Фридрих Незнанский - Возьми удар на себя
Он уже почти дошел по знакомой узкой тропинке до своей поляны, как вдруг невольно замер, словно споткнувшись о невидимое препятствие: до ушей Кожевникова донесся тоненький женский голосок, напевавший какую-то мелодийку… «Вот дьявол!..» — Он разочарованно нахмурился, постоял еще немного и решительно раздвинул кусты, из-за которых слышалось пение. За кустами, насколько он помнил, была еще одна полянка. Так и есть! А вот и сама «певица»: спиной к нему стояла худенькая светловолосая девчонка в одном лифчике и джинсах. Перед ней — мольберт с какой-то мазней. Рядом валялся потрепанный рюкзачок, какие-то разноцветные тряпки и, кажется, кисти.
Сергей переступил с ноги на ногу, девчонка, услышав треск попавшей под его кроссовки ветки, ойкнула и, подпрыгнув, круто развернулась: на Кожевникова уставились два огромных испуганных глаза, как ему тогда показалось, невероятного темно-зеленого цвета… Не женщина — насмерть перепуганный котенок…
— Извините, — пробормотал он, обнаружив, что внезапно осип. — Я не хотел вас пугать… Я случайно, извините…
Незнакомка ничего не ответила, продолжая молча глазеть на Кожевникова. Потом, сообразив, что стоит перед ним в одном, да еще и полупрозрачном, лифчике, ойкнула и, выхватив из кучи тряпья футболку, поспешно прикрылась ею.
Сергей смущенно отвел глаза и довольно глупо спросил:
— Вы… художница? — Ничего иного ему в голову не пришло. Но она неожиданно замотала головой и наконец-то открыла рот:
— Нет-нет, я не художница… Я это так, для себя…
…Сергей Павлович Кожевников усмехнулся, как усмехался всегда, вспоминая свое знакомство с Леной, и только тут сообразил, что жена давно уже зовет его, и, кажется, сердито, из небольшого холла, в который они превратили прихожую и одну из комнат, когда перестраивали два года назад свою квартиру.
— Сережка, ты что, уснул? — Елена действительно сердилась. — Мы теперь точно опоздаем!
— Не опоздаем. Ленок, скажи, только честно: ты меня еще любишь?
Она удивленно глянула на него:
— Что это вдруг на тебя нашло? Конечно, люблю!
— Просто я сейчас вспомнил, как мы с тобой познакомились. Все-таки семь лет прошло, могла и разлюбить за такой-то срок… Моей первой супруги, как ты знаешь, и на год не хватило!
Елена глянула на мужа исподлобья и покачала головой:
— Ты когда-нибудь перестанешь нас сравнивать?
— Я и не думал вас никогда сравнивать. — Кожевников открыл входную дверь, попутно включив сигнализацию, и пропустил жену вперед. — А вспомнил потому, что на днях случайно столкнулся с Альбиной, прямо на улице…
— Вот как? — В голосе Лены явственно прозвучал холодок, но Сергей, запиравший в этот момент двери снаружи, его не заметил. — Ты мне об этом не говорил.
— А-а-а… Забыл, значит. Да мы и перекинулись-то всего парой слов! Вообрази — она о нас все знает, как тебе?
— Что — все?
— Что ты — искусствовед и вообще красавица! — Он улыбнулся и нажал кнопку лифта. — Ленка, не ревнуй!
— Я не…
— Ревнуешь-ревнуешь!
— Что еще она о нас знает?
— Что у меня небольшая фирма.
— Это… все?
— Слава богу, все! — Он серьезно посмотрел в глаза жены. Она ответила ему таким же серьезным взглядом.
Хозяйка галереи «Прима» Людмила Голдина задумчиво курила возле окна своего кабинета, наблюдая за прибывающими на открытие выставки гостями.
Людмила была высокой, ужасающе худой, некрасивой и умной женщиной, раз и навсегда замершей в возрасте «вероятно, около тридцати». Сколько ей было лет на самом деле, в модной и замкнутой тусовке живописцев, которую Людмила создала вокруг себя лет десять назад, не знал никто. Включая бесценную помощницу и секретаршу Голдиной, ее тезку Люсеньку. Стиль, которого придерживалась хозяйка «Примы», не позволял разгадать эту тайну: Людмила всем туалетам на свете предпочитала длинные юбки до пола из материала, напоминавшего мешковину, такие же жилетки и всевозможные блузки из натурального шелка сложных фасонов. Ко всему этому прилагалось немыслимое количество украшений и фенечек, включая длинные, почти до плеч, серьги ручной работы и разнокалиберные бусы и мониста, под которыми едва обозначалась и без того маленькая грудь Голдиной.
