Алексей Макеев - Неслабое звено
Антон Александров, несмотря на свою шуточную кличку, художником не был. Мало того, у Антона хватало ума эту истину спокойно осознавать, с известно каким рылом в калашный ряд не лезть, не комплексовать по этому поводу и в непризнанных Ван Гогах себя не числить. Особенно перед ублюдками из молодых, коих развелось, как мух над падалью.
Был он очень неплохим карикатуристом, остроумным, оригинальным и весьма востребованным: пробивались его рисунки на страницы МК, «Собеседника», АиФ, разного рода юмористических и детских журнальчиков, коих развелось в наше время как на Жучке блох. А также снискал известность как дизайнер, оформитель, макетчик, иллюстратор – словом, пролетарий карандаша и фломастера. Кстати, именно он прославился столь эпохальным творением, как «Ментовское мурло»… Куда там Сальвадору Дали! В теплое время года Тоша калымил традиционным способом – рисовал за десять минут шаржи на любого желающего. Оплата – по договоренности, на выпивку со скромной закусью вполне хватало, хоть пил по-черному. С Ильюшей тесно сошелся, когда работали на пару: он шаржик на заинтересовавшегося прохожего, а Сукалев за те же десять минут – стихотворную подпись к рисунку, гонорар – пополам. Ну а далее понятно что – завейся горе веревочкой!
Как раз с полтора года назад достался им отличнейший калым, Антон аж жмурился от удовольствия, когда вспоминал. Ультрамодная и суперпопулярная в среде дебильных тинейджеров рок-группа ZадницА выпускала свой первый компакт. С совершенно забойным альбомом «Здравствуй, жопа! Я узнал тебя в лицо!». Это был не просто рок, даже не приевшийся слегка поколению, выбирающему Пепси, традиционный «Heavy metall», бери круче! Стиль «сверхтяжелый бетон», на английский язык создатели нового направления в роке перевести это не смогли по причине своего пещерного невежества.
На заказчиков вышел Сукалев через одного из своих бывших учеников, подвизавшегося в шоу-бизнесе. Молодым дарованиям, вылезшим из прокручивающей фекалии бетономешалки, требовалось: во-первых, оформить картинку для компакта, так, чтоб без явной порнухи, но покруче; и, во-вторых, заиметь хоть один текст, состоящий не из одного лишь мата, но, опять же, покруче. Как раз для Тоши с Илюшей задачка, тем паче, что платить обещали баксами.
Когда друзья-собутыльники пришли по указанному адресу для заключения окончательного контракта, они слегка офонарели; у обоих мелькнула мысль: вдруг приехали на «трех белых конях» постзапойные глюки?
Дверь им открыло босое существо неопределенного пола, одетое в черные мужские трусы до колен фасона «прощай, молодость» и в нестерпимо вонявшую нафталином, широко распахнутую кавалерийскую шинель времен братишки Буденного и взятия Перекопа. К правому борту шинели была, похоже, намертво присобачена здоровенными заклепками электротехническая табличка с черепом, пробитым молнией, и грозной надписью «Не влезай! Убьет!», которые обычно вешают на опоры ЛЭП. Правда, для того, чтобы у кого-то возникло намерение «влезть» на это чудо природы, этот «кто-то» должен был бы основательно приложиться лбом об асфальт.
Судите сами: правая половина головы у существа была выбрита до зеркального блеска, а с левой свешивались две довольно толстые и длинные косички. Зеленого цвета. В носу торчало небольшое, изящное стальное колечко. Да и все остальное… соответствовало имиджу!
Тоша с Илюшей переглянулись. Было немного страшно: как бы «Оно» их не покусало! Однако обошлось, мало того – существо даже владело членораздельной речью, и переговоры пошли как по маслу. Уже через пять минут друзья, нервно посмеиваясь, уселись за вполне нормальный, человеческий стол и принялись выполнять заказ. А еще через четверть часа Сукалев выдал «на гора» текст, ставший впоследствии гимном и символом веры нового направления отечественного тяжелого рока:
Я не плачу, я не ною! Ух – хуг!Вовсе не хожу в кино я, мой др-р-уг!Пусть на голову больной я: мир – глюк!Выпиваю литру гною! Так – вдруг!Мы впадаем в пар-р-раною, чешем жопу бороною —Вот такое вот говно я, долбанный утюг!Я тут самый кл-л-левый, ух! – самый я кр-рутой!Кто еще со мной почешет жопу бороной?!
Правда, пришлось долго объяснять существу, что такое «борона». Но уж когда оно поняло… Право, приятно, когда твой творческий порыв оценивают по заслугам!
Сверхкрутизна текста пришлась настолько по душе – Тоша тоже не подвел, набросал изумительный эскиз рожи, высовывающейся из унитаза, портретно схожий с существом! – что расплатились с ними сразу. Причем не связками ракушек, не сушеными человеческими ушами, а натуральными баксами!
