Фридрих Незнанский - Возьми удар на себя
Вопрос адресовался хозяйке банкета, и она, улыбнувшись одними губами, кивнула и приподняла свой бокал с остатками коктейля. Сергей Павлович коктейлей не признавал, в его наполовину наполненном округлом фужере, судя по цвету, плескался либо чистый коньяк, либо виски. Люсенька вкусы приближенных хозяйки знала отлично.
Что касается Лены, то в ответ на предложение мужа она слегка пожала плечами, неохотно коснулась своими губами стакана, но пить не стала, придирчиво следя за тем, как, в отличие от нее, Сергей Павлович одним глотком отправил в себя почти все содержимое своего бокала.
— Ну, знаешь, Сережа, — зло прошептала Леночка и тут же оборвала себя, слегка приоткрыв рот, изумленно уставившись на Кожевникова.
Голдина вслед за подругой перевела взгляд на ее супруга и на мгновение окаменела.
В считаные секунды, как ей это запомнилось, а может, показалось, побагровевшее лицо Сергея исказила какая-то жуткая гримаса, рука с растопыренными, нелепо скрюченными пальцами, дергаясь, как в старом, еще рапидном кино, поднялась и вцепилась в узел галстука, но расслабить его он не успел: Сергей Павлович Кожевников резко согнулся пополам и рухнул под ноги ахнувшим и тут же отскочившим от него гостям. Из его горла вырвался и оборвался сдавленный хрип, наконец, все тело Кожевникова содрогнулось в мучительной судороге и замерло, словно окаменев… То, что муж Елены мертв, Голдина поняла сразу, потому что живые люди, просто потерявшие сознание, никогда не бывают неподвижны такой необратимой неподвижностью, свойственной лишь неживым предметам…
Некоторое время она остолбенело смотрела на его согнутую в локте руку, сведенную немыслимой судорогой, торчащую вверх над посиневшим на глазах ухом Кожевникова, но так и не выпустившую фужера…
А потом рядом с ней отчаянно, жутко закричала женщина, и Людмила не сразу поняла, что кричит Елена…
Крутой поворот
— Я тебе и без вскрытия могу сказать: угостили вашего бизнесмена не чем иным, как цианидом. Не в чистом виде, конечно, какое-то соединение… — Прекрасный специалист и невыносимый брюзга Арнольд Алексеевич Цанин, проработавший в судебной медицине не менее четверти века, грузно опустился на стул возле накрытого стола и посмотрел на следователя окружной прокуратуры так сердито, словно именно он, Валерий Лаконин, и было виновен в случившемся.
Как и большинство следователей, Валерий Иванович Лаконин дела, связанные с подозреваемыми и свидетелями из среды так называемой творческой интеллигенции, терпеть не мог. Весь его десятилетний опыт свидетельствовал о том, что творческие личности, попавшие в аховую ситуацию, даже будучи обыкновенными свидетелями, начинают лгать так изощренно и правдоподобно, как никто другой. Сами же первыми в эту ложь и веря. Врут не из злонамеренных побуждений, а потому что от природы обладают расстроенным воображением и больной фантазией. А отделить правду от «художественного» вымысла — пойди попробуй!
Ну а в данном конкретном случае речь шла именно о художниках. Валерий Лаконин прекрасно знал, что галерея Людмилы Иосифовны Голдиной — авангардистская. Или постмодернистская? Черт их там разберет, возможно, это и вовсе одно и то же. Как-то, в период очередного романа убежденного холостяка Лаконина, одна из девиц, покоренных арийской внешностью Валерия, затащила его сюда на какую-то выставку. После чего они и расстались навсегда, ибо признать заляпанные разноцветными кляксами полотна гениальными картинами он решительно отказался, а девица оказалась фанаткой абстракционизма, жаждавшей просветить «тупого мента».
Тяжело вздохнув, Лаконин с сожалением вспомнил свой родной рабочий стол с незаконченной писаниной, еще час назад казавшейся ему наказанием Божьим, и оглядел небольшой банкетный зальчик.
Труп, возле которого хлопотали все, кому положено хлопотать, находился возле бара. Перепуганные гости, вкупе с хозяйкой, жались у противоположной стены, на деревянных, с красной бархатной обивкой, стульях, откуда доносились неизбежные в подобных ситуациях рыдания: рыдала, как, поморщившись, отметил Валерий, причем весьма театрально, пышногрудая блондинка в вечернем наряде, похожем на оперение птички колибри. Над ней хлопотала, тоже заплаканная, пухленькая особа с простоватым лицом — явно из обслуги.
Коллектив плакальщиц дополняли стоявшие чуть ли не в обнимку за барной стойкой две официантки. Рядом с ними топтались четверо мрачных молодцев в камуфляжной одежде, — вероятно, охрана.