Прическу — если можно назвать прической распущенные до самого пояса темные густые волосы, почти всегда требующие мытья, она не меняла никогда.
Среди своих клиентов и гостей Людмила слыла не только умной женщиной, но и обладательницей прекрасного вкуса, блестяще разбирающейся в живописи: в «Приме» никогда не выставлялось ничего традиционного. Тусующиеся вокруг Голдиной художники и их спутницы были бы, вероятно, потрясены, доведись хотя бы одному из них побывать дома у хозяйки галереи… Стены ее личной квартиры, очень дорого отделанной, украшало всего три полотна: не отмеченный ни в одном из каталогов этюд Врубеля и два бесценных портрета Рокотова… Но к себе никого из гостей и клиентов «Примы» Голдина не приглашала. Это относилось в том числе и к Люсеньке, преданной своей хозяйке душой и телом.
Сама галерея, приобретенная Людмилой восемь лет назад, располагалась на втором этаже старинного особнячка, который она отремонтировала и приспособила к своим нуждам. И за последнее десятилетие это был единственный случай в ее жизни, когда пришлось воспользоваться связями отца, человека властного и богатого: уж очень приглянулся Голдиной этот предназначенный в тот момент на снос домик, затерянный во дворах центра. На то, чтобы заполучить не особняк даже, а место, на котором он стоял, собственных связей Людмилы не хватало.
Но теперь все это было позади, небольшая, ставшая со временем престижной частная галерея приносила хозяйке стабильный доход. Просторный, отданный под экспозиции зал на втором этаже одной из двух торцевых стен — той, что располагалась рядом с лестницей, — упирался в две двери. Одна вела в кабинет хозяйки, вторая — в небольшой зал для банкетов — неизбежных спутников проходивших здесь выставок. На нижнем этаже Людмила отделала еще два помещения, которые сдавала под офисы.
Голдина оторвалась наконец от своих наблюдений за съезжающимися гостями и, небрежно ткнув сигарету в стоявшую на подоконнике пепельницу, негромко поинтересовалась у замершей за ее спиной в почтительном ожидании Люсеньки:
— Что там с банкетом?
— Все в порядке, девочки уже начали накрывать. Я им сказала, что ориентировочно на девять часов… Мальчики напитки уже сгрузили.
Девочками Люся называла официанток, присланных из соседнего ресторана, услугами которого Голдина пользовалась уже много лет. Мальчиками — двоих из постоянных охранников, работавших в галерее, в обязанности которых входила посильная помощь в организации банкетов для особо приближенных гостей. Еще двое находились внизу, на входе, и в экспозиционном зале.
Людмила Голдина затушила очередную, едва раскуренную сигарету и решительно направилась к двери: главные для нее гости, на которых хозяйка рассчитывала как на покупателей, только что прибыли один за другим. Семен Семенович Лабанин, известный в столице старик коллекционер, приехал вместе с одним из бизнесменов, Валентином Сумко, и его нынешней подругой — тощей длинноногой девицей с крохотным личиком и большими телячьими глазами, имени которой хозяйка «Примы» не помнила.
«Опель» второго потенциального покупателя — начинающего коллекционера и опытного предпринимателя Карякина — подкатил следом за лабанинской «субару». Женщину, прибывшую с его владельцем, Людмила видела впервые и привычно оценила новую пассию Жоры на ходу: весьма яркая, но явно крашеная блондинка с капризным выражением на перегруженном косметикой личике и с шикарной фигурой. Издали Голдиной показалось, что дамочке как минимум тридцать. Если иметь в виду вкусы Карякина, предпочитавшего, как помнила Людмила, исключительно нимфеток, это было что-то новенькое… Впрочем, какое ей дело? Приятельницы ее клиентов менялись со скоростью узоров в калейдоскопе. Супруги — те и вовсе существовали где-то в другом, не пересекавшемся с голдинским мире…
Конечно, если не считать Елену с ее сумеречным Кожевниковым. Кстати, где они? Опаздывают, как обычно.
Людмила на мгновение задержалась на пороге экспозиционного зала и слегка нахмурилась: ее цепкий взгляд моментально выхватил из увеличивающейся на глазах толпы гостей троих, совещавшихся о чем-то возле одной из картин: старика Лабанина и обоих авторов выставки, молодых художников Игоря Кима и Евгения Расина. Чуть поодаль с недовольным видом переминались их подружки — две ничем, с ее точки зрения, не примечательные девчонки. А ведь просила парней ни в какие переговоры с потенциальными покупателями в ее отсутствие не вступать! Гениям, однако, каковыми оба себя числят, с их точки зрения, можно все!
Через минуту Голдина была уже рядом с «переговорщиками»: в том, что разговор у них именно деловой, она не сомневалась, поскольку чуяла такие вещи нюхом.
