Донна Леон - Выстрел в лицо

— Санта Рита, — взмолился он, — aiutaci[52].

Но для кого он просит у нее помощи? Поставив на стол опустевший стакан, Брунетти закрыл глаза.

18

Услышав голос, Брунетти на какое-то мгновение подумал, что это молится мать. Он лежал чуть дыша и наслаждался звуками ее голоса, хоть и знал в глубине души, что она уже умерла и ему больше никогда не доведется ни увидеть ее, ни услышать. Но он был рад обманываться — иллюзия облегчала страдания.

Голос все говорил и говорил, и потом кто-то поцеловал его в лоб — так, как обычно целовала мама, укладывая спать. Но вот запах был другой, не мамин.

— Граппа перед ужином? — спросила Паола. — Это что же, теперь ты начнешь нас бить, а жизнь закончишь в сточной канаве?

— А ты разве не собиралась куда-то идти ужинать? — ответил вопросом на вопрос Брунетти.

— Собиралась. Но в последнюю минуту сообразила, что мне эта тусовка до лампочки, — призналась Паола. — Я уже дошла со всей компанией до ресторана, а потом сказала, что меня тошнит, — совершенно искренне, между прочим, — и смоталась оттуда.

Брунетти захлестнула теплая волна счастья — как хорошо, что она рядом! Он почувствовал, что жена присела к нему на диван.

— Мне кажется, твоему отцу одиноко и он боится старости, — приоткрыв глаза, сообщил ей Брунетти.

— В его возрасте это нормально, — спокойно отозвалась Паола.

— Но он не должен бояться, — возразил Брунетти.

— Эмоции, Гвидо, не считаются с нашими «должен» и «не должен», — рассмеялась Паола. — И количество убийств, совершенных в состоянии аффекта, это только подтверждает. — Реакция мужа ей не понравилась. — Извини. Надо было придумать пример получше. Взять хотя бы браки — знаешь, как много людей женятся под влиянием момента?

— Но ты со мной согласна? — спросил Брунетти. — Ты ведь лучше его знаешь, так что должна понимать, что творится у него в голове. Или в сердце.

— Ты что, правда думаешь, что я его хорошо знаю? — удивилась Паола, отодвигаясь на край дивана. Она поерзала, устраиваясь поудобнее, и уселась мужу на ноги.

— Разумеется. Ты ведь его дочь.

— То есть ты считаешь, что Кьяра понимает тебя лучше, чем кто бы то ни было? — уточнила Паола.

— Ну что ты сравниваешь? Она же еще подросток.

— То есть все дело в возрасте, да?

— Ой, да прекрати ты изображать из себя Сократа, — недовольно сморщился Брунетти. — Так что, согласна ты со мной или нет?

— В том, что он чувствует себя одиноким стариком?

— Да.

Обнаружив кусочек грязи, присохшей к отворотам брюк мужа, Паола отскребла его ногтем.

— Да, думаю, все так и есть, — ответила она после долгой паузы и погладила его по ноге. — Но, если тебя это утешит, могу сказать, что, по-моему, папа страдал от одиночества всю мою сознательную жизнь.

— Почему?

— Потому что он образованный, культурный, интеллигентный человек, который большую часть своего времени проводит в компании людей совсем другого сорта. Нет-нет, — легонько похлопала она его по ноге, упреждая протесты, — прежде чем начнешь возмущаться, позволь мне сказать: я признаю, что многие из них очень даже умные люди, но совсем не такие, как он. Папа предпочитает оперировать понятиями на абстрактном уровне, а его коллег обычно интересуют только прибыли да убытки.

— А его что, не интересуют? — спросил Брунетти без малейшего намека на скепсис.

— Конечно, он любит зарабатывать. Я тебе говорила, это чисто фамильная черта. Но все это обогащение всегда казалось ему чересчур простым делом. На самом деле папа всегда стремился к жизни мыслителя, ему хотелось подняться над этим миром, увидеть и понять жизнь такой, какая она есть.

— Что, неудавшийся философ? — спросил Брунетти.

Паола недобро на него посмотрела.

— Не злобствуй, Гвидо, — осадила она его. — Я и сама не знаю, как это толком объяснить. Мне кажется, что сейчас, когда папа уже никак не может игнорировать тот факт, что он постарел, он постепенно приходит к убеждению, что жизнь у него не удалась.

— Но… — Брунетти даже не знал, с чего начать. Возражений было слишком много: у тестя ведь и счастливый брак, и чудесная дочь, и прекрасные внуки. А еще состояние, успешный бизнес, положение в обществе. Брунетти покачал ногами, привлекая внимание Паолы: — Нет, не могу я этого понять.

