Николай Леонов - Мент поганый
– Нашли, Лев Иванович, – сказал оперативник, открыл целлофановый пакет, который держал в руке, вытряхнул содержимое на траву. – Как вы и подсказали, в пруду, за сосенками.
На газоне лежал мокрый бесформенный темно-коричневый комок, который некогда был пиджаком Каца, а снят был с трупа Мельника.
– Подкладка отпорота, в карманах кирпичи, – пояснил оперативник.
Гуров посмотрел оперативнику в глаза и подумал, что не перевелись еще настоящие розыскники. Сыщик прекрасно знал, что стоит за этим безличным словом «нашли». Пруд невелик, если в нем купаться, а начнешь по дну шарить, так морем покажется. Гурову хотелось похвалить коллегу, но теплые слова не попадались, на языке вертелись ржавые штампы.
– Молодец, – после долгой паузы пробормотал Гуров. – Ты большой молодец, коллега. И большое тебе спасибо. – Он компенсировал бедность слов крепким рукопожатием. – Ты поставил точку в очень серьезном деле.
Гуров хотел уйти, оперативник остановил.
– А это куда, Лев Иванович? – Он кивнул на свой улов.
– А черт его знает, может, если высушить и подкладку пришить, то и носить можно…
К особняку подъехала заляпанная грязью «Волга». Из нее выбрался изрядно помятый следователь и, увидев Гурова, закричал:
– Полковник!
– Ну, еще раз! – Гуров вновь пожал оперативнику руку и направился к машине.
«Ну вот, опять нехорошо, – рассуждал Гуров, глядя на уставшего следователя, на его помятый мундир. – Он извозился, нажрался дерьма, а я сверкаю, как новый пятиалтынный, сейчас мне достанется. А может, послать важняка по конкретному адресу и заняться делом? Нет, здесь надо закончить миром».
Следователь прокуратуры оккупировал кабинет директора, на столе уже скопились бумаги, чиновник бросил на них еще одну папку. Гуров сел без приглашения, занялся изучением ковра.
– Так-с, Лев Иванович. – Следователь потер пухлые ладошки. – Вы отдыхали, прекрасно выглядите, а мы, с вашего позволения, работали. Частично ваш рассказ подтвердился. Однако! – Он хлопнул по столу и упал в кресло. – У гражданина Прохорова тяжелейшее сотрясение мозга, гражданин Курков, возможно, на всю жизнь останется без глаза. Как вас понять, товарищ полковник?
Следователь так проскрипел «товарищ», что оно прозвучало ругательством.
– Товарищ, – Гуров не выдержал и улыбнулся, – следователь по особо важным делам, хочу обратить ваше внимание, что указанные граждане имели намерения меня убить и были вооружены. Если я несколько не рассчитал, извините.
– «Вооружены», «намеревались» – это слова, которые к делу не подошьешь. А два изувеченных человека – реальная действительность. В ваших действиях, полковник, усматривается явное превышение пределов необходимой самообороны.
– А пределы кто устанавливал?
– Закон! – Следователь поднял палец.
– А как закон оценивает пистолеты и нож, изъятые у преступников?
– Закон не убежден, что данные предметы принадлежали конкретным людям. Протокола изъятия нет…
– Понятые отсутствуют, – вставил Гуров.
Следователь был не простой – по особо важным делам, на грубость не реагировал, а спокойно продолжал:
– Следствие опирается на факты, а не на эмоции. Возможно, вам и удастся доказать свою невиновность. На пальцевые отпечатки, которые могут обнаружить на представленных вами предметах, особо не рассчитывайте. Они свидетельствуют лишь о том, что человек держал предмет в руках, и только, а где, когда, при каких обстоятельствах – неизвестно. Закон гласит: все, что не доказано, толкуется в пользу обвиняемого.
– Вы абсолютно правы, – согласился Гуров. – Вполне можно предположить, что граждане хранили пистолеты и нож в своих квартирах для домашних нужд. А полковник Гуров незаконно проник в квартиры, похитил невинную утварь, затем вывез добропорядочных граждан за город, где и изувечил. Запомнили? Я вам это дарю как рабочую версию.
Гуров встал, взял со стола пачку «Уинстона», которую подарил утром, и, прежде чем следователь успел открыть рот, покинул помещение.
«Мерседес» катился мягко, лишь слегка удивленно вздрагивая на ухабах и выбоинах социалистических дорог, мотор чуть слышно урчал.
– Что ни говорите, Александр Сергеевич, а некоторые достижения есть и в капиталистическом мире, – сказал Гуров. – Автомобильчик не так уж и плох.
Сидевший за рулем Романов согласно кивнул:
– Машина приличная, но для наших дорог хлипковата, проходимости никакой, чуть канава – жди беды.
– Ясное дело, на бэтээре кататься сподручнее.
