Коукс и Бакстер - Дэниел Коул
— Эмили уже заплатила? — уже в который раз спросила она.
Эдмундс сконфузился:
— А?
— Эмили тебе уже заплатила?
— Нет. Еще нет. Но она заплатит.
— Я повезла Лейлу.
Эдмундс закашлялся задымленным воздухом:
— Куда?
— К врачу.
— Зачем? — кашлял он.
— Детские болезни… Я позабочусь об этом, — сказала она и ушла.
— Хорошо. Пока! — крикнул он вслед, а потом радостно добавил: — Не бросай меня!
Двадцать минут спустя Эдмундс вернулся в свой сарай, упаковывал старые дела Финли и пришел к выводу, что ничего нового он оттуда не узнает и помочь расследованию ему больше нечем.
Он помедлил, добравшись до преследовавшего его снимка. Каким-то образом женщина выглядела в реальности еще более изнуренной и хрупкой, многие годы зависимости и плохих решений оставили от человека только лишь кожу да кости. Он вспомнил запах пота, исходящий от человека за столом, запах жирной ложки, то, как она могла лишь клевать еду, в которой так отчаянно нуждалось ее тело. И он чувствовал вину за то, что потакал ее пристрастию, отдав пятьдесят фунтов, как и условились, зная, что в течение часа деньги будут течь по ее венам.
Он отставил коробки в сторону, чтобы освободить место для своего нового задания: выслеживание джентльмена в спортивном костюме, который был должен алименты двум из трех женщин, которые выносили пятерых из шести его детей. Судя по всему, он также «стащил детскую приставку», знак того (как будто нужны были еще какие-то знаки), что Эдмундс имел дело с гением преступности.
Чувствуя неудовлетворенность от того, что его прежнее дело так и не закрыто, и скуку из-за тривиальности нового, он неохотно взялся за работу.
* * *
По «Би-би-си» шел старый фильм про Коломбо, который Волк смотрел с пакетом чипсов с низким содержанием жиров, лежа в некомфортной койке своей клетки в участке.
— Я совершенно точно отколомбил его! — гордо сказал он, наблюдая за потрясающей работой Питера Фалька.
В дверь постучали. Поступив в кои-то веки как благовоспитанный человек, Волк озаботился и смахнул самые большие крошки с рубашки, а затем встал с кровати.
— Я готов! — крикнул он.
Вошел Джордж, за которым по пятам шла Ванита.
— У тебя посетитель, — без нужды оповестил он. — Теперь, я не хочу доставлять беспокойство или попасть под ваши причуды…
— Какие причуды?
— Я просто говорю…
— Я пришла, чтобы официально арестовать тебя, — резко сказала Ванита. — По приказу комиссара.
Джорджа, казалось, раздражала прямолинейность женщины.
— Тут воняет ногами, — прокомментировала она, поморщившись.
— О, это моими, — сказал ей Волк, без ошибки определив виновника. — Арестовать меня?
— Официально, — повторила Ванита. — Может принесешь нам стулья? — спросила она Джорджа, поглядывая с явной неприязнью на незаправленную кровать.
Они втроем вместе заполнили бумаги на арест, чтобы ей было что предоставить своего начальнику. Пока Джордж ходил снять с бумаг копии, у Ваниты и Волка было немного времени, чтобы поговорить.
— Я придержу дело так долго, как только смогу, — сказала, но знай, что тебя переведут самое большее через неделю. Я хочу до тебя донести, если ты собираешься что-то предпринять, то тебе лучше поторопиться.
— Соль в том, что от меня это не зависит, — пожал плечами Волк и, поняв, что его пальцы все еще были в соли из-под чипсов, начисто обсосал их, отчего Ванита испытала отвращение к своему подчиненному.
— В любом случае у тебя неделя. И помни, я арестовала тебя, — сказала она, вставая. — Я сильно рискую. И как только ты выйдешь из здания, я не смогу тебя защитить. Так что, если делаешь, то делай наверняка.
* * *
Время свиданий были с 15:00 по 16:00.
Руше удивило, что его позвали в большой открытый зал, где нарушалась гармония бытия, и реальный мир соприкасался с теми, кто был заперт в капсуле времени: обязательные на день рождения посещения растущими детьми всегда становились большим шоком, родители перечисляли родственников и соседей, которые умерли за прошедшие годы, так, словно это была военная перекличка на военном мемориале, девушки приходили все реже и реже по мере того, как реальная жизнь искушениями уводила их от тех, кто существовал словно воспоминание, к которому можно возвращаться время от времени.
Руше заметил Бакстер сразу, как только вошел. Помахав в ее направлении, он пошел в ее сторону, но тут его толкнули плечом так сильно, что он упал на пол.
— Мой брат был на том поезде, долбаный урод, — с презрением сказал бритоголовый мужчина, замысловатые татуировки покрывали каждый видимый миллиметр его тела вплоть до линии скул, будто тонул в них.
— Хорош! — гаркнул следящий за ними надзиратель.
Мужчина невинно поднял руки, случайно показав свастику, набитую на его левую ладонь. Он усмехнулся и отошел.
Держась за болевшую грудь, Руше с трудом встал на ноги и пошел к Бакстер, обеспокоенно посмотревшей на него, когда он плюхнулся на стул напротив.
— Смотрю, уже заводишь друзей.
— Ага, они думают, я… — Руше затих, не желая беспокоить ее. — Они думают, что я чудной.
— Ты и есть чудной, — подтвердила она. — Борода тебе идет, — начала она с предисловия, прежде чем перейти к действительной причине своего визита. — Мы нашли для тебя лучшего адвоката защиты, которого только можно купить. В смысле, реальный кусок дерьма. Он идеален, — сказала она. — Моя легенда остается без изменений: я не думала, что ты выбрался с вокзала. Я преследовала Китона до парка, потеряла его в белой мгле, и, когда его нашла, он был уже мертв.
— Бакстер, я ценю то, что ты пытаешься…
— Твоя легенда, — перебила она, продолжив. — Ты делал свою работу. Ты выследил нашего основного подозреваемого, принял устройство в его руках за детонатор, и у тебя не оставалось иного выхода, кроме как застрелить его, когда он отказался его бросить.
Руше устало посмотрел на него:
— И я исчез больше чем на три недели, потому что…?
— На земле нет ни одного мозгоправа, кто не связал бы взрыв последней бомбы и твою потерю семьи в схожем несчастном случае.
— Я не хочу использовать их таким образом, — сказал Руше, отчего Бакстер стало дурно от чувства вины.
— Меня не волнует, чего ты хочешь. Мне нужен ты рядом. Ты не покинешь меня… Ты потерял ее. Ясность мысли тебя оставила. Ты где-то нашел нору, спрятался в ней и вырубился.
— Если нас поймают на лжи, — сказал ей Руше, — ты тоже
