вернуться на работу. Им предстояло решать еще много вопросов и проблем, в том числе и неприятных.
Следователь был совершенно прав, решив подождать развития событий. Иначе он просто попал бы в довольно неприятную передрягу, которая была ему сейчас совершенно ни к чему.
А между тем на лестничной площадке третьего этажа, возле квартиры Булановой, события развивались стремительно.
Петраков в сопровождении своей охраны поднялся по лестнице на третий этаж и застыл в недоумении. Он ожидал встретить здесь кого угодно — любопытную соседку Люсю Петровну, которая изводила его всякий раз новыми просьбами, даже нового любовника Джульетты, но только не вооруженную охрану.
Судя по тому, что двое рослых бритоголовых парней обосновались здесь по-хозяйски и даже поставили столик со стулом, они сидели тут не первый день. Сначала мэр даже подумал, что они охраняют другую квартиру. Но он-то прекрасно знал, что это не так. Люсю Петровну не то что охранять, застать врасплох было нельзя: она всегда, как на постоянном боевом посту, сидела на скамейке у дверей подъезда. В другой квартире жил одинокий старик пенсионер, который тоже не мог позволить себе такой роскоши.
И потому Петраков сразу понял — это Джевеликян. Только он мог пожаловать к Джульетте с охраной!
«Ну и сука! — воскликнул он про себя. — Только что была в моей постели, а уже принимает другого! И эту стерву я люблю?!»
Но вопрос в данной обстановке был совершенно риторическим. Ответить на него никто, кроме самого Петракова, не мог.
Однако и уйти просто так он не мог. И потому решительно шагнул к заветной двери. Но путь ему тут же преградили:
— Туда нельзя.
— Но там живет Буланова. У меня к ней дело.
— Ее сейчас нет.
«Вот как? — изумился Вячеслав Иванович. — Ее нет, так кого же они охраняют? Этого кобеля? Одного. Ясно».
И он незаметно сделал знак двум своим охранникам, которые, дыша в затылок шефа, плотно стояли сзади.
Опытная рука телохранителя мгновенно отвела хозяина назад, парень вскинул пистолет и выстрелил в ногу чужому охраннику. Другой секьюрити Петракова наставил пистолет на обоих, красноречиво держа палец на спусковом крючке.
На звук выстрела из квартиры выскочил полуодетый Мягди. Он увидел, как один его охранник скорчился в углу площадки, пытаясь удержать рукой кровь, проступившую сквозь штанину брюк. Машинально сунул руку в карман, но понял, что оружия у него нет.
В это время из-за плотных спин своих телохранителей показался Петраков.
— Извини, дорогой, — ерничая, сказал мэр. — Поступил сигнал, что Буланову похитили и охраняют в своей квартире. Пришлось принимать меры.
— Ты прекрасно видишь, что это мои люди, — почему-то счел нужным оправдаться Джевеликян.
— Теперь-то вижу. Они почему-то не очень вежливы с властями.
— Пошел бы ты… — начал Мягди, но только раздраженно махнул рукой и, повернувшись, скрылся за дверью.
Петракову ничего не, оставалось, как тоже удалиться. Но он уходил удовлетворенный. Во-первых, он нарушил идиллию этой влюбленной парочки. Теперь Мягди наверняка отправится восвояси. Во-вторых, показал ему, кто в этом городе хозяин. И было даже в-третьих. Он давно точил зуб на Мягди за попытку взорвать загородный коттедж вместе с ним, мэром, которую тот, пусть и неудачно, но все же предпринял. Теперь он ему малость отомстил.
И потому, хоть и не встретился с Джульеттой и не утолил свою страсть, уезжал Петраков из этого дома в довольно неплохом настроении.
Возвратившись с дачи, премьер-министр тотчас вызвал к себе Титовко.
— Ну и кашу ты заварил! — недовольно, уже на пороге встретил он упреком своего пресс-руководителя.
— А в чем, собственно, дело? — Титовко, похоже, за последние дни не только вошел во вкус новых интриг, но и почувствовал некоторую власть над премьером.
