Алексей Макеев - Неслабое звено
Когда же она проговорилась, что «ирод» разок поинтересовался, что это за ключики такие у нее появились, а она, конечно, непутевого отшила, не твое, мол, дело, – тут уж младенцу ясельного возраста этот фрагмент картинки становился понятен до боли в печенках.
Гуров еще в начале расследования обратил внимание на то, что под левым приделом церкви, почти под клиросом, имелся глубокий подвал. Там стояла установка АГВ, простейшая, на солярке – так, на случай отключения центрального отопления. Что-то вроде мини-котельной, дворницкой, бендешки и прочее. Когда же он узнал от Сукалевой, что Илья Вадимович, блудный ее сыночек, а посовместительству «ирод», в прошлом и позапрошлом году подрабатывал по мамашиной протекции дворником-истопником при церкви, стало совершенно ясно, где он отсиживался, дожидаясь, пока клирики разойдутся, в ту проклятую ночь с четверга на пятницу. В ночь кражи и убийства.
Когда Лев вежливо поинтересовался у Музы Григорьевны, не был ли знаком ее покойный сыночек с покойным же церковным сторожем, разразилась настолько мощная истерика с хриплыми угрозами относительно выцарапывания глазенок у поганого мента – откуда слова-то знает такие, овечка церковная! – что он сразу понял: знали Сукалев с Каленовым друг друга.
Ну и что? Да, все это прекрасно работало на гуровскую версию, но ни на миллиметр не приближало его к решению главных заморочек: где икона? Кто стоит за расчетливо подаваемой им с генералом «дезой»? При чем тут Набоков? Кто и почему убил Константина? На поверхности взбаламученного омута плавала разжмульканная в кашу тина с дохлыми окуньками в придачу, а щуки… Щуки посмеивались над ним из загадочной глубины. А может, и не щуки – акулы. «Заметим, – подумал Лев, – когда ловят щуку, никто не бросает в заводь камни. С этими вопросами можно очень запросто наломать дров. Поэтому работать придется нежно, аккуратно, без внешних эффектов».
…Мелодичная трель дверного звонка буквально вырвала Гурова из состояния медитации. Вот интересно: не приди бы Крячко, долго ли бы он еще рассматривал наколотый на вилку остывающий пельмень?
– Нет, Лев. – «Друг и соратник», от которого явственно несло алкоголем такого пошиба, что и тренированный бичара сдохнет, протестующе поднял здоровую руку. – Нет уж! Обидеть подчиненного – дело нехитрое, но у меня принципы есть. Которыми поступиться не могу: накорми, напои, спать уложи и прочее, а уж потом… «Напои» отменяется. Я после этого агентурного погружения в общество трезвости вступлю, если выживу. Вон у тебя пельмешки аппетитные какие, а Станислав Васильевич, бедняга, уж почитай двое суток не ест, а закусывает. Изредка. Малокалорийно. Ого, даже кетчуп есть! Люблю кетчуп, с ним хоть тарелку опилок слопать готов. Кстати, пока я насыщаюсь – излей грусть-тоску, я привычный. Я ж по твоему заданию в автономное плавание ушел. По морю разливанному разведенного гидролизного спирта. С Петром на связь не выходил, согласно нашей, – Крячко хитро прищурился, – договорености, следовательно ни хренушеньки не знаю. Ладно, вижу, что поганенько. Давай, колись сухим березовым поленом. А потом я свою песенку спою, глядишь – грусти поубавится.
Гуров невольно улыбнулся – Стас, как всегда, действовал на него вроде хорошего контрастного душа. И то правда – мотание сопель на кулак никому еще не помогало, а две головы лучше, чем одна. Синергетика, знаете ли…
– М-да, – прокомментировал «друг и соратник» гуровские излияния, – весело, как на панихиде. Знаешь, редкостный случай – со всеми твоими выводами я согласен, это даже настораживает как-то. Ладно, обсуждение после. Теперь меня послушай, кое-что интересное есть.
Впрямь было. «Внедрился» Крячко безо всякого труда, сукалевские приятели на халяву всегда готовы не то что с бывшим ментом – с рогатым чертом нализаться. Или с белокрылым ангелом. А в соответствующем подпитии языки у них становились чем-то вроде сохнущего белья на сильном ветру. Тем более такое событие – друган Илюша ласты склеил! Как не обсудить с новым приятелем, в доску своим парнем Стасиком, как не помянуть добрым – а когда не очень – словом бывшего собутыльника Илюшу Сукалева! Как, наконец, не прикинуть столь славный жизненный финал на свою собственную нескладную персону – а не я ли следующий? Да ведь не сантехники запойные в компашке преобладали – высокого полета птицы: кто филолог, кто геолог, кто и вовсе попертый за лютую пьянку скрипач из состава Большого симфонического оркестра Гостелерадио. Само собой, контингент тянуло неудержимо на философию в стиле «Эх, жисть ты наша несуразная! Теперича – не так, как давеча, это самое – оно совсем не то, которое! Субстанция бытия, други дорогие, имеет столько постулатов, сколько кантовская критика чистого разума, и вообще: что касается касательных вещев, то это есть не что иное как буквально. Словом, все там будем…»
Так что за почти двое суток Стас толком не спал, а все больше «общался» с компанией переменного состава: кто-то отключался или уходил, а кто-то новенький, услышав о загулявшем отставном менте, который всех желающих поит в помин любимого усопшего служебно-разыскного щенка, а заодно и Илюши Сукалева, шустренько в компанию вливался. Хотя ядро, человек десять самых опытных, проверенных бойцов с зеленым змием, оставалось одним и тем же.