Совместная пахота на ниве авангардной молодежной культуры окончательно сблизила Сукалева с Александровым. Поэтому, наверное, и обратился Илюша к Тоше с несколько нестандартным вопросом – сколько бы мог стоить подлинник иконы кисти Боровиковского? Там, «за бугром». Тоша хмыкнул удивленно и сказал, сколько. На том разговор закончился, продолжения же он не имел.
– Ты что, расспрашивал его специально, Александрова? – обеспокоенно поинтересовался Гуров.
– Обижаешь, начальник! Я же не вчера из детсада, – фыркнул Крячко. – Просто я всю дорогу мя-яконько направлял пьяный треп своих новых приятелей в нужную сторону. Но как тебе вопросик?
– Я уже был процентов на девяносто уверен, что иконы из церкви вытаскивал Сукалев, – задумчиво произнес Лев. – Теперь уверен на все сто. Отлично, Стас! Спасибо тебе!
– Да чего там… – Видно было, что гуровская реакция очень приятна Станиславу. – Начальство не стоит баловать, но это еще не вся конкретика!
– Так не тяни душу, что там прорисовалось еще?
Прорисовалось то, что не только Тоша, но и остальные сукалевские друзья-приятели в один голос говорили, что дурное, разлагающе-отрезвляющее, зомбирующе жлобирующее воздействие на Ильюху оказывал его новый, года полтора – два назад появившийся знакомый и – как бы это выразиться поделикатнее – спонсор. Некий Николай Иванович Воробьев. Художник, в студии которого Илюша подрабатывал натурщиком. Самого спонсора в компании знали плохо – так, появился раз или два на посиделках у Винсетты, даже выпивон с собой приносил. Однако отзывались о нем дружно, но плохо вплоть до непечатных выражений. Оба раза Воробьев слова никому сказать не давал, презрением всех обливал походя, читал совершенно чудовищные стихи собственного сочинения, а на дружескую критику в стиле «На такие стишата грех бумагу переводить. Подотрись ты своими виршами, хоть какая польза будет, и не срамись впредь! Поэт из тебя – как из Ельцина политик, от того тоже блевать тянуло…» реагировал неадекватно. Во второй раз пришлось совместными усилиями – мужик хоть пожилой, но дюжий! – с лестницы спускать. Что Сукалеву, затащившему Николая Ивановича в компанию, очень не понравилось. Но факт остается фактом: Сукалев все чаше покидал старых друзей ради общества этого надутого, бездарного болвана. Почему бездарного, если никто из присутствующих его картин не видел? А это по поведению сразу просекается, не ведут так себя талантливые люди, мы-то знаем! Завистливые ничтожества – сколько угодно, как раз их стиль. Ну… правда, пел хорошо, ничего не скажешь. Голос отличный, низкий такой баритон. Как затрендюлит «Пару гнедых» или еще какой романс – он только романсы признавал, – это, конечно, да! И гитарой виртуозно, стервец, владеет.
– По их словам, – продолжал Крячко, – Сукалев все больше попадал под влияние этого Николая Ивановича. Несколько раз получал от него деньги. Раза два – довольно крупные, по их, конечно, понятиям, но… Во-первых, эти деньги видели у него в руках, да и сам хвастал: де «друг Коля» дал; а во-вторых, на недельную гульбу всей шайке-лейке хватило в августе, еще, по словам Тоши, и осталось. Самое интересное, что когда Александров Илюшу подколол: дескать, ты прямо как содержанка, не сменил ли случаем сексуальную ориентацию? – тот шутки не принял, надулся как мышь на крупу. Затем гордо заявил, что это Тошка и прочие – тунеядцы, золотая рота, а он деньги добыл! Чуешь нюанс, Лев, не «заработал», а «добыл». Конечно, не адски тяжелым трудом натурщика.
– Ох, как интересно. – У Гурова аж глаза загорелись. – А ведь точно, в Костиных материалах тоже было, что Сукалев последний год натурщиком работал. Адрес этого таинственного спонсора ты у творческой алкашни выяснил?
– Его – нет. А вот его студии на Маросейке – пожалуйста. Как считаешь, стоит с пресловутым Воробьевым поближе познакомиться?
– Еще как стоит. Завтра утречком соберу по нашим пажитям всю доступную информацию об этом деятеле, а ближе к обеду пойду знакомиться. В неофициальной обстановке. Видишь ли, мне бы хотелось с ним встретиться не по месту жительства, а именно в студии его, ведь Сукалев там в основном бывал, так? Очень меня интересует вид из окошек этой студии. Когда, интересно, можно этого Николая Ивановича там застать? Тут что еще интересно: медики из «Склифа» упомянули – за несколько секунд до смерти Костя Иванов пробормотал неразборчиво, в сознание не приходя, что-то похожее на «…художник… художник…». Это мне Петр рассказал, я внимания тогда не обратил, но в контексте твоих новостей… настораживает. Даже весьма.