Это не ускользнуло от внимательного взора Николая Николаевича и вызвало еще большее раздражение. И потому он ответил резко, не задумываясь особенно над словами:
— А в том, дорогой товарищ, что ты меня ввязал в неприятную борьбу, с большими последствиями.
Титовко все понял. Но сдаваться не собирался:
— Николай Николаевич! Вы хотите сохранить за собой кресло? Хотите не стать полной марионеткой в руках очередного коридорного подхалима из Кремля? Тогда нужно приложить хотя бы немного усилий. И рыбку съесть, и еще куда-то усесться — сразу не получится.
Он говорил откровенно грубо, напористо, понимая, что сейчас решается его дальнейшая судьба. Собственно говоря, он не боялся очередной отставки. Он был уже довольно независимым и богатым человеком. Но близились выборы, на которые его партия ставила все. И тактика предвыборной борьбы диктовала свои условия: нужно было хотя бы на время сохранить за собой влиятельный правительственный пост и огромные возможности, которые он давал.
Понял, что переборщил, и премьер-министр. Он, конечно, мог сейчас рассориться с Титовко. Мог просто отстранить его от должности. Но это не решало проблемы. Во-первых, он лишался умного и надежного помощника. Во-вторых, рисковал нажить коварного врага: ведь их конфиденциальные разговоры могли стать достоянием гласности. И потому Николай Николаевич сменил гнев на милость:
— С тобой приятно говорить.
— Почему, Николай Николаевич?
— Ты умеешь слушать.
— И молчать, — добавил Титовко. — В нашем деле это — самое главное.
Против такого аргумента спорить не приходилось: тот, кто не умел держать язык за зубами, не мог не только работать в правительственном аппарате, но и доверительно разговаривать с начальством.
— Так вот, слушай. У Генерального прокурора на тебя имеется документ.
Титовко невольно покраснел, хотя давно и забыл, как это происходит. Но премьер-министр так неожиданно переменил тему разговора, которая теперь коснулась его лично, что он не успел перестроиться. Памятуя, что он «умеет слушать», Титовко промолчал.
И правильно сделал, потому что глава правительства быстро расшифровал сказанное:
— Предписание из Администрации Президента о том, что ты превышаешь служебные полномочия. И вообще о легитимности созданного мною нового департамента.
— Понимаю, — улыбнулся Титовко. Краска волнения медленно сошла с его лица. Он-то думал, что в прокуратуре на него документ совсем иного свойства. И потому очень обрадовался, что ошибся.
— Как будем защищаться?
— Лучшее средство обороны — нападение. Мы должны предпринять встречный шаг.
— То есть?
— Направить в Генпрокуратуру свое письмо, в котором обосновать противозаконные факты вмешательства чиновников Администрации в деятельность правительства.
— Но это же открытая война!
Титовко равнодушно пожал плечами. Затем вынул из одного кармана сотовый телефон, а из другого процессинговую машинку. Что-то поколдовал на ней, затем набрал на телефоне сотовой связи нужный ему номер. И стал в присутствии ничего не понимающего хозяина кабинета разговаривать с абонентом.
— Привет! Это я. Да, из «Белого дома». Нормально. Слушай, когда следующее заседание Государственной Думы? Завтра? Ты готов на нем выступить? Да, тему я тебе сообщу. Разумеется, не задаром. Отлично: ты настоящий товарищ.
Закончив разговор, Титовко обратился к Николаю Николаевичу:
— Если вы так боитесь войны, скандалов и прочее, есть другой путь: закрытая война. Я сейчас переговорил с депутатом Госдумы: он готов завтра же озвучить все необходимые нам факты. И потребовать от Генеральной прокуратуры официально их расследовать. А дальше — дело уже ваших личных отношений с Генеральным прокурором. Если Александр Михайлович сочтет возможным, то он может вполне законно отложить документ президентской Администрации и рассмотреть в первую очередь требование Думы.
Премьер-министр смотрел на своего подчиненного и не знал, что делать: негодовать или восхищаться? Наконец он поинтересовался, перейдя для такого важного случая на «вы»:
— Скажите, у вас есть совесть?
— А что это такое?
— М-да.
