Марко Незе - Спрут 3
— Мне очень жаль, но я должен разочаровать вас, — ответил депутат. — Увы, я весьма далек от влиятельных кругов. Я занимаюсь «третьим миром»: проблемы голода, дети, которые умирают от того, что у них нет хлеба, которые болеют и не имеют лекарств, чтобы их спасти… — На лице Тарсони появилось выражение покорности судьбе. — Как видите… — закончил он и развел руками.
Однако Каттани отнюдь не собирался отказываться от последней оставшейся возможности.
— Нет, все-таки кое-что вы в силах предпринять, — продолжал настаивать он. — Вы можете мне помочь. — Он подошел к стоявшему на письменном столе телефону, снял трубку и протянул ее Тарсони. — Позвоните Маттинере и пригласите его к себе домой. Вот это вы можете сделать!
Поздним вечером Маттинера сел в такси и дал адрес депутата Тарсони. Улицы столицы были почти пустынны. Лампы с рефлекторами подсвечивали неярким розоватым светом памятники древнего Рима, мимо которых равнодушно спешили редкие прохожие.
Калитка виллы Тарсони была открыта. Профессор прошел по мощенной камнем дорожке и остановился перед неплотно прикрытой входной дверью.
Он заглянул внутрь и позвал хозяина. Зажегся свет, но никто не откликнулся.
— Это я. Есть кто-нибудь?
Он распахнул дверь и вошел.
— Добро пожаловать, — встретил его голос, прозвучавший неприязненно и резко. Он принадлежал неожиданно появившемуся мужчине. — Депутат Тарсони просит извинить его — он немножко задержится. Вопрос всего нескольких минут. А пока компанию составлю вам я.
Это был Каттани, который внимательно вглядывался в профессора, пытаясь определить, что за птица этот человек с остреньким личиком.
— Вы кто? — удивленно спросил профессор,
— Условимся, что вопросы задавать буду я, — сухо ответил Каттани.
— Что это значит? — повысил голос Маттинера.
— Это значит, что сейчас наступил момент истины, дорогой мой профессор, — проговорил Каттани, смотря ему прямо в лицо. — Конец игре! Мне все известно о вашем участии в торговле оружием, о том, как легко вы готовитесь передать военные тайны одному иностранному государству.
— Да что вы несете? — ошеломленный Маттинера оперся о спинку стула. Лицо у него было белое как полотно, нижняя губа тряслась. — Вы гнусный клеветник!..
Страшной силы пощечина заставила его проглотить конец фразы, Каттани набросился на него, дав выход сдерживаемой много месяцев ярости. Прижал его к стене и схватил горло — за тонкую змеиную шейку.
— Вы меня задушите… — прохрипел Маттинера.
Открылась дверь, и на пороге появился взволнованный Тарсони.
— Комиссар Каттани, прошу вас, я не могу этого позволить в своем доме. Вы же мне сказали, что вам нужно с ним лишь поговорить…
— Стойте там! — не оборачиваясь, крикнул ему Каттани.
Тарсони неподвижно застыл на пороге, не зная что делать.
Коррадо вновь занялся Маттинерой. Он схватил его за плечи и начал изо всех сил трясти. Ненависть, испытанные унижения, давно копившиеся обиды яростно выплеснулись на пригвожденного к стене человека с испуганными и умоляющими глазками.
— Я хочу знать все, — прорычал сквозь зубы Каттани. — Откуда направляется груз? Живее говори.
— Хорошо, хорошо, только отпустите меня, Я все скажу.
Каттани ослабил тиски, но продолжал угрожающе смотреть на профессора.
— Ну, так кто продает это оружие?
— Кемаль Юфтер.
— Кто ему это поручил?
— Это американские материалы. Краденый товар. — Маттинера уже не упирался и отвечал на вопросы старательно, как школьник.
— Кому будет поставлено оружие?
— Одной африканской стране.
— И куда придет груз?
— На Сицилию, завтра. На восточное побережье. Порт Ликуди.
— Кто организует эту операцию?
Маттинера вместо ответа поднял глаза на Каттани. Морщась от боли, он тер ноющую шею.
— Боже мой, — простонал он, — вы могли меня убить.
— Ну, так кто же? — вновь прогремел голос Каттани.
Профессор никак не мог решиться ответить. Он потел и с трудом глотал слюну, Каттани еще раз сильно тряхнул его и в ярости прошипел ему в лицо:
— Кто встречает прибывающий груз?
Еле слышным голосом Маттинера произнес имя Терразнни.
— Терразини! — задумчиво повторил Каттани. — Опять он!
События уже превратились в личную войну между ними двумя: но на этот раз Каттани чувствовал, что получил преимущество перед противником.
