Марко Незе - Спрут

Марко Незе

La Piovra

СПРУТ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Кто убил комиссара?

По окраинным улочкам Трапани на бешеной скорости с включенными сиренами неслись две полицейские «альфеты». Выскочив на берег моря, затормозили посреди широкой поляны.

Слепящий свет фар выхватил из темноты длинный силуэт стоящей машины — «фиата-регаты». Вокруг автомобиля с осторожностью кружили полицейские с автоматами наготове. В тишине жаркой июльской ночи сухая трава громко шуршала под ногами.

— Не прикасаться к машине! — прогремел голос рослого массивного мужчины, единственного здесь в штатском.

От группы полицейских отделился невысокий толстяк с чемоданчиком в руке, специалист из экспертно-криминалистического отдела. Он направил луч карманного фонарика внутрь автомобиля, и лицо его передернулось, словно от удара током.

— Боже мой, — еле слышно пробормотал он, — они убили начальника оперативного отдела.

По кучке сгрудившихся вокруг машины пробежал смутный ропот: «Мерзавцы... сволочи...»

Мужчина в штатском хранил бесстрастное спокойствие. Подойдя к эксперту, он сказал ему, что надо поработать как можно тщательнее, и отошел на край поляны.

Тьму прорезали фонари новых машин с полицейскими. Прибыл и большой автофургон с надписью на боку «Сици-ТВ». Из него поспешно выгрузилась съемочная группа телевизионщиков во главе со стройным, элегантно одетым господином — Нанни Сантамариен.

Телеоператоры приблизились к «регате», начали ощупывать ее сверху донизу лучами своих переносных юпитеров и вот задержались на трупе комиссара Ма-ринео — убитый сидит за рулем, голова откинута, рот открыт, руки свисают на сиденье.

Мужчина в штатском пошел назад к своей машине. Сантамария сразу же его узнал и ткнул под нос ему свой микрофон.

— Доктор [Принятое в Италии обращение к лицам с высшим образованием] Альтеро, вы — заместитель начальника оперативного отдела. Есть ли у вас сведения, что комиссару Маринео кто-то угрожал?

Альтеро метнул разъяренный взгляд на журналиста и швырнул окурок.

— Сантамария, — прохрипел он в ответ, — неужели вы не могли выбрать другого времени?

И, отведя в сторону эксперта, спросил:

— Нашли что-нибудь интересное?

— Очень странно, — пробормотал эксперт, скребя затылок. — Нет ни следов пуль, ни гильз... Нет даже следов крови на сиденье. Вероятно, эти негодяи выполнили свою работу где-то не здесь.

— А потом привезли тело сюда и устроили всю эту инсценировку, — закончил Альтеро убежденным тоном. — Да, наверно, именно так.

Вокруг суетились телеоператоры, прорезая ночную тьму своими лампами. Свег их слепил полицейских, то укорачивая, то удлиняя их гигантские тени, плясавшие в темноте, словно какие-то сюрреалистические призраки.

— Черт бы их побрал, — сквозь зубы процедил с горечью Альтеро, — рано или поздно вы вот так найдете и меня.

Толстячок из экспертного отдела неуверенно возразил:

— Ну что вы говорите, доктор.

— Да, когда живешь, окруженный неуловимыми тенями, не замечаешь опасности. Бредешь вслепую, пока не сверзишься в пропасть и не разобьешься.

— Вы полагаете, доктор Маринео угодил в ловушку?

Альтеро вперил взгляд куда-то далеко в темноту и промолчал. Полицейский продолжал строить предположения:

— Может быть, кто-нибудь из его информаторов, казавшийся вполне надежным, завлек его в уединенное место. И он не сообразил, что это ловушка.

Альтеро словно не слышал его слов.

— Бедняга Маринео, — сказал он со вздохом. — Как раз когда он уже собирался покинуть Трапани. Его перевели в Салерно, его родной город. Жена и дети так радовались...

Полицейский фотограф непрерывно включал свой аппарат. При каждой вспышке можно было разглядеть, что поначалу немногочисленная толпа любопытных все прибывала.

— Заканчивайте вашу работу, — сказал Альтеро и сел в свою машину.

Ночь незаметно подошла к концу. Вдали, за черной грядой холмов, уже занималась заря.

Солнце уже вставало и над Северной Италией, когда в одной из миланских квартир, в районе площади Суза, настойчиво зазвонил телефон. Коррадо Каттани всегда поднимался рано и сейчас стоял с намыленной физиономией перед зеркалом. Во рту он еще ощущал аромат и вкус первой утренней чашечки кофе. За день, прежде чем улечься спать, он выпьет их еще по крайней мере добрый десяток, потому что работа в комиссариате полиции требует, чтобы голова была постоянно свежей и ясной. Кофе придавал бодрость в те минуты, когда чувствуешь себя вялым.