Пока что гости виделись Лаконину одной разноцветной массой с множеством почти одинаковых лиц — компания была разодета пестро и довольно ярко… Исключением была одна женщина, на которую он обратил внимание, едва войдя в зал: светловолосая, хрупкая, в темно-зеленом платье. Она сидела отдельно от остальных, напротив входа, абсолютно неподвижно, словно окаменев. Бледная, почти до синюшности, в больших миндалевидных глазах стыло отчаяние… Валерий решил, что перед ним — жена погибшего, хотя выла в голос вовсе не она, а та самая блондинка.
— Извините… На свою беду, я организатор и хозяйка этого мероприятия. Могу я узнать, как долго… все это… продлится?
Лаконин внимательно глянул на некрасивое, длинное лицо женщины, одетой в какие-то дорогие лохмотья — под стать здешним сумасшедшим картинкам, — сообразив, что перед ним хозяйка «Примы».
— А в чем, собственно, дело, госпожа Голдина? Кто-то куда-то спешит?
— Нет, но… люди нервничают, и хотелось бы просто знать…
«Начинается!..» Валерий вздохнул и переглянулся с хорошо знакомым ему оперативником Игорем с «земельки», презрительно скривившим губы, потом нехотя кивнул:
— Что ж, сейчас прямо и начнем.
— Спасибо… э-э-э-э…
— Лаконин Валерий Иванович, следователь окружной прокуратуры, — представился он, и Людмила Голдина с облегчением кивнула. — Есть тут у вас какое-нибудь более подходящее для опроса помещение?
— Да, конечно. Думаю, мой кабинет вам вполне подойдет.
— Что ж, кабинет так кабинет… Чего тебе?
Последнее относилось уже не к Голдиной, а к доктору, завершившему осмотр трупа жертвы.
— Что — что? — сердито буркнул Цанин, стягивая прозрачные резиновые перчатки. — Что сказал вначале, то и есть… Я ж тебе не химлаборатория, чтобы сразу выдать формулу дряни, которую ему подсыпали или подлили…
— Но точно — подсыпали?
— Или подлили! — упрямо повторил Арнольд Алексеевич. — А точнее некуда… На сем позвольте закруглиться и отбыть, господин Лаконин.
— Когда? — вздохнул Валерий.
— Когда очередь дойдет, тогда и получишь все результаты! — немедленно взъелся доктор. — Ты у нас что, один такой на весь округ?
— Ладно-ладно, уймись… Может, и не один, да только у остальных твоих клиентов либо огнестрельное, либо обычная поножовщина, в худшем случае молотком по башке. Что я, не знаю?
— Все-то ты знаешь, — проворчал Цанин. — Ладно, до завтра!
— Уже лучше, — усмехнулся следователь и перехватил взгляд Голдиной, смотревшей на него то ли с отвращением, то ли с ужасом. Видимо, она сочла его жутким циником. Не объяснять же этой выхухоли, что дела, связанные с отравлением, настолько же редкие в наше время, насколько и вязкие и практически безнадежные для расследования, если с самого начала не возьмешь след, не ухватишь убийцу, а ухватив не ошибешься. А если и не ошибешься, поди еще докажи, что именно он не только, как выразился Цанин, «подсыпал или подлил», но еще и отследи вначале, где и как именно он эту отраву раздобыл. Плюс мотив. Словом, «повезло»!
Лаконин вновь вздохнул и кивнул Голдиной:
— Что ж, Людмила Иосифовна, ведите в ваш кабинет…
Хозяйка галереи успела сделать всего один шаг к двери, когда за спиной следователя раздался тихий, сдавленный возглас:
— Подождите…
Валерий обернулся и в некоторой растерянности уставился на ту самую даму в зеленом, с окаменевшим лицом, — вероятно, жену убитого. Ее глаза по-прежнему были полны отчаяния, но бледные щеки слегка порозовели. Женщина с заметным усилием шевельнулась и поднялась с дивана.
— Подождите меня, — произнесла она по-прежнему негромко. — Мне… нужно вам кое-что сказать…
— Лена! — Голдина буквально метнулась к ней и обняла за плечи. — Дорогая, ты о чем?.. Валерий Иванович, это Елена Николаевна Кожевникова, жена…
Она не договорила, видимо, не в состоянии оказалась произнести слово «покойного», но и так было понятно.
Елена Николаевна на Голдину никак не прореагировала, продолжая смотреть на следователя.
— Вы не понимаете… Мне нужно! — Ее губы сжались в прямую линию.
— Конечно-конечно, Елена Николаевна, — спохватился Лаконин. — Давайте пройдем!..
Он пропустил обеих женщин вперед. Людмила по-прежнему обнимала Кожевникову за плечи, заботливо поддерживая ее. Тем удивительнее оказалось то, что произошло затем уже в кабинете хозяйки «Примы».