Напряжение тотчас спало. Теперь все было ясно, как божий день. Даже Маттинера после вырванного у него признания, казалось, испытывал некоторое облегчение.
— Все это, — проговорил Каттани, — вы должны будете повторить перед судом.
Маттинера чувствовал на себе укоризненный взгляд Тарсони. Он не решался взглянуть ему в лицо. И ограничился лишь тем, что спросил:
— А как поступишь ты?
Ответ старика депутата не оставил никакой надежды:
— Я выполню свой долг. Расскажу судье все, что тут слышал.
Они не могли заметить двух мужчин, которые в эту минуту, пригнувшись, пробирались по окружающему виллу саду. Терразини не понравилось» как вел себя Маттинера во время их последнего разговора. Его отказ от трех процентов, решение выйти из игры он воспринял как афронт, как оскорбление. А сицилийский адвокат был не такой человек, чтобы позволять другим безнаказанно себе дерзить. Он подослал к профессору двоих своих людей, которые тайком проникли в сад.
Маттинера не находил выхода из положения, в котором очутился. Каттани и Тарсони не оставили ему никакой лазейки. Они заставят его давать показания судье. С ужасом думал он о скандале, который явится для него неминуемой катастрофой. Есть ли какие-нибудь шансы спастись? Краем глаза он увидел дверь, ведущую в сад. Внезапно он дернулся, одним прыжком достиг двери и сломя голову бросился в дышащий ночной прохладой сад.
Каттани и Тарсони кинулись за ним следом. Но мгновенно застыли на месте, услышав прозвучавший в саду треск автоматов. Люди Терразини скосили профессора автоматной очередью — он лежал навзничь на земле, плащ его зацепился за шипы розового куста.
— Боже мой, — остолбенев от ужаса, прошептал Тарсони, — это же настоящая война!
— Нельзя терять ни минуты, — сказал Каттани. — Не говорите ни одной живой душе о том, что услышали. Они не должны знать, что разоблачены, иначе изменят место выгрузки. Я отправлюсь туда. В этот раз я их поймаю с поличным! — Прежде чем исчезнуть, он вновь со сверкающими глазами проговорил депутату: — Заклинаю вас, держите язык за зубами.
Сицилия
Жаркий майский день. Старик Николо лежит в шезлонге на террасе отеля, созерцает морскую гладь.
Рядом с ним Джулия. Вид у нее усталый. Напряжение последних дней спало, оставив ее опустошенной и безвольной. У нее не было сил, ей ничего не хотелось, ничего не нравилось. Хоть бы позвонил Коррадо, как-нибудь дал о себе, знать. Но о нем ни слуху ни духу.
Старик протянул руку и погладил ее пальцы.
— Значит, влюбилась? Дала себе заморочить голову этому типу, который строит из себя героя бульварного романа?
— Дедушка, зачем ты его поносишь? Я же его люблю.
— Ладно, ладно. Когда-нибудь ты сама поймешь, что это неподходящий для тебя человек.
Джулия не желала продолжать этот разговор. Несколько минут дед и внучка сидели молча. Над ними низко носились ласточки, чуть не задевая крыльями их головы.
— Я хочу знать, кто убил мою маму, — вдруг проговорила девушка. — Может быть, ты, дедушка, поможешь мне раскрыть это. — Краем глаза она покосилась на старика, чтобы увидеть реакцию на свои слова, но тот оставался бесстрастен. — Она-то была при чем?
Старик пригладил белоснежные волосы. Вид у него был отрешенный, он казался древним патриархом, который вот-вот изречет какое-нибудь пророчество.
— Буря прошла, — произнес он, — мы уцелели и должны думать о будущем. К чему копаться в прошлом?
— Она была моя мать, — возразила Джулия, вставая. — Я имею право знать. Меня всегда держали в стороне. Мне приходится узнавать все от других, собирать по крохам, по каплям. А мне хотелось бы услышать правду из твоих уст.
Старик тоже поднялся. Взяв в ладони лицо Джулии, он произнес:
— Кто знает, что такое правда? В жизни, моя девочка, чем меньше любопытствуешь, тем лучше. Запомни это.
Их беседу прервал приход Тано Каридди, как всегда услужливого, безукоризненно аккуратного, который держал поднос со стаканом воды и тюбиком лекарства. Старик взял две таблетки, мрачно запихнул их в рот и проглотил, запив большим глотком воды.
Покачав седой головой, он взялся рукой за сердце.
— Да, сердечко уже не то, что прежде. Рано или поздно оно со мной сыграет скверную шутку, и ты останешься одна тянуть этот воз. Ты об этом никогда не задумывалась?