Полицейский комиссар был лет сорока, хорошо сложенный, темноволосый, с суровым лицом и всегда с настороженным выражением черных, как уголь, глаз. Каттани снял трубку и услышал о неприятном событии. Он выслушал доклад со всеми мельчайшими подробностями, и ни одна жилка не дрогнула на его лице. Разговор он закончил односложным сухим «Хорошо».

Проходя мимо зеркала в коридоре, он увидел, что мыльная пена у него на лице засохла густым белым слоем. Лицо казалось маской, в которой было что-то гротесковое. Продолжая разглядывать свое изображение, комиссар пошарил в пачке, извлек сигарету и сунул ее в рот.

Жена его уже встала. Он услышал, как она открывает дверь спальни. Когда-то он очень любил жену. Теперь даже не повернул головы в ее сторону. Она стояла перед ним, тихонько наматывая на палец прядь длинных светлых волос. Она, красотка Эльзе, француженка, познакомилась с ним пятнадцать лет назад во время поездки в Италию.

— Что произошло? — спросила она с беспокойством.

Он не любил пускаться в объяснения. Особенно если речь шла о работе. Но на сей раз дело касалось также и жены. Все равно придется каким-то образом сообщить ей неприятное известие, так лучше сразу.

— Все наши планы летят кувырком, — сказал он. — Мы не сможем не спеша отправиться на будущей неделе. Мне надо выехать в Трапани сегодня же — убили начальника оперативного отдела, которого я должен сменить. Неплохо они там придумали отметить мое назначение.

Жена не могла скрыть огорчения.

— Это ужасно, Коррадо. Но меня обрадовало твое назначение на Сицилию. Я думала, это поможет нам заново начать жизнь, хоть чуточку вновь нас сблизит...

— Нам надо обоим выпить хорошего кофейку, — ответил он, устало высвобождаясь из ее объятий. Потом, поддавшись приливу нежности, погладил ее по щеке: — Ну, конечно же, мы начнем все заново, как начинали с тобой когда-то.

Она нежно, растроганно посмотрела ему прямо в глаза.

— Пойду уложу твой чемодан.

В эту минуту на пороге показалась их дочь — двенадцатилетняя Паола. Она была босиком и терла спросонья глаза.

— Ах, бедненькая, мы тебя разбудили, — бросилась к ней мать.

— Я услышала ваши голоса и испугалась, — сказала девочка.

— Это почему же?

— Я думала, вы опять ссоритесь.

— Нет, нет, — попыталась улыбнуться мать, — сегодня мы вовсе не собираемся ссориться.

Они объяснили ей, что отец должен срочно уехать, а она с матерью приедут к нему через несколько дней, как только соберутся, уложат и отправят багаж. Но девочка никак не могла оправиться от испуга.

— Папа, но ведь ты не бросишь нас одних навсегда?

Отец погладил ее по голове.

— Тебе очень понравится Сицилия.

Ему самому Сицилия, сказать по правде, никогда не нравилась. У всех тут слишком мрачные, настороженные лица. И слишком много поклонов, слащавого почтения. Ему рассказывали, или он где-то прочел, сейчас он в точности не помнил, одну историю, которая, на его взгляд, точно отражала социальные отношения, регулирующие жизнь человеческого улья на этом острове.

Речь шла о древнем аристократическом роде из Палермо — неких Паламитоне. Каждый Новый год их крестьяне собирались на огромном дворе старинного палаццо, чтобы поздравить «хозяев». На балконе с непроницаемым лицом появлялся ныне уже покойный, старик маркиз. И в то же время как из толпы неслись приветственные клики и пожелания, он в ответ расстегивал штаны и мочился на головы этих несчастных бедняков.

У комиссара Каттани когда-то этот рассказ вызвал глубочайшее возмущение.

Теперь, вновь попав на Сицилию уже в качестве чиновника полиции, он всеми силами старался избавиться от всякой предубежденности. Быть может, он даже начал поддаваться очарованию этого острова.

В аэропорту Палермо его ждала полицейская машина. Водителя он давно знал — это был молодой расторопный парень по имени Лео Де Мария, который сам вызвался его встретить.

Каттани был очень рад его вновь увидеть. Он помнил Де Марию как одного из самых лучших курсантов полицейского училища.

— Счастлив работать с вами, — сказал Де Мария, распахивая перед ним дверцу автомобиля.