— Уважение, — ответила она. — Он хочет, чтобы его уважали. Вот так вот просто.

— Но его и так все уважают.

— Кроме тебя, — бросила Паола с такой яростью, что Брунетти заподозрил, будто она ждала долгие годы, если не десятки лет, чтобы это ему высказать.

Брунетти вызволил из-под нее свои ноги и сел.

— Сегодня я понял, что люблю его, — предложил он компромисс.

— Это не одно и то же, — отрезала Паола.

У Брунетти внутри как будто что-то перевернулось. Только сегодня утром он смотрел на тело мужчины, который был моложе его и получил две пули в затылок. И Брунетти не без оснований подозревал, что это убийство будут всячески стараться замять — если уже не замяли — люди вроде отца Паолы: богатые, влиятельные, с хорошими связями и знакомствами. А ему, значит, еще и уважать их за это?

— Твой отец сказал мне сегодня, что собирается вложить средства в бизнес в Китае, — холодно заметил Брунетти. — Я не стал спрашивать, чем конкретно он намерен там заняться, но перед этим он как бы между делом заметил, что китайцы, по его мнению, пересылают ядовитые отходы в Тибет — и ради этого даже построили там железную дорогу.

Брунетти умолк.

— И что ты пытаешься этим сказать? — наконец нарушила молчание Паола.

— Что он собирается вложить туда деньги; что его, похоже, все эти махинации с Тибетом совершенно не волнуют.

Паола повернулась и уставилась на мужа так, словно не могла понять, что за человек вдруг оказался с ней на одном диване.

— А вот вы, комиссар Брунетти, на кого, позвольте спросить, вы работаете?

— На государственную полицию.

— А она на кого?

— На Министерство внутренних дел.

— А они на кого?

— Ты что, хочешь всю пищевую цепочку перебрать, пока мы до главы правительства не доберемся? — поинтересовался Брунетти.

— Мы, собственно, уже до него добрались, — заметила она.

Какое-то время они молчали: тишина лишь накаляла обстановку, и в воздухе запахло серьезной ссорой.

Паола и не думала идти на попятный. Напротив, придала ссоре новый толчок:

— Ты, дорогой мой, работаешь на это правительство и при этом осмеливаешься критиковать моего отца за то, что он собирается инвестировать свои средства в Китай?

Брунетти коротко вздохнул и открыл было рот, чтобы ей возразить, когда в дом с невообразимым шумом ворвались Кьяра и Раффи. Топот и грохот стоял такой, что Паола не выдержала и, вскочив на ноги, отправилась в коридор. Дети скакали, сбивая с ботинок снег, и яростно трясли куртки, на которых снега было еще больше.

— А как же фестиваль ужастиков? — удивилась Паола.

— Чу-до-вищ-ный, — ответила Кьяра. — Представляешь, они начали с «Годзиллы». Где они только откопали такое старье? А спецэффекты? Убожество!

— Мы ужин пропустили? — встрял Раффи.

— Нет, — поспешила успокоить сына Паола. — Я как раз собиралась что-нибудь приготовить. Двадцать минут потерпите?

Дети кивнули, поскакали еще немного, не забыли выставить ботинки за дверь и разошлись по своим комнатам. Паола ушла на кухню.

То, что на закуску она приготовила салат с осьминогами, было, конечно, чистейшим совпадением. Но, когда Кьяра с Раффи сели за стол и присмотрелись к выражению лица своей необычайно немногословной матери, их повадка мгновенно изменилась, напомнив Брунетти этих неуловимых, осторожных и, пожалуй, даже робких морских гадов. Осьминоги боязливо вытягивают щупальца, осторожно притрагиваясь к непонятной для себя вещи, чтобы решить, не представляет ли она опасности. У детей, в отличие от моллюсков, щупалец не было, зато были языки, которые они с успехом использовали, оценивая степень угрозы. Поэтому за ужином Брунетти был обречен слушать, как они с пугающей готовностью отвечают на дежурные вопросы матери о школе, а когда вопросы иссякли, с откровенно фальшивым энтузиазмом предложили вымыть после ужина посуду.

Паола, еще не остывшая после вспышки гнева, промолчала весь ужин, открывая рот только для того, чтобы спросить, не желает ли кто еще лазаньи, которая и впрямь дожидалась в духовке. Гнетущая атмосфера повлияла даже на аппетит детей: им пришлось дважды предлагать добавку, прежде чем они на нее согласились. Мало того, Кьяра — о чудо! — не стала выкладывать на край тарелки ненавистный ей горошек, что всегда страшно бесило Паолу. К счастью, на десерт были запеченные яблоки со сливками, которые немного подняли всем настроение. К тому моменту, когда Брунетти допил кофе, в семье восстановилось некое подобие мира.