Сначала зависли на квартире у Миши – или Гриши? – затем перебрались не то к Маше, не то Глаше, а может, и вообще ее Винсеттой звали. Пили дрянь жуткую, запредельную, причем все попытки Станислава заставить очередного гонца принести что-нибудь государственного розлива наталкивались на искреннее непонимание. Что они, идиоты – деньгами сорить? Пусть даже не своими, а крячковскими. Нет уж! Лучше к бабе Мане зайти, а если ее дома не застанем – к Кольке или Тольке, или, на крайняк, к Елене Александровне. У той всегда есть, правда, только самогон… Это просто удивительно – сколько же в центре Москвы оказалось так называемых шинков, где в любое время дня и ночи нальют любую – от канистры до пятидесяти грамм – дозу разведенной до тридцати градусов гидрашки или мутноватого первача. Правда, по цене в два с половиной раза ниже, чем государственное спиртное. Нальют, конечно, не всем, а лишь «своим», проверенным, местным. Или по их рекомендации. Именно около подобного форпоста цивилизации Крячко свел первичное знакомство с местной алкогольной элитой, выбрав типажик с вполне однозначной внешностью. На вопрос Станислава: «Слышь, землячок, где бы тут поблизости похмелиться, а то не мой это район, шинков не знаю…» абориген навострил ушки, что твоя бельгийская строевая кавалерийская кобыла при звуках боевой трубы, и радостно возопил: «Да в момент! Да ближехонько! Да за углом! Только ты, мужик, мне плесни пять капель, а то трубы горят!» И через пятнадцать минут не было у Станислава Васильевича другана ближе.
Лев, слушая эмоциональный рассказ «друга и соратника», только тихо присвистнул, когда прикинул вчерне, какая же финансовая речка течет мимо бюджета – если взять количество подобных шинков во всей столице, да перемножить на те деньги, которые пропил только Стасик с вновь обретенными друзьями за эти полтора суток… Жутковатые результаты вырисовывались. А по всей матушке России?! Но… Это глубоко не их с Крячко дело, а бороться с подобного рода «бизнесом» – это не на танк с мухобойкой переть, а Волгу пивной кружкой вычерпывать. Разве что половину мужского населения страны перестрелять, менее радикальные меры не помогут.
Сразу прояснилась ситуация со знаменитой дракой около детсада. Крячко был железно, стопроцентно уверен: ему не врали. Участники исторического побоища взапуски хвастали перед спонсором своей доблестью, картинка кошмарной битвы над песочницей чуть менялась туда-сюда, но одно прорисовывалось однозначно: Сукалева среди сражавшихся не было. Причину же смертельного сражения покойный Костя Иванов угадал с редкостной точностью: зажилил Серега-чертежник выданную ему Андрюшенькой «с железной дороги» последнюю сотню. Не принес фуфлырек, а это – последнее дело, непрощаемый грех. Да вот, кстати, и он сам! Вон и синяк под глазом, я ж его и ставил, фингал этот. Подтверди, Серега! Ах, это как раз не ты, а он у тебя зажилил… Надо же! Что ж, может, и так. Только не совсем понятно, за что мы с Тошкой-художником тебе тогда по харе дали? Как не дали?! Ах, это вы с Петушком и Васей – Валенком нам по чавке навешали?! А ну, выйдем. Р-раз-бе-рем-ся!
Разборки Стас немедля тушил очередной дозой пойла, после чего смертельные враги крепко обнимались, клялись в вечной дружбе и, немилосердно завывая, заводили «Клен ты мой опавший». Или начинали взапуски, перебивая друг друга, читать стихи собственного сочинения.
– Кстати, – с некоторым изумлением отметил Крячко, – очень неплохие стихи иногда. Представь себе, Лев, просто хорошие даже, как сравнишь, что у нас печатают, хоть я в поэзии не спец. Но… Трогает кое-что за душу. Одно скажу – умышленно убить кого бы то ни было эти люди никогда бы не смогли. Нет в них жестокости. И расчетливости – ноль. А вот интеллигентность, пусть предельно извращенная, просматривается. Честно тебе скажу, сам удивлен, но по большому счету мне этот народ даже симпатичным показался. Этакие инвалиды умственного труда, непризнанные гении, нереализованные таланты, творцы без творений. По крайней мере – некоторые из них.