– Вам хохмочки, Лев Иванович, а держать такую машину – сплошное разорение. Масло сменить, не говорю, если фару разобьют, за все плати валютой. А где ее взять? Мои загранки кончились, на черном рынке цены космические, а завтра будет еще хуже.
– Умный человек о завтрашнем дне обязан думать, перестраховаться.
Лица Романова коснулась тень, а может, сыщику и показалось, по крайней мере голос Александра Сергеевича звучал, как всегда, спокойно:
– Скоро Москва. Нам по Окружной или в центр?
– Сверните на просеку, встаньте, и решим, – ответил Гуров.
Когда «Мерседес» свернул на полянку и остановился, сыщик выскочил на траву, обошел машину, махнул рукой.
– Александр Сергеевич, на минуточку!
Романов выбрался из-за руля, вышел, посмотрел удивленно. Сыщик ловко вынул у него из кобуры пистолет, кивнул на поваленное дерево.
– Присядем и решим.
– Что решим? – Лицо Романова исказила гримаса, он поспешно стер ее ладонью.
– Вы сказали: мол, скоро Москва и как ехать – по Окружной или в центр? А я не знаю, где у вас компьютер и дискета с картотекой. Я и хочу, чтобы вы мне ответили, как мы поедем: по Окружной или через центр?
Александр Сергеевич Романов был махровым мерзавцем. Махровая гвоздика, махровый халат – понятны каждому, а откуда появилось выражение «махровый мерзавец» – не знает никто.
Дебилы рождаются у алкоголиков. Если женщина активно не хочет ребенка, он тоже может появиться на свет неполноценным. Родители Романова спиртного не употребляли, мать ждала первенца с нетерпением, и он родился в срок, здоровым и крикливым. Советская школа парня изувечить не сумела, он получил аттестат, как и все сверстники, ничем среди них не выделяясь. Не добрый, не злой, среднего роста, приятной внешности, он пользовался умеренным успехом у женского пола и на этой почве тоже свихнуться не мог. Так в чем же дело: когда, в какой именно момент жизни невидимый стрелочник дернул за рычаг, рельсы передвинулись и Саша Романов покатился по пути мерзопакостному?
Мама Романова преподавала английский язык, и в семье все говорили по-английски. Мальчик особыми способностями не блистал, но мама упорно гнула свою линию, и Саша привык и владел английским если не как русским, то, по нашим меркам, превосходно. Парень увлекался машинами и поступил не в иняз, как все ожидали, а в автодорожный. В пятьдесят седьмом в Москве проходил Международный фестиваль молодежи и студентов, переводчиков не хватало, и Романов стал переводчиком. На московских улицах улыбались белые, желтые, коричневые и черные лица, но встречались и лица без лишних улыбок, спокойные. Лето случилось жаркое, молодежь одевалась небрежно, пестро, разнообразно, но попадались и люди, обмундированные в штатское. С делегацией, которую обслуживал Саша Романов, работал, не очень понятно кем, человек в штатском и со спокойным лицом. Он помогал Романову решать мелкие бытовые проблемы, и, хотя он был значительно старше Саши, они подружились.
Однажды в гостинице Романов нашел бумажник с пятьюдесятью долларами, документов в нем не было, хозяина обнаружить не удалось. Саша хотел отдать находку администратору, но рядом оказался его новый приятель. «Не глупи, парень, – сказал он, профессионально улыбаясь. – Дежурная валюту прикарманит, лучше мы с тобой ее пропьем».
Такая банальная история, но жизнь вообще банальна, ничего не поделаешь, она у каждого лишь одна. Человек в штатском, чтобы не называть его так сложно, присвоим ему псевдоним Иванов, после этого случая стал улыбаться Романову все чаще и на правах содельника стал обращаться к переводчику с различными просьбами. Они были невинны: что-то узнать или спросить, присутствовать при чьем-то разговоре и пересказать – ничего серьезного.
Фестиваль отгремел, разноцветные юноши и девушки разлетелись по белу свету, а Романов остался в Москве. Вскоре его пригласили в райком комсомола, где в тихом кабинете безымянный человек предложил найденный Романовым бумажник сдать вместе с пятьюстами долларами, так как объявился его владелец, и стране победившего социализма стыдно за своего гражданина, прикарманившего чужое добро. Тем более комсомольца. Не пятьсот, а пятьдесят, вякнул было Романов, но его слушать не стали, лишь укоризненно качали головой. Неожиданно разговор приобрел миролюбивый характер, штатский гражданин обмолвился, мол, все не без греха, и, помнится, даже он однажды в молодости… Прозвучали комплименты в адрес английского, которым свободно владеет Романов. Беседа закончилась просьбой. В Москву приезжает группа иностранцев, переводчиков не хватает, возможно, молодой человек, комсомолец, не откажется помочь и немного заработать, заодно и разобраться в мировоззрении одного из гостей, так как последний вызывает беспокойство у компетентных органов. Романов не стал спрашивать, какие именно органы называются компетентными, согласился.
